Что изволите?

– Ух, ты! Мне столь высокий слог даже понравился! Пусть ты, такой шустрый, но не надо уходить от вопроса! А на твои вопросы, уважаемый, я потом отвечу! Если они к тому времени у тебя сами не рассосутся!

Сергей принялся торопливо собирать листки договора в стопку, будто собираясь ретироваться, но Фёдор железной рукой сковал его предплечье – от такого не уйдешь!

– Документы предъяви! – повторил Фёдор.

Сергей что-то швырнул на стол. Федор не стал возмущаться подобному хамству, заглянул в документы и огласил вердикт:

– С тобой кое-кто давно мечтает познакомиться! Верно ведь говорят, сколько верёвочке не виться… Сейчас переместимся в отделение, а там поговорим о тебе и твоей шайке детально!

– Пожалеешь, старший лейтенант! – с веселой наглостью пообещал Сергей. – Лучше позвони по моему телефону! Я номер укажу… Тогда поймёшь, стоит ли со мной связываться?

– Очень интересно, чем такая наглость вызвана? Звони-ка сам! Да поживее! Сколько там еще, таких как ты обнаружится? Чем больше вас сдадим, тем будет лучше всем!

Сергей спокойно набрал нужный номер и протянул Фёдору телефон, из которого после гудков выплеснулась длинная череда возмущенных ругательств:

– Я же предупреждал тебя, цуцик! Зачем в рабочее время названиваешь? Или уже наследили, полудурки? Алло, алло! Почему молчишь, спрашиваю тебя? Почему не отвечаешь? Или язык со страху проглотил, балбес?

Слушая раздраженный монолог, Федор не верил себе. Ещё бы! Если судить по интонации и своеобразному лексикону, на связи оказался его коллега, Глеб, с которым полжизни Федор шел одной дорогой и прекрасно его знал. Правда, в последнее время мнения друзей по многим вопросам часто и сильно расходились, тем не менее, до полного разрыва не доходило. Служба прочно скрепляла их деловые отношения.

Наконец, Фёдор совладал с удивлением, сделал отмашку «мастеру», мол, посиди здесь, вышел в другую комнату и только тогда заговорил:

– Глеб, я тебя узнал. Признаться, не ожидал, что даже в квартире моей матери ты устроишь своё криминальное пастбище!

– Фёдор? – Глеб опешил и надолго замолчал. Потом, сменив интонацию, уверенно проговорил. – Ошибаешься, друг! Пастбище это не моё! Бери выше! Мне его лишь курировать приходится! И болванчику этому, Сергею, я лично велел обходить твою улицу стороной, да видно, ума на это у него не хватило! Идиот! Теперь и тебя втянул! Прости, Фёдор, я ведь действительно такого оборота не хотел! А с ним-то, что собираешься делать?

– Что и положено! Оприходую в отделении, а дальше всё по известному порядку!

– Федя! Остановись! Не делай так! Меня перед Тузом подставишь! Он же попросил приглядеть… Понимаешь, каково мне будет? Заодно и о тебе узнает! Оно тебе надо? Не отмоешься потом! Дай сам ему по шеяке и гони к чертовой матери… Будто забыл, что ты, занимая место под солнцем, кому-то загораживаешь свет! И горе тебе, если этот кто-то сильнее тебя! – Глеб захохотал. – Здорово я сказал? Сам придумал! Турни ты этого придурка, Федор, а вечерком за чайком обсудим, что откуда и почём!

– Поговорить, мы с тобой поговорим, но я всё же доставлю задержанного, как и положено!

– Ну, почему ты всегда стремишься себе на голову наделать? Я ведь русским языком тебе объяснил, эту сеть наш Туз себе наладил! А мне лапшу навесил, будто его самого сверху попросили! Только я кумекаю, будто он себе таким макаром надбавку к пенсии копит! – и Глеб снова задорно захохотал. – В общем, это грязное дело – не наше с тобой дело! Хотя ты и без меня знаешь, никакое дело грязным не покажется, если его делать чужими руками! – он опять захохотал. – Ну, всё? Конец связи? А то я в цейтноте! До вечера, Федор! И не делай глупостей! По-товарищески советую, оставь эту неблагодарную работу кому-нибудь другому! – уверенный в себе Глеб снова захохотал.

4.

Вечером Фёдору пришлось основательно задержаться на службе, поскольку днем он немало времени потерял на «Мастера» с последующим оформлением положенных в таких случаях документов, а потом доделывал то, что просто обязан был завершить сегодня.

Рука об руку с ним, но за своим столом, работал с бумагами Глеб. В кабинете постоянно находились другие люди, потому ни Глеб, ни Федор разговор не начинали.

Наконец, нежелательные свидетели рассосались, и Глеб перешел в наступление:

– Надеюсь, коллега, я тебе тайну не раскрою, если скажу, что ты полный идиот? Ты зачем приволок сюда этого пингвина? Я ещё понимаю, не знал бы, чем это тебе грозит! Так я же всё без шифров разъяснил! Жаль мне тебя, Федюнчик! Жаль!

– Оставь свою жалость! Она тебе самому с такими делишками пригодится! Я же знаю, Тузом ты лишь прикрылся, а организовал всё сам! Ведь так? Не юли! – горячо среагировал Фёдор.

– И не собираюсь! Ты меня знаешь, как никто иной! И зачем эти убийственные подозрения? Даже обидно! У меня тоже, пусть тебя это не удивляет, есть некоторые принципы! Чистосердечно признаюсь, при случае я могу кого-то почистить, но никогда не обижу потерпевшего! Я считаю, должна же быть хоть какая-то справедливость! Второй раз не то чтобы обирать, но и расстреливать не положено! – Глеб засмеялся своей шутке.

– Пошёл ты со своими принципами…

– Я и останусь, я и пойду! Меня везде с руками оторвут! Но ты-то пойми, дурья башка, наш государственный корабль дал серьезную течь! Мир трещит и рушится! Живем как в той песне, в которой отряд не заметил потери бойца! А чуть позже страна не заметила потери и самого отряда! А потом и целого народа не досчиталась! При таких делах, кто как может, так и спасается! А ты в это жуткое время о никчемной морали радеешь, будто полный болван! Кому теперь прежняя мораль и прежний порядок, прежние законы и прежняя нравственность помогут спастись? Или они предотвратят хотя бы одно преступление? Если ты в это веришь, то ты неисправимый идеалист!

– Ну, да! – Федор воскликнул саркастически. – Легко у тебя получается! Мир рушится! Любое беззаконие оправдано правом на спасение! Всё, ранее запрещенное, теперь допустимо! Только я тебе так скажу – для таких, как ты, этот мир всегда рушиться! Ведь ты всегда через мораль переступал! И никогда она тебе не мешала свои темные делишки проворачивать! А твои пламенные речи – это же отвлекающие дымы! Маскировка! На самом деле, ты вполне доволен, что мир рушится! Прекрасно, если всё якобы можно! Допускаю даже, что об этой шайке тебя попросил лично Туз! С ним-то всё понятно! Он – очевидный негодяй! Но и ты прогнулся без какого-либо сопротивления: «Что изволите, Владлен Васильевич? Я, знаете ли, на любую мерзость ради вас готов, Владлен Васильевич! Только обратите на меня внимание, Владлен Васильевич, какой я податливый, какой я удобный, какой исполнительный, Владлен Васильевич!» Разве не так было?

– Да так! Всё так! – зло выкрикнул Глеб. – А что мне оставалось? Ну отказался бы я? Возвел бы он меня в ранг неблагонадёжного… А появись повод – уволил бы из органов! И оказался бы я у разбитого корыта… Кому легче-то станет? Торжества распрекрасной твоей морали всё равно не получилось бы! Этих домашних лохов с пластиковыми окнами всё равно кто-нибудь бы развёл, а Туз вместо меня нашел бы другого соучастника своих корыстных, как ты считаешь, деяний! Как видишь, моей принципиальностью заткнуть дыру в нашей пористой морали не удалось бы, даже встань я за нее крепостной стеной! Не удалось бы! Тогда зачем упираться? Чтобы напрасно погибать? Чтобы показать, какой я был принципиальный, какой я был герой?

– Допустим! Но, глядя на тебя, государственного человека, все позволят себе жить не по закону, не по служебному долгу, а по принципу «что изволите?» А тогда? А тогда нас ждет большая всеобщая могила! Потому-то герои и не думают о целесообразности своих поступков! Герои думают лишь о том, как выполнить свой долг! Потому они страну и спасали до сих пор, что шкурниками не были!

– Как ты хорошо сказал, Феденька! Браво! Вот только не могут пигмеи превратиться в героев! Кишка у пигмеев, сам знаешь, тонка по всей длине! Оттого геморрой их измучил! И от меня ты, такого же пигмея, героизма не требуй! – отговорился Глеб.