Страница 11 из 26
Я напрягся.
– Что сказал?
– Просил передать свои извинения, сказал, что ты поймешь. Вы поссорились? – Пальцы начали массировать кожу головы. По спине пробежали мурашки удовольствия.
– Типа того.
– Он сказал, что был не прав и просил простить его. Сказал, что ждет нас в следующую пятницу к одиннадцати у них дома.
– И всё?
– Нет, – улыбнулась она.
Моя кожа снова покрылась мурашками, только теперь от скованных мышц.
– Тиль велел мне собирать вещи, сказал, что мы вчетвером полетим на Багамы в воскресенье. На две недели. Здорово, правда!
Я кивнул.
– Мы так давно нигде не отдыхали. Ты все время пропадаешь на работе, в выходные таскаешься с чужими детьми, у тебя совсем на меня нет времени.
– Сью, не начинай, – спихнул я ее с себя.
– Ну, Дэн, – заканючила она, обнимая меня и прижимаясь ухом к спине. Пальчик рисовал узоры на коже. – Скажи, чего бы ты хотел больше всего на свете?
Я еще раз посмотрел на луну.
– Я хотел бы, чтобы группа была, чтобы было все, как прежде… – Чтобы жить в нашей квартире, где у меня была отдельная спальня, чтобы делать по утрам на нас троих кофе, а вечером обсуждать дела, чтобы у меня был брат, чтобы Мари улыбалась, и чтобы этого кошмара не было. Чтобы ничего этого не было. Чтобы было всё, как прежде.
Сьюзен улыбнулась и чмокнула меня между лопаток.
– Какие у тебя… неинтересные мечты… Интересно, а на Багамах сейчас какая погода?
Я встал и закрыл жалюзи. Не хочу видеть эту дурацкую луну.
Неделя прошла ужасно – в суете и беготне. Я отдал Сьюзен на растерзание свою кредитку. Она звонила беспрестанно, спрашивала, какие из моих вещей я хочу взять с собой, что надо докупить, подойдет ли ей это коктейльное платье или лучше другое. Что я надену на свадьбу, потому что ей надо подобрать соответствующее платье. Дети капризничали. Мари была какой-то озлобленной, дерганной. Зачем-то сменила номер телефона. Когда я до нее не дозвонился, думал, поседею. Сорвался к ней посреди рабочего дня – испугался, что она куда-нибудь сбежит, ищи ее потом по всему миру. Мама лезла со своими расспросами мне в душу – Тиль всех подключил, обложил со всех сторон. Да и сам брат был милейшим и добрейшим человеком всю неделю, ну как такому отказать? Один я не знал, как сказать Сьюзен, что на свадьбу не пойду и ни на какие Багамы не поеду. А еще во мне вдруг родился какой-то страх. Я видел истеричное состояние Мари, я знал, что она держится только на людях, я боялся оставлять ее одну. Все газеты пестрели заголовками о приготовлении к свадьбе. В новостях по телевизору обсуждали дорогой наряд невесты и кольцо с бриллиантом за полмиллиона. Тина с журналистами какого-то ток-шоу выбирала себе платье и подбирала прическу. Мари старательно растягивала губы, встречая меня, только взгляд, как у зверя в западне. Ее нельзя оставлять одну. Ее категорически нельзя оставлять одну.
Переговоры шли трудно, долго и утомили всех. Тиль выторговывал нам кредит на максимальную сумму при минимальных процентах. Точнее кредит был старый, а вот процентные ставки Тиль хотел новые. Пожалуй, брата можно было любить хотя бы уже за еврейский талант выгрызать максимум и отдавать минимум. Банкир сдаваться не хотел, мотивируя это тем, что мы и так пользуемся его банком исключительно за спасибо. Честно говоря, я уже так устал, что готов был сам приплатить Герберту, лишь бы тот убрался из нашего офиса в свой паршивый банк, но Тиль вежливо скалился и стоял на своем.
– Герберт, у меня завтра свадьба, ну сделай же мне подарок, в конце концов! – шантажировал его брат, мило улыбаясь.
– Тиль, ты пускаешь меня по миру, – не менее мило лыбился банкир.
– Мы же много лет являемся клиентами вашего банка. Герберт, ты же понимаешь…
– Герр Шенк, – осторожно просунула голову в кабинет новая секретарша.
– Габи, я же просил не отвлекать, – бросил я раздраженно.
– Герр Шенк, там… – Габриэлла несмело пошла в мою сторону, неся в руках трубку.
– Кто это? – Если это Сьюзен, я уволю эту тупую овцу. Сразу же уволю. Сейчас же!
– Это Мария. Там… – она запнулась. Я взял трубку.
Тиль удивленно глянул на секретаря, потом вопросительно посмотрел на меня.
– Извини, Герберт, – прикрыл я трубку и вежливо улыбнулся. – Да?
– Дэн? – ее голос звенел от напряжения так, что, кажется, по проводам бежал ток. Сердце со всей силы дернулось в груди и сжалось до нестерпимой боли. Я почувствовал, как спина мгновенно взмокла, а руки похолодели. – Они забрали детей.
Меня все-таки шарахнуло током по всем нервным окончаниям одновременно. Я с ужасом перевел взгляд на брата.
– Кто? – еле разлепил губы, уже отлично зная ответ. Надежда билась в предсмертной агонии.
– Что случилось? – осторожно спросил Тиль, внимательно следя за мной.
– Югендамт2.
– Я сейчас приеду. Ничего не делай, никому не звони. Я уже еду.
– Дэн. – Ее протяжный всхлип разорвал мою грудь в клочья.
– Я сейчас… Я быстро… Я еду…
– Что случилось? – Тиль попытался ухватить меня за руку, когда я пронесся мимо него. Я лишь отмахнулся, выбегая из кабинета, судорожно набирая номер матери.
Глава 3
Не знаю, с какой скоростью я несся по стоящему в час-пик городу, наплевав на все камеры, светофоры и полицейских. Меня колотило так, что пальцы сводило, а пот горошинами стекал по вискам и капал на рубашку. Югендамт – даже спустя двадцать пять лет меня трясет от этого слова, как долгие годы трясло нашу мать и отчима, как трясло всю нашу семью. Югендамт – сучий потрох, из-за которого мы среди ночи едва ли не в пижамах экстренно валили из Лейпцига в дыру под названием Лойтше, а потом еще два года не высовывали носа из дома и как шуганные драпали под родительское крыло, едва заметив чужого на улице. Югендамт – твари, из-за которых мы начали выступать на год позже, которые преследовали нас попятам, вычитывая контракты, графики гастролей, проверяли отели и еще черт знает что! Что же это за напасть на нашу семью? Почему Мари? Кто? Кто мог натравить на нее бераторов? Я лично убью эту тварь! Собственными руками.
К дому Мари мы с мамой подлетели одновременно. Наверное, у меня был такой же вид как у нее – сумасшедший.
– Что она сказала? – схватила мама меня за рукав.
– Не знаю… – Я бросился бегом в квартиру.
Дверь оказалась открытой. Я даже испугался, что русская натворила каких-нибудь глупостей. Мари сидела на диване, в самом углу, поджав ноги, обняв телефон, и смотрела на меня так, словно хотела убить взглядом. Никаких истерик или слез. Просто тяжелый, уничтожающий все живое взгляд.
– Я позвонил адвокату, он сейчас приедет сюда, – сел я рядом с ней. Нет, все-таки ревела: глаза красные и щеки красными пятнами покрыты. – Держись. Нас отбили. И твоих отобьем.
– Мари! – вбежала мама. – Как же?
Она схватила ее за предплечье и чуть сжала. Мари болезненно вскрикнула, резко отдернула руку. Мама двумя пальчиками развернула ее – на коже постепенно выступали сиреневые разводы.
– Что это? – ахнула мама.
– Сопротивление полиции, – рыкнула она, снова зажимаясь.
– Я позвонила отцу, – нервно забормотала мама, отступая. Ее голос был хриплым и дрожал. – Он сейчас поднимет все наши связи. У меня клиент один… Он не последний человек в правительстве. Ему я тоже позвонила. Он обещал помочь.
– Я тоже говорил с дедом, сейчас подключим мэрию и прокуратуру. Давай, не кисни. Все будет хорошо. Завтра дети будут дома. Ночью мы их вряд ли выцарапаем, а завтра, клянусь, завтра самое позднее днем, мальчишки будут уже дома.
– И вы с ними переедете ко мне, – жестко добавила мама. – Хватит с тебя самостоятельности. Ты для них лакомый кусок. Теперь не отвяжутся.
Мари вся сжалась, словно перед прыжком. Лицо аж почернело от гнева. Она глянула на меня. Я почему-то испугался, что Мария сейчас выставит меня вон в лучшем случае. Она резко подорвалась с места и едва ли не бегом вылетела в коридор. Мы с мамой переглянулись. Там что-то громыхнуло, как будто рассыпалось. Она явно психованно рылась в коробках, в которые собрала вещи для переезда. Я осторожно выглянул в коридор. Точно! Мари копалась в коробках, выкидывая все на пол.
2
Югендамт – немецкая служба по делам защиты детей не подконтрольна никому, и даже криминальная полиция старается обходить её стороной. С 1 июня 2008 г. детским врачам в Германии позволено осматривать детей на предмет следов насилия, оказываемого в отношении них родителями. Социальные работники, приняв решение о том, что ребёнку в семье угрожает опасность, вызывают полицию, которая безо всяких ордеров изымает ребёнка и перевозит в указанный чиновниками приют или приёмную семью. По немецкой статистике, количество изъятых детей за прошедший год выросло на 60%, 28,2 тыс. детей и подростков были уже вывезены из семей, а ещё 125-250 тыс. детей являются кандидатами на перемещение. Всё это привело Германию к тому, что уже не находится семей для временного содержания детей. Возвращение детей в семью крайне проблематично, а возвращения младенцев в 99% случаев не происходит вовсе, даже если родители смогли доказать, что изъятие было ошибочным.