Страница 17 из 97
Бельские и впрямь оказываются весьма приятными в общении. Александр Денисович кажется настоящим аристократом – он статен, галантен, и даже его усы выглядят благородно. Его супруга Настасья Константиновна мне тоже нравится – она невысока ростом, не худенькая, но без излишеств, и улыбка у нее, в отличие от моей тетушки, вполне искренняя. А дочь их Верочку я и вовсе сразу готова считать своей подругой.
Вот бывает так – впервые видишь человека, но сразу понимаешь, что он – «твой». Вера Бельская сухощава, не жеманна, и взгляд ее сразу выдает человека неглупого и любознательного. Интересно, дружила ли с ней та Наташа?
– Рада видеть тебя в добром здравии, Наташенька, – она легонько касается губами моей щеки, и я чувствую аромат сирени.
Он очень идет ей, этот аромат – и к ее темным глазам, и к лиловому платью (самого простого покроя, но очень элегантному).
С Соней, судя по всему, они отнюдь не подруги – они церемонно раскланиваются, но не делают попыток завязать разговор. Впрочем, я и сама пока молчу. Прибывают новые гости, и я пытаюсь запомнить каждого.
Иван Степанович Назаров оказывается простым, но очень милым человеком – веселым, шумным. Пышнотелая жена его Арина Максимовна – тоже хохотушка. А вот сын Никита молчалив и грустен. Хотя его можно понять – бывать в гостях в семействе, которое не сочло тебя ровней, приятного мало. Тем более, что у моей тетушки нет никаких оснований для такого поведения. Насколько я поняла, Самохваловы благородным происхождением тоже не отличаются.
Доктор Алексей Никанорыч Курицын (наверно, правильно – Никанорович, но я начинаю называть его так же, как все) при приветствии профессионально касается ладонью моего лба и одобрительно кивает.
Мы рассаживаемся за стол. Ужин сегодня почти роскошный – есть и всякие закуски, и несколько видов горячего.
– Ох, Татьяна Андреевна, и балуете вы нас! – восхищается Курицын. – Давно я таких рябчиков не едал!
Тетушка слащаво улыбается – ей нравятся похвалы.
– Да ведь как же, Алексей Никанорыч, вы же сами говорили – Наташеньке сейчас особое питание требуется. Вон она как за время болезни похудела – кожа да кости остались.
Все, кроме Бельских, смотрят на меня. По одному только этому можно определить, кто здесь из благородных. Но я, если и смущаюсь, то совсем чуть-чуть. Аппетит у меня хороший, и я пробую каждое блюдо. И почти каждое мне нравится. Вкус у некоторых необычный, у других – простоватый, но в целом тетушкиного повара можно похвалить. Хотя, наверно, это не повар, а кухарка.
Никита Назаров довольно симпатичный, а по взглядам, которыми они обмениваются с кузиной, я понимаю, что интерес тут не односторонний. Ну, что же, может быть, когда-нибудь тетушка сжалится и позволит им быть вместе.
– Простите, дражайшая Татьяна Андреевна, что вновь возвращаюсь к этому вопросу, но сейчас, когда Наталья Кирилловна вполне здорова, этому самое время, – откашлявшись, говорит князь Бельский.
По тому, как напрягается тетушка, я понимаю, что вопрос – серьезный.
– Вашей племяннице уже восемнадцать лет, и ей пора быть представленной ко двору. Она – графиня, а это ко многому обязывает.
Самохвалова морщится:
– Двор этот, Александр Денисович, когда-то от нее отвернулся. И вы не хуже меня знаете, почему она воспитывалась в провинции – потому, что двери многих петербургских домов были для нее закрыты.
Бельский чуть бледнеет и тоже заметно напрягается.
– Да, к сожалению, тут вы правы. Давние события, связанные с Кириллом Александровичем, были неправильно истолкованы при дворе не без участия некоторых известных нам персон, но с тех пор прошло столько времени, что они уже забылись. К тому же, Наталья Кирилловна никоим образов не должна нести за них ответственность. Я недавно получил письмо из Петербурга, от старого, весьма влиятельного друга. Он написал, что его императорское величество однажды изволил спросить, что стало с дочерью графа Закревского. Мой приятель уверен, это означает, что Наталью Кирилловну готовы принять ко двору.
Даже толстый слой пудры не может скрыть пятен, которыми покрывается тетушкино лицо.
– Да разве же я возражаю, Александр Денисович? Кто я такая, чтобы ослушаться царя-батюшку? Да только сами подумайте – может ли Наташенька сейчас ехать в Петербург? Да, от болезни она оправилась, но вы же сами знаете – здоровье у нее слабое, а в столице – всё время дожди и ветра. Да и не готова она появиться в обществе – ни танцевать не умеет, ни языкам не обучена.
Княгиня Бельская сокрушенно вздыхает, а князь с резким звуком опускает на стол вилку.
– А я неоднократно говорил вам, Татьяна Андреевна, что ваша обязанность как опекуна не только в том заключается, чтобы подопечная ваша была сыта и одета, но и в том, чтобы она получила приличествующее ее статусу воспитание.
Супруга кладет свою ладошку на его плотно сжатый кулак, призывая к прекращению спора.
Самохвалова же обижается:
– Да неужто, Александр Денисович, вы меня в чем-то упрекаете? Будто не знаете, что приглашала я к девочкам и учителя танцев, и учителя музыки. Да что же я могу поделать, если это им не интересно? Они и за книжки-то вон совсем не берутся.
Похоже, прежняя Наташа предоставляла тетушке решать этот вопрос по собственному усмотрению, потому что моего мнения спросить никому не приходит в голову. И потому, когда я подаю голос, гости смотрят на меня с изумлением.
– Мы, тетушка, тогда еще очень молоды были и пользы таких занятий не понимали. Сейчас – дело другое. Мы с Софи рады будем, если занятия возобновятся.
Кузина моя вздрагивает, но не возражает. Уже хорошо.