Страница 6 из 8
Фрейд был патриотом («Его либидо, говорил он, не веря в это особо, было твердо мобилизовано для Австро-Венгрии»[28]), его связывали дружеские отношения с выдающимися представителями австрийской и немецкой культуры – Стефаном Цвейгом, Томасом Манном, – однако к 30-м годам и он, порой столь политически наивный, осознал, к чему идет дело в немецкоязычном мире. Нет ничего удивительного в том, что с приходом нацистов психоанализ был объявлен «еврейской наукой» – иными словами, произошла та самая «конфессионализация» психоанализа, которой Фрейд так опасался в начале своего пути, разве что теперь это означало не просто риск непризнания, но куда больший риск.
Нацисты решили прибрать к рукам всю хорошо разработанную психоаналитическую инфраструктуру и сделать на ее основе арийскую психологию; заниматься этим было поручено Генриху Герингу, кузену маршала Геринга: отныне он, некогда ассистировавший Эмилю Крепелину и весьма ценивший Юнга, именовался фюрером психотерапии. Позже, в 1936 году, Геринг создаст Немецкий институт психологических исследований и психотерапии, следом названный Институтом Геринга; что символично, он разместился в помещении Берлинского психоаналитического общества. Последовательный ариец, Карл Густав Юнг хорошо вписался в систему нацистской психиатрии, тогда как книги Фрейда жгли на площади со всей прочей «вырожденческой» литературой, на что сам Фрейд не без иронии заметил: «Какой прогресс! В Средние века они сожгли бы меня, а теперь удовлетворяются всего лишь сожжением моих книг»[29]. Он все еще не хотел верить в то, что совсем скоро нацисты примутся жечь людей в куда больших масштабах, чем оно было при инквизиции.
Как пишет Рудинеско, «два последних года жизни страдавший от рака Фрейд лицезрел обвал и крушение всего, что он выстроил: издательские дома были закрыты, книги сожжены, учеников преследовали, убивали, вынуждали бежать, институты закрывали, вещи растаскивали, жизнь человеческая не ставилась ни во что»[30]. В роковом 1933 году от малокровия умирает Шандор Ференци. Многие единомышленники покидают Фрейда, спешно спасаясь от надвигающейся опасности. Ближайшим Фрейду человеком, если не считать его дочь Анну, вновь становится англичанин Эрнест Джонс. Именно Джонс – наряду с Мари Бонапарт, заплатившей нацистам выкуп за Фрейда (а кроме того, спасшей его письма к Флиссу), и американским дипломатом Уильямом Буллитом – будет хлопотать об эмиграции Фрейда и его семьи сразу после аншлюса Австрии. Это был нелегкий, однако успешный процесс: 4 июня 1938 года Фрейд с семьей садится в «Восточный экспресс» и вскоре оказывается в Англии, где и доживает свои последние дни, полные, несмотря на рак, заботы близких и признания публики. Зигмунд Фрейд умер 23 сентября 1939 года в 3 часа утра – он попросил своего врача Макса Шура сделать ему смертельную инъекцию морфия. В Европе начиналась еще одна война.
Мир погрузился в новое варварство – он вообще редко из него выходил. Фрейд же был последним из чистых, беспримесных представителей славного европейского Просвещения, и – судя по дате его ухода из жизни – его Просвещение умерло вместе с ним, они умерли вместе на самом пороге страшного, опустошительного сна разума, порождающего (вне) очередных чудовищ. Пессимистические прогнозы Фрейда сбылись: массовое либидо, инвестированное в харизматических вождей, разорвалось словно атомная бомба – и это еще до ее изобретения. Коллективное бессознательное прорвало кордоны индивидуальных защит, и в нем – вопреки чаяньям Юнга – не оказалось ничего романтического.
Но чтобы не кончать на столь мрачной ноте, отметим: возможно, возрождая, поддерживая сегодня интерес к Фрейду и его интеллектуальному детищу, мы посильно помогаем возродиться, держаться и самому Просвещению – в самой классической, кантовской его форме. Ведь нельзя же, в конечном итоге, по-прежнему малодушно мириться с тем, что Просвещение-де кануло без следа, так и оставив своих мертворожденных наследников с унизительной пустотой лживых надежд, холостых идеалов и утопических неудач.
Фрейд был эмиссаром Разума – как бы ни хотел романтизировать, по-ницшеански витализировать его проект тот же Томас Манн[31] – в том, что всю жизнь он стремился познать непознанное – то, что мнили и вовсе непознаваемым. Не девизом ли познающего Разума следует счесть призыв Фрейда из лекций 1933-го, рокового года: Wo Es war, soll Icb werden – где было Оно, должно быть Я?[32]
Но что же этому Разуму в лице Фрейда и силами психоанализа в конечном итоге удалось познать? Об этом мы и поговорим в следующий раз.
Лекция 2
Путешествие на край ночи
Бессознательное всегда заставляет нас обращаться назад, и в этом смысле психоаналитическая работа может быть понята как движение вспять, а бессознательное – как прошлое, так сказать, основное, сущностное прошлое, потому что в некотором смысле бессознательное обозначает в субъекте то, что для него самого никогда не существовало в настоящем. Бессознательное всегда перетасовывает все временные категории. По мнению Фрейда, оно – вне времени, и посему наши желания, будучи бессознательными, – вечны. В субъекте то, что обозначено, обретает существование в настоящем[33].
Итак, теперь нам предстоит в концентрированной форме изложить теорию фрейдовского психоанализа. Для удобства изложения классифицируем эту теорию по ряду этапов[33].
Точкой отсчета или, скажем, нулевым этапом служит для нас ранний фрейдовский научный опыт – перед нами молодой Фрейд (годы с 1873-го до примерно 1885-го), Фрейд-позитивист, ученик Брюкке и Мейнерта, физиолог, зоолог, невролог. Вдаваться в детали этого нулевого этапа мы по понятным причинам не будем – все важное было сказано там, где мы оговаривали общее состояние венской медицины той эпохи. Отметим лишь самое главное: основополагающее влияние Дарвина, который укоренил сущность человеческого животного в репродукции, и распространенный биологизм того времени (соприкасающийся, как известно, с философским витализмом), который был абсолютно уверен, что все скрытое и непознанное в человеческом существовании может быть связано со строго определенным физическим, органическим, словом, объективным коррелятом. Для юного Фрейда все это – что азбука.
Впрочем, в азбуке вскоре обнаруживаются пробелы. С этим обнаружением связан в собственном смысле первый этап становления фрейдовского психоанализа – с середины 1880-х по середину 1890-х: озадачивающее знакомство с брейеровским случаем Анны О., переход от экспериментальной к врачебной деятельности и, таким образом, перепрофилирование в психотерапевта, пристальный интерес к гипнотизму, внушению, сомнамбулизму, стажировка в Париже, поездка в Нанси, перевод Бернгейма, наконец, работа над совместной их с Брейером книгой – «Исследования истерии». Ключевым отличительным признаком, отделяющим первый этап от этапа подготовительного, нулевого, является вот что: на собственном опыте Фрейд усомнился во всевластии органического объяснительного принципа. Благодаря Анне О. и Шарко, благодаря экспериментам Нансийской школы Фрейд понимает, что в психиатрии существуют такие случаи – коих немало, – в которых органический редукционизм попросту не работает. Требуется разыскать другое объяснение – по счастью, Фрейд был тем авантюрным искателем, которому была в радость такая работа.
Внушением вызывая в теле пациента те или иные травматические проявления, Шарко экспериментально доказал, что не только физиология может оказывать влияние на психику, но также и психика способна оказывать влияние на физиологию. Наряду с общепринятой органической причинностью, в контексте этих экспериментов мы вынуждены принять и особую психическую причинность. Эта психическая причинность, конечно, загадочна: как, каким способом, спрашивается, психика может вызывать соматические реакции, когда для всякого здравомыслящего механициста бесспорно, что только тела оказывают воздействие на тела?.. Мы присутствуем как раз при том, как век ортодоксальных механицистов подходит к концу. Однако даже те люди, которые первыми этот век провожали, не могли так уж запросто принять таинственную психическую причинность. Так, сам Шарко уповал на то, что когда-нибудь, когда деревья станут еще зеленее, а медицина – еще могущественнее, отыщется-таки органическое объяснение этой тайны психической причинности. Складывается впечатление, что первооткрыватель не на шутку испугался собственного открытия. Сразу отметим, что этот же парадокс имел место и в случае Фрейда: подобно Шарко, он много раз повторял, что будущая медицина обязательно прояснит – конечно же, более связно, научно, системно – туман его собственных открытий. Также напуганный или, мягче, озадаченный психической причинностью, Фрейд постоянно пытался свести ее к некоторому органическому субстрату. Да, ему всегда и до самого конца хотелось считаться своим у ученых-естественников..
28
Рудинеско Э. Зигмунд Фрейд. С. 151.
29
Рудинеско Э. Зигмунд Фрейд. С. 309.
30
Там же. С. 329.
31
См.: Манн Т. Место Фрейда в истории современного духа // Аристократия духа. Сборник очерков, статей и эссе. М.: Культурная революция, 2009. С. 164 и далее.
32
Манн здесь верно замечает, что предметом фрейдовского психоанализа было иррациональное, но он почему-то совершенно забывает, что задачей Фрейда была рациональная объективация этого предмета (еще раз: Wo es mar..)).
33
За более подробной классификацией и описанием основных этапов фрейдовского психоанализа отсылаю к прекрасной работе: Кинодо Ж.-М. Читая Фрейда: изучение трудов Фрейда в хронологической перспективе.