Страница 14 из 121
Ливнем шумела в душевой вода, двигались, поворачиваясь, сильные, мускулистые тела рабочих, слышался смех, говор. Одни раздевались, другие одевались, мылись, отдыхали на лавках.
Денис мылся такой горячей водой, что Александр и Рэм только головами покачивали, опасливо косясь на его красное тело.
- Потереть тебе спину? - спросил Александр.
- Сначала я вас, ребята, потру, потом вы меня. Идет?
Левой рукой Денис зажал под мышкой голову Рэма, правой тер мочалкой его спину. Вьюном извивался Рэм, визжал:
- Хватит! Денис Степанович, хватит! Обдерешь, как кролика!
- Ага! Не терпишь. А ну теперь тебя, Саня! - Денис медведем попер на сына. Но сладить не мог: не удалось повернуть спиной к себе, как ни хватался за шею и плечи парня.
- Хватит озоровать-то! Ложись! - сказал Александр.
Денис развалился на широкой каменной лавке, сомкнул под грудью руки.
- Потрите старика, распарьте суставы, разомните кости. Отяжелел, будто свинца нахлебался.
Парни перемигнулись и начали в две мочалки драить Дениса. А когда кончили, он ополоснулся и, разомлевший, пошатываясь, вышел в раздевалку, сказал, блаженно улыбаясь:
- Вот это рабочий курорт! Сразу с плеч долой двадцать лет!
Едва Денис успел одеться и выйти в садик, как налетела на него рассыльная - придурковатая тетя Мотя:
- Велено срочно: одна нога тута, другая в кабинете директора. Будут заседать со страшной силой!
Рабочие засмеялись.
- Мотя, как будут заседать-то?
- Протя-а-ажно! - бойко ответила Мотя, подпирая молодой тополек плечом.
- Ишь ты, глупа во всю спину, а тоже острит, - сказал Рэм. - Денис Степанович, идите, она вас живьем но выпустит. А мы с Шурой заглянем в "Поплавок". Айда. Саня, я ведь шутил насчет толстоногой Марфы. А вот персиянку, какая белугу губной гармошкой забавляла, забудь.
Вдруг Александр скрутил руки Рэма, вытащил из его кармана деньги.
- Не пойдешь пьянствовать, - спокойно сказал он, сверху вниз глядя на Рэма тяжелым приземляющим взглядом.
Денис довольно улыбнулся.
VII
"Суетимся, горячимся, будто первый день живем на свете", - думал Денис, устало шагая по липовой аллее к заводоуправлению. Последнее время он уставал и все острее чувствовал отвращение к бурным разговорам. Жара, тяжкое гудение мартеновских печей, газы и огненная метель искр меньше томили его, чем возбужденные речи, ошалелые глаза управленцев. "Наплодили чиновников, дали в руки карандаши да бумагу, вот и записывают одно и то же, только в разные блокноты. Недовыполнили - кричат с горя, перевыполнили - кричат от радости. И всегда мечутся, как настеганные", сердито думал Денис. Ему казалось, что эти люди не знали меры: хвалили отборно высокими словами, ругали сплеча, раздувая обычные неполадки до масштабов катастрофы. Это стремление к крайностям подмывало Дениса сказать людям тяжелое слово. Однако решил, что придорожная пыль небо не коптит.
В приемной никого не было, только у раскрытого на Волгу окна курила секретарша, моложавая, завитая, свободная в обращении с любым заводским начальством.
- О, Денис Степанович! Я ищу вас целую вечность. - Она взяла шляпу и бересклетовую палку Дениса.
Расчесывая седые короткие кудри перед зеркалом, Денис сказал то же самое, что говорил уже лет десять всякий раз при встрече с секретаршей:
- Замуж вышла?
Она удивилась бы, если бы обер-мастер не спросил об этом, а коли спрашивает, значит, еще молода, еще резва.
- За кого? - загадочно улыбнулась она. - Молодежь ветрена.
- Чай, не все! Не греши, девка, не греши! - Денис погрозил пальцем в зеркало.
- Как я рада, что вы, Денис Степанович, ни капельки не стареете!
Денис взглянул на женщину посветлевшими глазами, взбадривая усы. Спросил, однако ж, строго:
- Кому понадобился я?
- Заместителю наркома. Он там, в кабинете.
Секретарша забежала вперед, открыла обшитую желтой кожей дверь. Денис сверкнул глазами и, расправив плечи, вошел в кабинет.
По паркету, заложив руки за спину, быстро ходил Савва, плотный, с резкими чертами властного лица, с бритой головой. Черты крупновские, только как бы чуточку преувеличены: нос горбатее и побольше, глаза круглее и взгляд их упорнее. Все на нем было в обтяжку: шевровые голенища сапог обнимали икры, темно-синий китель обтягивал грудь, казавшуюся шире плеч; воротник, обхватив толстую белую шею, подпирал тяжелый, раздвоенный подбородок.
От Дениса не ускользнуло мгновенное выражение растерянности в лице брата, всегда самоуверенного, энергичного.
Не выпуская руки Дениса, Савва почти толкнул его на диван, сел на стул, выпятив подбородок. Прямо глядя в лицо голубыми глазами, сказал бодрым, наигранно-беспечным тоном:
- Учестили Савву ни в честь ни в славу.
- Что случилось?
- Братка, я больше не замнаркома.
Денис отпрянул, а Савва закончил уже тихо и печально:
- Это очень плохо, но это правда, и ты ее должен знать.
- Знать надо. Выворачивай наизнанку.
- Суть короткая: не справился...
Как ни больно было Денису слушать брата, он слушал внимательно, глядя в лицо его спокойно, грустновато.
- Видишь, как все просто, Денис Степанович, - с оттенком удальства и даже легкомыслия сказал Савва, тогда как ему было не по себе.
И Денис отлично понимал его.
- Что-то уж очень просто и даже... того... страшновато. Лучше бы и не браться...
- Но ведь я верил в себя, верил! А потом чувствую: засыпаюсь. И ничего поделать не могу. Как во сне, хочешь бежать, а ноги не двигаются. Что делать? Пошел в ЦК, сказал: не справлюсь.
- Это честно. А дальше?
- Согласились. Но черт возьми! Сам просился отпустить, а тут стало обидно, что освободили.
- Хотелось уговоров, похвал?
- Я привык считать себя неглупым человеком. Многое могу! У меня есть сила, опыт. Я...
Слова эти уже не трогали Дениса. Он рассматривал кабинет. Потому ли, что ничего не изменилось в кабинете, если не считать замены жесткого кресла мягким, потому ли, что Денис был недоволен самооценками Саввы, но только подумалось ему, что ничего не изменилось за это время и на заводе. А вот Савва, наверное, думает, что без него жизнь людей пошла каким-то иным путем. А ведь этого нет. Люди работают так же хорошо и временами неудачно, радуются и огорчаются, то есть живут той многообразной жизнью, над которой любой директор, Зуйкин ли это, Савва ли Крупнов, властен не в большей мере, чем ученый агроном, составляющий план посева, властен над приходом весны.