Страница 15 из 18
Необычайно крупный вороной жеребец бешено вскинулся на дыбы, стал бить в воздухе копытами. Аркан всё теснее схватывал его мощную шею, но от этого он лишь сильнее свирепел. Князь Александр изо всех сил обеими руками натягивал верёвку. За несколько секунд его лицо густо покрыл пот. Конь дёргал аркан, гулко, неистово ржал. В какой-то момент мальчик, не выдержав, упал на одно колено. Казалось, вот-вот он не удержится и скакун поволочёт его за собой по земле.
Боярин Фёдор, не сводивший глаз с происходящего, уже не мог скрыть волнения.
– Князь! Ярослав Всеволодович, голубчик! Дозволь помочь князю Александру! Конь попался дикий, что зверь лесной, лютый! Сомнёт же, как есть сомнёт! Дозволь второй аркан кинуть да унять…
По лицу князя Ярослава было видно, что и он волнуется, видя, как опасно положение его юного сына. Кулаки князя сжались, брови сдвинулись, на чуть выступающих скулах играли желваки. Лицо тоже покрыл пот.
Но князь ответил боярину сквозь сжатые зубы:
– Десять лет Александру. В десять я сам первого коня объездил. И всякий князь русский это уметь должен…
– Но не всегда ж такого зверюгу арканить! – не отступал боярин-воспитатель. – Моя вина – недоглядел, кого там молодой князь на Торге выбрал. И грек этот ещё насоветовал… лекарь называется! А конюхи что? Им велели этого беса чёрного сюда притащить, они и притащили… Ей-богу, высечь велю дураков! А ну как убьёт он его?!
Между тем Александр, продолжая бороться со взмыленным конём, с трудом встал с колена. С силой подтягивая аркан, принялся всё ближе подступать к жеребцу.
Тут уже не выдержал и князь Ярослав:
– Сыне! Не тяжко ль тебе? Может, боярин Фёдор поможет?
Тяжело дыша, мальчик с трудом проговорил:
– Это – мой конь! Почто мешаешь, государь-батюшка?..
Князь победоносно глянул на боярина Фёдора, но затем, с ещё большей тревогой – на новый рывок коня. Тот вновь едва не опрокинул мальчика. Однако Александр ещё твёрже натянул аркан, и жеребец, начав задыхаться, слегка осел на задние ноги.
И тогда юный князь рывком подскочил к коню и, опершись левой ступнёй на бабку конской ноги, стремительным движением вскочил на конскую спину, скользкую от пота и выступивших на чёрной шкуре хлопьев пены.
На жеребце не было ни узды, ни тем более седла. Мальчику пришлось держаться лишь за густую гриву жеребца и за всё тот же аркан.
Почуяв на себе человека, хотя бы и лёгкого, конь начал дико скакать, бить задом, вертеться на одном месте. Александр твёрдо держался на его спине.
Перед его глазами мелькали – городская стена, купола храмов, верхушки теремов, отдалённый берег реки, деревья. Лица князя Ярослава, боярина, людей княжеской свиты кружились, оказываясь то вверху, то внизу, то сбоку.
Неясно, будто в уши попала вода, доносились голоса:
– Да бешеный же он!
– Князь-батюшка, убьёт он молодого князя! Убьёт!
Вдруг мелькнуло лицо кого-то из воинов, в руках – натянутый лук. Воин закричал:
– Сбросит и растопчет! Дозволь застрелить!
Александр, сжимая стянутый на шее жеребца аркан, хрипло выдохнул:
– Не сметь! Это – мой конь!
Вечером того же дня Александр и его новый конь пришли на берег Волхова. Вороной стоял по колена в воде, встряхивая головой с густой гривой, и фыркал, наслаждаясь прохладой и резвым течением воды.
Александр в одной рубашке, стоя в воде по пояс, окунал полотенце, отирал им шею и грудь жеребца, держа того за узду. Конь тянулся к мальчику мордой, вновь фыркал, тёрся бархатной мордой о плечо хозяина.
Александр гладил его, шепча в чутко прядающее ухо:
– Ты будешь меня носить долго… Я с тобой и в битвах буду… И никому не дам тебя обижать! Так и знай…
– Как назовёшь его? – послышался сзади голос.
На берегу стоял Феофан. Он разулся, вошёл в воду по щиколотку и, зачерпывая пригоршнями вечернюю прохладу реки, плескал её себе в лицо.
– Ты знал, что я смогу укротить его? – Улыбка осветила лицо юного князя. – Все ведь устрашились: отец, боярин Фёдор… А ты – нет?
– Я видел, что ты победишь. – Грек тоже улыбнулся. – Ты победишь и куда более сильных противников. Я вижу. Так какое имя ты дашь вороному?
– Огненный, – почти не раздумывая, ответил Александр. – Он чёрный, но внутри у него – огонь. Как у меня. Он будет со мной в битвах. А ты, Феофане?
– А что я?
– Станешь моим лекарем?
– Уже стал.
Саша вновь провёл по блестящей шерсти Огненного полотенцем, не удержавшись, обнял крутую шею.
– Спасибо, друг. Но ты же – Федин лекарь.
И тут улыбка грека вдруг погасла. Казалось, угасли даже его радостные рыжие веснушки.
– Это ненадолго, – очень тихо и очень грустно проговорил он.
Александру показалось, что его душу обдал смертельный холод. От страха сжалось всё существо.
Он хотел было вскрикнуть, возразить, сказать, что не верит.
И не смог.
Только крепче обнял своего коня.
Глава 9
Премудрости Даниила Заточника
Вслед за летом миновала осень, потом наступила зима.
Князь Фёдор каждое утро принимал лекарство, которое по указанию Стефана готовил для него Феофан, и обмороков у него больше не было. Иногда, правда, он испытывал непонятную слабость, которая мешала ему заниматься воинскими упражнениями, иногда раньше ложился спать, потому что к концу дня уставал и мысли его начинали мешаться, словно бы тускнеть. Но то и другое случалось нечасто, и у родни юного князя появилась надежда.
Молодой лекарь, внимательно наблюдавший за состоянием мальчика, казалось, тоже стал надеяться.
Сильнее и горячее всех надеялся князь Александр. Он не переставая молился за старшего брата и души не чаял в Феофане, потому что видел, как тот старается изо всех сил излечить Федю.
– Я знаю – ты тоже за него молишься! – сказал он как-то молодому греку.
Тот кивнул:
– Конечно. Иначе и быть не может. Лекарь, который не молится за больного, не излечит его. Ты ведь знаешь историю целителя Пантелеймона. Началось ведь с того, что он долго учился врачеванию и возомнил, что может излечить любую немочь. И вдруг на его глазах аспид укусил ребёнка. Ребёнок умер. Тогда Пантелеймон попросил прощения у Господа за то, что счёл себя едва ли Ему не равным, и взмолился о невинном младенце. Мальчик воскрес, а целитель именно с тех пор обрёл свой удивительный дар исцелять даже смертельные недуги.
– Я много об этом думаю, – тихо проговорил Александр. – И думаю: Бог ведь распоряжается жизнью и смертью каждого из нас. Ничего никогда не совершается не по Его Воле. Как же тогда один младенец тогда воскрес, а тысячи младенцев умирают, порой едва родившись?.. Отчего Господь не всех спасает? А?
И тут же, перекрестившись, юный князь прошептал:
– Это грех, ведь так? Я грешу, вопрошая о Божьей воле?
– Я думаю, нет, – с редкой для него грустной улыбкой ответил Феофан. – Все об этом думают. Так или иначе. И ответа никто не знает. Тех, кто теряет дорогих и близких, вряд ли может утешить то, что, умерев невинными, они сразу узрели рай… Надо быть святым, чтобы не испытать боли, а иногда и не впасть в отчаяние. А мы не святые. Знаешь, Саша, я думаю – Бог совершает Свои чудеса ради чудес ещё бóльших.
– Как это? – не понял мальчик.
– Да так. Ведь почему Он воскресил ребёнка, укушенного аспидом? Сам этот малыш наверняка был бы счастлив в раю, а как потом сложилась его жизнь в нашем мире, неизвестно. Но Господу нужно было, чтобы будущий великий целитель Пантелеймон уверовал, чтобы не сомневался в вере. И тот стал тем, кем стал, и спас тысячи людей, а потом подвигом страдания во имя Божие подал пример веры сотням тысяч.
Александр смотрел в лицо молодого грека и гадал, отчего тот грустит: оттого ли, что его тоже мучает вечный вопрос, почему многое в мире складывается не так, как бы хотелось людям, или же он по-прежнему не видит спасения для Фёдора и это его угнетает? Спросить? Да нет, он не скажет… Да и нельзя спрашивать. Если Феофан откроет ему, Александру, неизбежное, то сможет ли он не выдать себя перед братом, не выказать отчаяния? Нет, нет, нет! Пускай лучше молчит!