Страница 33 из 120
Молодая шалая бабенка в бордовой кофте и узкой юбке назвала Ясакова героем и, подмигнув, поманила в обезглавленную церковь, откуда несло запахом квашеной капусты и пива. Веня стыдливо отвернулся от нее.
"Рисковая какая! А с лица вроде строгая, как божья мать, - оглянулся досадливо, любуясь ее походкой. - А вдруг да и моя вот так же идет при мужиках?"
За школой у палисадника стояли два танка, а на изумрудно-зеленом целомудренном газончике развалился танкист в комбинезоне, положив шлем под медно-красную гривастую голову. У Ясакова защемило сердце.
Танкист сел, протирая глаза... Кажется, вчера, возвращаясь с бокса побитым, встретил Веня Рэма Солнцева, катившего бочонок пива. Та же синь в нагловатых глазах, тот же блатной, с хрипотцой голос:
- Венька, мать моя вся в саже...
Обнимая его, целуя в изрубцованную о траву щеку, Ясаков пришепетывал:
- Не укушу, жубов нету...
- Со старухой на печке спал? Зубы-то она выдула?
Как всегда в присутствии Рэма Солнцева, Ясаков почувствовал в себе ухарство, озорное желание и, подделываясь под своего товарища, предложил:
- Давай, Рэма, дрозда пустим, да посмешнее, а? Может, не увидимся больше...
- Нырнем, Веня, туда, где раки с пивом зимуют.
Потная красная буфетчица, та, что смутила Веню своей походкой, выкачала последние два литра пива, желающих же было человек пять работниц швейной фабрики.
Ясаков и Рэм алчно уставились на белую пену, облизывая губы. Буфетчица решительно протянула руки с четырьмя кружками пива к темным физиономиям солдат:
- Пейте, хлопцы!
Закрыв дверь на засов следом за ушедшими работницами, буфетчица поставила перед бойцами таз с красными раками.
Веня сел на свою каску, блаженно потея, отдыхая всем телом. Рэм взял буфетчицу под руку и, уходя с ней в глубь церкви, сказал:
- Шелуши, Веня, раков, а мы богу помолимся...
Ясаков услышал гул самолетов, частые выщелки зениток. Где-то рядом хрястнула фугаска, в спину толкнуло дверью, и он расплескал пиво в кружке.
Из глубины алтаря из черной волны дыма вышел Рэм, неся на руках буфетчицу. Голова ее запрокинулась, из лифчика вывалилась грудь, алая от крови.
Прибежали дружинницы с носилками.
Пахло свежерасколотым камнем на мостовой. По крышам ходили неловкие в брезентовых робах женщины, сбрасывали на мостовую плюющие огнем зажигалки. Старики и подростки засыпали их песком.
- Машка, кинь одну прикурить, - шутил внизу хромой мужик.
Рэм долго жал руку Ясакова.
- Сашке Крупнову поклон от меня... Да, брат, дает нам Адя прикурить.
- Какая Адя?
- Адька-стерва, Адольф Гитлер. - Рэм приклеил к верхней губе бумажные усы, поднял пальцами нос кверху, повернувшись профилем к Ясакову.
Не улыбнувшись, Веня махнул Рэму рукой, спорым шагом пошел по наклонной улице к Днепру, к своим.
Трамвайный вагон, сломав перила моста, свалился в Днепр, на отмель. Красные змеи огня ползали по его смятому корпусу, стелилась над водой удушливая гарь.
XXI
Фельдмаршал Вильгельм Хейтель знал, что многие считают, будто он находится под постоянным гипнозом Гитлера и поэтому не в состоянии противоречить ему даже при весьма очевидных заскоках фюрера. Хейтель знал и другое: кого Гитлер не убеждал, того он снимал, обычно говоря: "Этого я не убедил". Хейтель гордился своей способностью тонко и полно чувствовать творческие порывы "великого" человека, олицетворяющего собой нацию. Волевой, аналитического ума фельдмаршал находил родство своей души с порывистой, мистической настроенности душой Гитлера. Крайности сходятся. В отличие от многих Хейтеля не шокировали ни грубый язык, ни странные, диковатые привычки рейхсканцлера, хотя он думал иногда, что фюрер лишен чувства меры своих кумиров - Фридриха Великого и Бисмарка. Гитлер был смел в выработке планов, таких, как высадка в Норвегии, прорыв под Седаном, окружение русских армий в Белостоке и Минске. Но он заметно терялся, встречаясь с непредвиденными трудностями. Колебания и нерешительность Гитлера встревожили Хейтеля, как тревожат отца неудачи сына, потому что фельдмаршал в тайне сердца своего считал себя главным вдохновителем военных планов фюрера. Особенно сильно проявилось колебание Гитлера 4 августа на совещании в городе Борисове в штабе армий "Центр".
Гитлер впервые со времени начала русской кампании сделал обзор военных действий. Он сказал, что ранее намеченная задача (к 1 октября выйти на линию Онежское озеро - река Волга) считается теперь невыполнимой ввиду усиливающегося сопротивления русских армий. Захват Москвы зависит от захвата Донбасса, Ленинграда и Крыма, этого нетонущего авианосца Советов, с которого они бомбят Плоешти.
- На Москву или Донбасс? - спросил Гитлер. - Я хочу знать мнение каждого генерала в отдельности, так, чтобы вы не знали о мнении друг друга.
Шеф-адъютант полковник Шмундт выпроводил генералов в сквер, потом впускал в зал по одному. И все - командующий армиями "Центр" фон Бок, и Гот, и Гудериан, - не сговариваясь, подходили к столу и, не опуская глаз под пристальным взглядом Гитлера, говорили:
- На Москву! Не отклоняться от плана "Барбаросса".
Фельдмаршал Хейтель радовался такому единодушию и был уверен, что Гитлер согласится с генералами.
Рейхсканцлер велел уничтожить пятую русскую армию до того, как она достигнет линии Десна - Конотоп - Сула. Задачу эту решит шестая армия при поддержке танков Гудериана.
Генералы самолюбиво и подавленно молчали: самая заветная и страстная мечта их - с ходу захватить Москву - рушилась. Вынужденный отступить от своих прежних планов, Гитлер винил своих генералов в нерешительности и медлительности.
- Главная цель не только Москва сама по себе, а разгром сталинской армии, - выкрикнул Гитлер, стуча кулаком по столу. - Нужно вывести Россию из войны до холодов. Но поскольку Сталин будет любой ценой защищать столицу, придется пойти и туда и там покончить с военной силой Советов. Но попозже... - сказал он таким тоном, будто никогда прежде и не думал о захвате русской столицы. И все сделали вид, что военные действия развиваются в строгом соответствии с планом.