Страница 12 из 14
– Кричали вестимо, но не по-нашему. Я уж под карету слетел и в голове сверк. Благим матом крыли. Токма я не понял. «Морда» будто кричал кто-тось.
– Мерде. Это по французски дерьмо. Французы, конечно, кто же еще. Сергей, что там со следами?
– На север вроде ушли, есть тут копыта. Я конечно не Монтигомо и не Карацупа, но всего их с десяток было. Выгребли «почтаря» с ларцом и подались в свою сторону. Догонять будем аль как?
– Само собой. Нужно выручать почтальона. Он-то не при делах. Надо же, на разведку наполеоновскую нарвались. Ты как, Игнаша, оклемался? На-ка вот флягу с водой и сухой паек. Тут не жирно, но сытно. Мы попробуем догнать французов, а ты тут разберись с лошадьми и убитыми.
– Дак, куда ж вы вдвоем и не оружно?– Игнат вскочил на ноги.– Я с вами. Вона у побитых ребят хоть сабли да пистоли возьмите.
– Это правильно ты подметил. Сергей, возьми оружие. А ты, Игнатий, здесь останься. Казенное имущество бросать нельзя. Растащат ведь сиволапые. Сведут лошадей в одночасье. Подумают, что брошены, раз убитые только рядом. И не спорь. У тебя еще рана не затянулась. Сиди и жди. Ясно?
– Так точно, батюшка,– козырнул Игнат и заковылял к лошадям.
– Ну, пока тогда,– Михаил вскочил в седло.– Жди до вечера. Потом уезжай. Вернись в Горки и доложи в штабе об инциденте.
– Про кого?– переспросил, не поняв Игнат.
– О случившемся нападении,– Михаил принял у Сергея одну из шпаг, снятых с убитых офицеров и, повертев ее, хмыкнул: – В самый раз клинок,– отъехав от дороги метров на пятьдесят свистнул, вызывая Филю и распорядился. – Следы видишь лошадиные? Пролети следом и доложи, что за люди, сколько и куда направляются,– Филя спикировал под брюхо Лерки и ушел низом в северном направлении. Вернулся же буквально через пять минут и бойко зачирикал:
– Двенадцать человек, конные уланы. В версте остановились. Лошадь у них ногу сломала, в нору влетела. Думают бросать так или горло все же перерезать. А хозяин ейный, Огюстом прозываемый, очень переживает и лубок норовит коню своему наложить. Жалеет, стало быть. Но капитан у них, злой, как черт и шпагой машет. Зарежут видать.
– Пленный фельдъегерь с ними?
– С ним двенадцать. Рот заткнули, руки прикрутили к туловищу. Качественно запеленали. Лицо заплыло, видать сопротивлялся при захвате.
– Веди. Лерка, пеленг на Филю.
Французов они застали все еще спорящих о судьбе покалечившейся лошади. Спешившись на полянке, размером с пятак, они обступили лежащую лошадь и, размахивая руками митинговали. Появившихся рядом вдруг двух монахов, разумеется, заметили и развернувшись, выставили «колюще-режущее» в их сторону.
– Всем заткнуться и слушать!– скомандовал Михаил.– Смирно!– французы замерли, опустив сабли и шпаги.
– Кру-гом!– рявкнул Михаил.– В расположение части, бегом марш!– уланы дружно крутнулись и молча помчались в сторону пушечной пальбы. На поляне остались лошади, на одной из которых сидел майор фельдъегерь, с заплывшим лицом и связанными руками.
– Сергей, развяжи майора,– Михаил присел на корточки рядом с пострадавшей лошадью и потрепал ее по морде. Лошадь дернулась, и из глаз ее потекли слезы.
– Ну, ничего. Закрытый перелом. Это мы сейчас поправим,– Михаил погладил лошадь и сунул ей в рот кусок сахара.– На, грызи и выздоравливай, там трещина, правда, с палец, но зато место простое, зарастет хрящем, и будешь бегать, как новенькая,– приговаривал он ласково, гладя лошадиную морду. А она грызла сахар и благодарно обнюхивала его руку, косясь глазом доверчиво, по-детски.
Пока Сергей разрезал веревки, и помогал майору спешиться, Михаил разобрался с лошадиной травмой. И даже поднял ее на ноги, предложив прогуляться. Лошадь, будто понимая, чего он от нее хочет, шагнула несмело на травмированную конечность и не почувствовав боли, радостно заржала.
– Ну вот, можешь попастись. Травы полно. Не жрамши пади весь день в засадах, да погонях,– лошадь повернула к нему благодарную морду и, всхрапнув удовлетворенно, принялась щипать траву, присоединившись к остальным одиннадцати.
С синяками на лице майора, Михаил справился еще быстрее, чем с лошадиной ногой, одновременно расспрашивая его о обстоятельствах захвата.
– Налетели басурманы, я и удивиться не успел. Ведь тыл наш. Сколь верст? Десять-то уж всяко есть,– сетовал Лицынский Иван Васильевич – личный фельдъегерь Его Императорского Величества Александра– I.
– Что ж вы без охраны практически?– удивился беспечности почтарей Сергей.
– Да сколько же ее для пары донесений надобно? Батальон или роту посылать? Мы же ежедневно скачем. Каб, не сундук фельдмаршальский, так и я бы конно шел. А тут оказия случилась. Экипаж Генерал-губернатор прислал фельдмаршалу. Со всеми удобствами решил прокатиться. Прокатился, ядрена вошь,– Иван Васильевич, потрогал опухший нос, который еще пять минут назад был похож цветом на перезревшую сливу, а теперь принимал нормальный окрас и размер.
– Лихо вы с французами-то, батюшка, разобрались. Как это они вас послушались? Слыхал я, что есть такая способность у человеков некоторых. Гипнотиусом именуемая. Уж не ей ли обладаете?
– Ей самой, Божьим попущением,– подтвердил Михаил.– Басурмане весьма гипнабельны все поголовно. Наших православных это умение не пробирает, потому как покров на них Божий. А эти сразу, как крысы под волшебную дудку. Что велишь, то и исполняют.
– Так вас надобно впереди Арьергарда выставить и вы эдаким манером всех басурман обратно завернете,– обрадовался пришедшей мысли майор.
– Не получится, Иван Васильевич. Много их там. Не поддадутся в такой массе.
– Жаль, а то бы и войне враз конец,– вздохнул Лицынский с сожалением.
– А как же удаль и слава? Награды, опять же?
– Да пропади они пропадом. И слава и награды. Сколь мужиков молодых на поле костьми ляжет под Бородино? А у всех семьи. Отцы, матери. Слез сколько нынче прольется? Сирот сколько останется? Эх! Удаль!
– Отечество в опасности, Иван Васильевич, тут уж выбирать не приходиться. Вы свои донесения-то проверьте, на месте ли. Я ведь французов шугнул, а об этом не подумал. Если что, придется опять догонять. Пока далеко не ушли, проверьте.
Лицынский кинулся к сумке почтовой. С широченным ремнем, она висела переброшенная через лошадиный круп, закрепленная за подседельные ремни с другой стороны.
Майор живенько сдернул ее и полез проверять пакеты.
– Все на месте. Печати, правда, взломаны, но прочитать тут не так просто, шифрованные донесения,– улыбнулся он торжествующе.– А печати все одно сломали канальи. Капитан у французов, с носом как у дятла, видать любопытствовал. Да не тут-то было. Мусью. Вот извольте убедиться, господа,– майор протянул Михаилу мелко исписанный лист и Михаил, щелкнув пальцами прочел вслух:
– Счастлив сообщить Ваше Величество, что вверенная мне Армия отступила к деревне Бородино, что в сотне верст от Первопрестольной и здесь намерены мы дать неприятелю бой. Боунапартий превосходит нас по количеству людей и пушечному вооружению, но дух русский крепок и армия Вашего Величества готова биться за Отечество не жалея живота своего…– Михаил подмигнул опешившему майору.– Михаил Илларионович Государю верноподданейше доносит, что супостата в Москву не пустит.
Лицынский вложил лист в конверт из плотной серой бумаги и, озадаченно повертев его, произнес:
– Вам, батюшка, с такими талантами к нам в фельдъегерскую службу поступать следует. Большую пользу можете принести Отечеству.
– Спасибо, Иван Васильевич, но сами видите, я уже выбрал стезю и менять ее не собираюсь. Без меня как-нибудь обойдетесь. Шифр просто в этот раз применен Кутузовскими писарями самый заурядный. Я вам более подходящий могу предложить,– Михаил быстренько объяснил несколько схем майору и тот удивленно слушал, следя за грифелем карандаша, которым Михаил выписывал значки и схемы прямо на конверте.
– Всенепременно воспользуемся,– кивнул он.– Действительно и просто и коль не знаешь откель плясать, так и в сто лет не прочтешь. Цифирь и цифирь бессистемная. А это с черточками и вовсе проще пареной репы, только лист чтоб не полный, да знать, с какой книги зачеркнуто. Договорись, да при себе имей. Хоть Библию, хоть молитвослов. Изрядно выдумано. Спасибо, батюшка. В полевых условиях удобно. Положил и читай. Даже и дешифровщик не надобен. А коль вестовой перехвачен будет, так противнику, опять же, не прочесть, коль не знает на чем зачеркивалось. Толково.