Апостолы

– Понял, отец.

Тот потрепал сына по золотистой шевелюре.

– Вот и молодец! Иного я не ожидал. А теперь займёмся делом.

– Каким делом? – насторожился Лука.

– А вот таким. – Отец направился к соседнему столу и отбросил холстину.

На столе лежала баранья нога и была видна широкая рана.

– А зачем нам баранья нога? – осторожно спросил Лука.

– Но ведь у нас нет раненого воина под руками – правильно? Нет? – переспросил он, глядя в глаза сыну.

– Нет, – ответил тот.

– Вот видишь, есть только баранья нога. Именно в эту ногу я совсем недавно и воткнул наконечник стрелы. И сейчас ты возьмёшь оба эти зонда, – отец взял со стола уже известные Луке предметы, – и пинцет, – отец прихватил и пинцет, грозно пощелкал им перед носом сына, – и начнёшь свою первую в жизни операцию!

– Не-е, – скуксился Лука.

– Ещё как да-а, – ответил отец. Он снял с крючка вешалки фартук и подал его сыну. – Надень, так надо. Ведь ты мужчина и будущий врач. И оттого, какие навыки ты приобретёшь сейчас, будет зависеть, чего сможешь в этой жизни, чего будешь стоить!

Лука, смирившись, надел рабочий фартук – он уже делал это и раньше.

– Вознеси хвалу богам – Асклепию в первую очередь! И готовься к операции, сынок, а я, уж поверь, не оставлю тебя без совета! А потом мы зажарим этого барашка на углях, и, поверь мне, Маркус обязательно найдётся, как только почует запах вкуснятины!

Они вышли из отцовского домика через час. Когда подходили к дому, Лука поднял голову. С балкона на них смотрела мать.

– Ну так как, мои дорогие мужчины, Асклепий может гордиться вами? – с улыбкой спросила она.

Отец взглянул на сына – и Лука счастливо кивнул.

– Я вытащил эту стрелу! – громко выкрикнул он. – Промыл рану вином и зашил её! Баран будет жить, мама! И овцы полюбят его ещё сильнее!

Они стояли под самым балконом.

– Ваш баран будет жить? – искренне удивилась мать. – И нравиться овцам? – В её глазах отразилось недоумение. – Вы чем там занимались: делали первую операцию или оживляли несчастное животное?

– Если наш баран и будет нравиться овцам, то в загробном мире. – Отец положил руку на плечо сына. – А в этом уже через пару часов он предстанет нам в виде чудесного жаркого!

– Это другое дело, – кивнула мать. – Кстати, Лука, я тут видела твоего пушистого друга Маркуса – он вылетел на меня чёрной молнией, зашипел, как змея, и вновь улетел в кусты. Что ты с ним сделал, когда его рисовал?

Лука посмотрел на отца: кажется, того тоже заинтересовал этот вопрос.

– Ну, что ты с ним сделал, художник? – живо поинтересовался отец.

Мальчик пожал плечами:

– Пытался привязать его к скамейке, – честно признался он. – А как мне ещё было заставить позировать нашего бездельника?

Через два часа они ели баранину, зажаренную на углях, с бобами и зеленью. Глиняная миска была наполнена свежевыпеченным хлебом. Два серебряных кувшина стояли на столе. Отец и мать пили из одинаковых чаш – но каждый своё вино. И Луке досталось немного – из материнского кувшина с большим количеством колодезной воды! Слуг отпустили – отец сам ухаживал за ними.

– Люблю янтарное фалернское, – призналась мать, глядя в глаза мужу. – Но только наполовину разбавленное, тем более, в обед.

– А я, как упокоившийся с миром император Август, да хранят его боги, предпочитаю простое ретийское – крепкое и бодрящее! Ну, так что, за твою первую хирургическую операцию, сынок?

Они подняли чаши и пригубили вино. В эту самую минуту из-за дома чёрной тенью вышел кот Маркус. Запах жареной баранины, как маяк, вывел его. Кот подходил осторожно, с опаской поглядывая на Луку. Его хвост, этот неуловимый хвост, так и подергивался из стороны в сторону. «Мяу», – Маркус примирительно посмотрел на хозяев. Лука непроизвольно потянулся за доской, которая лежала рядом, взял угль.

– Доел бы, сынок, – посоветовала мать.

Отец отрицательно покачал головой, что означало: пусть рисует! Нацелившись глазами на кота, который в нерешительности остановился шагах в десяти от стола, Лука в два счета пририсовал коту хвост – и животное на пергаменте сразу ожило, стало тем Маркусом, которого знали и любили все. Нанося последние штрихи, мальчик ликовал.

– Покажи, – попросил отец.

Лука повернул доску к отцу и матери. Мать улыбнулась, отец удовлетворённо кивнул.

– Как живой, – честно признался он. – Клянусь Аполлоном, сейчас так и прыгнет! Что скажешь? – взглянул он на жену.

– Боги милостивы к тебе, сынок, – улыбнулась мать. – И я благодарна им за это.

Отец разлил вино по чашам.

– Я не против, чтобы Лука был и медиком и художником. – Он пожал плечами: – Почему бы и нет? Если и впрямь боги преподнесли ему не один, а несколько даров, глупо было бы не воспользоваться ими, правда? – Он выпил свою чашу разом. – Скажу тебе так, Лука: я куплю тебе самые лучшие краски и найму лучшего в Антиохии педагога!

– Именно – лучшего, – кивнула мать. – Рисуй, малыш, – она поймала взгляд мужа, – а мы будем гордиться тобой!

– Только больше не привязывай кота к скамейке, – подмигнув жене, посоветовал отец. – А то он обидится и уйдёт!

– Не буду, – со всей искренностью пообещал мальчик.

Лука был счастлив услышанному – он и не мечтал о таком повороте дела! Вдруг что-то коснулось ноги мальчика. Он опустил голову и увидел своего чёрного, как ночь, любимца. Заурчав грудью, кот уже тёрся о его ногу. Простил, хитрец! Лука погладил его. Маркус заискивающе поднял чёрную усатую физиономию – ему так хотелось сочной ароматной баранины!

– Что, бездельник, проголодался? – спросил у него Лука.

Маркус посмотрел в глаза молодому хозяину и примирительно вымолвил: «Мяу!»

Корабли, вышедшие в Средиземное море из бухт Сирии или приближавшиеся к ним, уже несколько часов кряду трепетали в ожидании шторма. С запада, со стороны Кипра, шли неспокойные свинцовые волны. Ветер, непредсказуемый и злой, бросался на корабли и терзал паруса. Судно «Вестник богов» было одним из тех, что попало в эту предгрозовую качку. Восемнадцатилетний Лука стоял у борта корабля, крепко вцепившись в поручни, а над его головой то и дело раскатисто-громко хлопал кормовой парус, с трудом удерживая направление судна.

– Клянусь Зевсом, это хорошо, что мы взяли лекаря на борт! – усмехнулся капитан корабля, проходя мимо молодого пассажира. Шагая широко и вразвалку, он вцепился в трос и отхлебнул из кожаной фляги. – Кто знает, может быть, тебе ещё придется потрудиться во имя Асклепия и назло Посейдону!

Лука рассеянно кивнул. Всего две недели назад он сказал своим родителям: «Хочу увидеть мир!» – и они не стали останавливать его. Видно, очень уверенно смотрели в ту минуту его глаза. Но правильно ли он поступил? Как это важно – угадать следующий шаг! Поддавшись лихорадочному импульсу сердца, неверному желанию, не шагнуть опрометчиво в сторону, не сбиться с курса. Сколько людей, поступая именно так, раз и навсегда уходили со своего пути! Сбивались! И погибали. Большая часть всех людей, живущих на земле! Что стоит шторму через пару часов расправиться с ними?

Но всё это было не про него – юноша верил в это.

Лука всматривался в берег: в ясный день его было видно как на ладони, но сейчас он ушёл в зыбкую сизую мглу, смешавшую линию горизонта. Пенящееся серое небо и кипящая зыбь черной воды обещали скорую и страшную бурю. Лука был уверен, что поступил так, как должен был поступить. А шторм – шторм он переживёт! У них отличный капитан! Торговый корабль намеренно не уходил далеко от суши, выбрав каботажный курс[1], но Лука видел, что матросы готовились к штурму средиземноморской стихии – к бою не на жизнь, а на смерть.

– Я забыл, куда ты плывёшь, юноша? – уже собираясь идти дальше, спросил капитан.

Но Лука не ответил. Плотная волна разбилась о борт и окатила их с головой. Капитан, отряхиваясь как лев, вырвавшийся из воды, расхохотался, глядя на ошарашенного юношу.

1

Каботажное плавание – прибрежное судоходство.