Страница 7 из 9
Вот только Анаис, хотите верьте, хотите нет, и правда вундеркинд!
Анаис разложила на столе пастельные краски, играет, смешивая их. Она рисует разных животных. Только не черепах. Моя детка ни разу не заговорила об Адели. Бедная крошка.
Даже Мартино заглянул через плечо девочки и шепнул: «Здорово, красивые рисунки». Анаис раздулась от гордости. Подумать только, мою живопись мужлан Мартино, который весь день торчит в соседней комнате, криво усмехается и слушает «Ностальжи», ни разу не похвалил. Одно из двух: или от робости… или мои картинки и вправду гроша ломаного не стоят.
Купаться!
Анаис любит плескаться в старой чугунной ванне. Еще одна древность, которую со временем надо будет заменить. Пока дочка мокнет, я за стеной готовлю ужин. Мартино ушел с час назад.
В этот самый момент я и услышала, как Анаис поет.
– Что ты там поешь, милая?
Я стою в ванной. Анаис сидит ко мне спиной, всецело сосредоточившись на словах песенки.
– Кто тебя научил этой песне, детка?
Дочка наконец оборачивается и смотрит на меня с ангельской улыбкой.
– Никто!
– Как это – никто? Не ты же ее сочинила.
– А вот и я, мамочка. Сама придумала.
У меня на языке вертится слово врушка.
Элиза не поет таких песен. Анжело тем более, к тому же сегодня он уезжал в Сен-Валери. Читать Анаис не умеет.
– Продолжай, дорогая. Хорошая вышла песенка.
Анаис умолкает, ее взгляд туманится.
Такое часто случается, с тех пор как Адель…
Она замерзла и дрожит, я даю ей полотенце.
Позже, вечером, оставшись одна в своей кроватке и думая, что я не слышу, она снова запела. Те же куплеты. Я слушала молча, не приближаясь. Чем старше становится Анаис, тем больше она похожа на Рюи. Мечтательная и обидчивая, очаровательная и неуловимая.
Слова вторят моему наваждению.
О ком они? Об Анаис Обер, опять о ней?
Меня преследует призрак.
10
Вёль-ле-Роз, 23 января 2016
За мной шпионят!
Теперь я в этом уверена. У меня нет никаких доказательств, никаких материальных улик, но я точно знаю. Это не объяснить словами, но спиной я чувствую чей-то взгляд. Можно ошибиться раз, другой, но не каждый же день, не постоянно. Кто-то бродит по дому, вторгается ко мне, подсматривает, я под наблюдением во всех комнатах.
Я поделилась с Мартино. Он смотрел недоверчиво, но я не оставила ему выбора.
– Обыщите все комнаты. Каждый уголок!
Он пожал плечами, словно хотел сказать: «Любой каприз за ваши деньги». Тщательно осмотрел весь дом сверху донизу. Я ходила за ним по пятам, на осмотр ушло все утро.
Впустую!
Не нашлось ни склепа под плиточным полом, ни потайной двери в стене, ни подземного хода, ни шкафа с двойным дном.
Ни-че-го!
– Это вам не приключения Арсена Люпена, – лаконично прокомментировал Мартино.
Но я-то знаю, что говорю!
Кто-то проникает в мой дом, ходит за мной по пятам.
Вполне реальный человек.
Не призрак Анаис Обер.
Я снова увиделась с Александром. Он очень хотел показать мне знаменитый грот Виктора Гюго, и я согласилась, понимая, что это классический местный прием соблазнения, наверняка сто раз опробованный на других женщинах. На самом деле в Вёле называют гротом Виктора Гюго дыру в скале два на три метра, куда можно подняться по трем ступенькам. Говорят, писатель на старости лет размышлял там, глядя на море. Вилла его друга Поля Мёриса располагалась прямо под гротом, там, где сейчас ресторан «Виктор Гюго».
Александр, как и Виктор до него, был прав: вид из грота на длинный изгиб побережья открывается изумительный… правда, места для двоих маловато.
– Знаете, Ариана, – мурлычет мне на ухо Александр, – в Вёле рассказывают, как один местный поклонник Виктора Гюго написал на песке имя писателя. «Смотрите, – сказал ему кто-то из друзей, – море стирает ваше имя». – Он придвигается еще ближе, голубые глаза ищут мой взгляд, и договаривает: – «Оно его не стирает, – якобы ответил Гюго, – а уносит с собой…»
На секунду мне показалось, что он меня поцелует прямо здесь, в этом каменном алькове. Но Александр, должно быть, инстинктивно почувствовал, что не стоит спешить, дама может чисто рефлекторно дать в челюсть.
Мы больше часа простояли в этой меловой дыре, прижавшись друг к другу, после чего размяли затекшие мышцы долгой прогулкой под скалами. Правда, вскоре красавчик исчерпал запас из десятка дежурных шуток и перестал быть интересным собеседником. А уж комплименты, которые он отвешивал женщине в джинсах, свитере, зимней куртке и теплом шарфе, были, ей-богу, не к месту. Зато я выяснила, что у него есть странная, но истинная страсть к местной истории вообще и тайной истории жизни Анаис Обер в частности.
Он рассказал, что раньше мой дом принадлежал чете рыбаков, у которых и нашла приют Анаис Обер, когда в 1826 году открыла деревню. Гостеприимство вёльцев стало одной из тех искр, которые разожгли пламя ее любви к будущему курорту.
Сама не знаю почему, но это открытие меня взволновало.
Я ведь не с кондачка купила именно этот дом. Все переговоры с агентом по недвижимости Ксавье Пуленом взяли на себя Элиза и Анжело. Одна, сидя в нантерской квартире, я бы ничего не сумела. Похоже, недвижимость в Вёле сдают и продают только своим. И войти в этот круг со стороны практически невозможно.
Мы взбираемся на бетонную дамбу, которая пытается задержать уплывающую к северу гальку, и я, воспользовавшись короткой паузой в его тираде о художниках-импрессионистах в Вёле, вставляю слово о том, как приехала к водопою почти две недели назад и оставила свой «фиат» с дверями нараспашку. Александр вдруг впадает в раж, его громкий голос будит эхо в скалах. Он взахлеб рассуждает о пресловутой «тайне Анаис Обер», о секрете, который она увезла с собой в дилижансе из Парижа в Вёль и спрятала где-то здесь, в этой деревне. У меня возникает чувство, что этот местный донжуан больше не смотрит на меня как на объект желания и мог бы с тем же успехом распинаться перед устрицей.
– Что же за тайна была у Анаис Обер? Можете себе представить – я с детства всю жизнь только о ней и слышу. Где Анаис Обер ее спрятала?
Впору подумать, что Александр подкатил ко мне позавчера исключительно потому, что я поселилась по первому вёльскому адресу Анаис Обер. Что я интересна ему только через призму памяти об актрисе… Мне почти хочется, чтобы он взял меня за руку, обнял за талию, прижал к груди, – только ради удовольствия послать его подальше. Но этот хам не позволил себе ни единого неуместного жеста…