Страница 98 из 121
Теперь в турецкой политике появляется новая фигура, действовавшая недолго, но оставившая по себе следы. Ферид-паша вступил в должность 4 марта 1919 г. и, действуя в тесном союзе с султаном, проявлял большую уступчивость. В Константинополе его окружали военные суда и штыки союзников. В горах Малой Азии укрывались остатки комитета «единения и прогресса», лишившегося всех своих лидеров. Это были мрачно настроенные люди и почти готовые на восстание. Фериду с трудом удавалось лавировать между этими двумя лагерями, с обеих сторон оказывавшими на него давление. Он кланялся и извинялся перед союзниками и в то же самое время поддерживал дружеские сношения с националистами. В виде протеста против оккупации Смирны он подал в отставку, но опять вступил в должность в тот же самый день. 7 июня во главе мирной делегации он прибыл в Париж, чтобы ходатайствовать о более снисходительном отношении к Турции. Конференция дала ему уничтожающий ответ. 1 июля он назначил Мустафу Кемаля генеральным инспектором в северной части Малой Азии. В августе и сентябре Мустафа Кемаль созвал в Эрзеруме и Сивасе съезды делегатов восточных областей. 11 сентября Сивасский конгресс опубликовал манифест относительно турецких прав, превратившийся впоследствии в «национальный договор» или торжественную конституционную хартию новой Турции. В конце сентября власть Константинополя не шла дальше берегов Босфора и Мраморного моря. Даже Брусса, находившаяся всего в одном часе железнодорожного пути по побережью Мраморного моря, в октябре перешла под власть ангорского правительства. Ферид снова подал в отставку и уступил место правительству, не знавшему, на чью сторону ему стать, – на сторону ли султана, находившегося в руках союзников, или на сторону Мустафа Кемаля и его «национального договора».
Тем временем наши армии быстро таяли. В январе 1919 г. военное министерство имело еще в своем распоряжении почти 3 млн. чел. Все эти войска находились на территориях иностранных государств. В марте от 3 млн. осталось 2 млн., да и эти быстро демобилизовались К середине лета 1919 г. у нас не было почти никаких войск, если не считать отрядов, посланных на Рейн. Войска, взятые на основании закона о воинской повинности, должны были быть посланы на родину. Новая постоянная армия находилась еще в процессе созидания, а добровольцы для постоянной военной службы набирались весьма медленно. Через год после перемирия вместо дивизий в 15–20 тыс. чел., снаряженных до последних деталей, у нас остались батальоны в 500—600 чел. Это быстрое сокращение нашей военной силы производило тем более странное впечатление, что как раз в это время угрожающие нам опасности и проявляемая к нам враждебность почти повсюду увеличивались. В декабре 1919 г. я разослал кабинету меморандум генерального штаба, сообщавший о быстром уменьшении наших военных сил и подчеркивавший несоответствие между нашей политикой и нашими реальными силами.
«Параграф 31. Вряд ли необходимо упоминать о том, что с момента вступления в действие турецкого перемирия, заключенного 31 октября 1918 г., ситуация значительно изменилась, как в смысле военных ресурсов правительства его величества, так и в смысле политического положения, создавшегося на территории бывшей Турецкой империи. Если не считать войск, действующих в Палестине и Месопотамии, то британские военные силы, имеющиеся в нашем распоряжении для обеспечения мирных условий, можно определить следующим образом.
Одна дивизия плюс отдельные армейские отряды (включая батумский гарнизон). Эта дивизия состоит из 13 тыс. британцев и 18 тыс. индийцев, – всего 31 тыс. бойцов.
Сил этих достаточно лишь для того, чтобы охранять железнодорожные линии. Генеральный штаб должен заметить, что для действий в Турции у нас не имеется никаких подкреплений, если мы не наберем новые войска путем обязательной воинской повинности или с помощью других средств».
Генеральный штаб высказывал по этому поводу следующие соображения:
«Правительство его величества должно серьезно настаивать лишь на таких требованиях, которые соответствуют нашим наличным ресурсам или ресурсам, которые мы имеем в виду создать для выполнения этих условий.
Не входя в обсуждение политической стороны различных вопросов, генеральный штаб считает нужным перечислить следующие меры, которые по тем или другим соображениям могут быть предложены, но осуществление которых, согласно информации генерального штаба, может вызвать необходимость подкреплений нашей черноморской армии за счет военных сил союзников или за счет дальнейших британских наборов:
1. Создание великой Армении, в которую входят Киликия и Эриванская республика.
2. Создание независимого Курдистана.
3. Приобретение Грецией той или иной части черноморского побережья (sic!).
4. Греческая оккупация той или иной части Айдинского вилайета.
5. Постоянная оккупация Италией той или другой части южной Анатолии или Конии. Впрочем, трудно сказать, вызовет ли этот шаг такое же раздражение со стороны турок, как любой из вышеупомянутых.
Помимо указанных выше мер, которые вызовут немедленную нужду в подкреплении, мы должны отметить следующие две меры, делающие необходимым содержание в соответствующих местах постоянного гарнизона в течение неопределенно долгого времени:
6. Приобретение Грецией восточной Фракии.
7. Изгнание турок из Константинополя».
Несмотря на все эти затруднения, союзники не принимали никакого решения и предоставляли событиям идти своим путем. Пока американская комиссия разъезжала по Среднему Востоку, выдвигались самые фантастические планы раздела Турции. Об аннексиях речи не было, но главным державам рекомендовалось дать «мандаты», предоставляющие им необходимый предлог для фактического владычества. Франция должна была взять Сирию и Киликию. Италия, нисколько не стесняясь, выражала намерение занять весь Кавказ, а также провинцию Адалию в Малой Азии; Англия намеревалась окончательно закрепить за собой Месопотамию и Палестину, где стояли наши армии. А что касается Соединенных Штатов, то все ожидали, что они примут мандат на Армению. В январе 1920 г. Греция, которая испытывала наибольшие затруднения от этой неопределенности финансового, военного и политического положения, начала обнаруживать признаки усталости.
В этих соблазнительных иллюзиях прошел 1919 г. Медленно, нерегулярно, тщательно, в обстановке постоянных споров и исчерпывающих дискуссий, подготовлялась в Париже новая карта Среднего Востока и разрабатывался проект мирного договора с Турцией. Правительствам приходилось решать целый ряд крайне острых вопросов. В декабре 1919 г. и в январе 1920 г. британский кабинет с большим вниманием обсуждал вопрос о том, можно ли оставить султана в Константинополе на положении калифа, обставив этот пост бесчисленными ограничениями, или же следует выгнать турок из Европы «со всеми их пожитками»[73]. Второй вопрос заключался в том, следует или не следует превратить мечеть св. Софии в христианскую церковь. Во время этих дискуссий лорд Керзон, заведовавший министерством иностранных дел, вовсю сражался с Эдвином Монтегю, которого поддерживало общественное мнение Индии, симпатии магометанского мира, туркофильские склонности консервативной партии и объемистые меморандумы министерства по делам Индии.
Борьба велась чрезвычайно энергично. По мнению Монтэгю, изгнание турок и калифа из Константинополя, с согласия или хотя бы при попустительстве Англии, окончательно должно было подорвать и без того уже колеблющуюся лояльность тех двухсот или трехсот народов и религиозных сект, которые населяют Индийский полуостров. Наоборот, лорд Керзон утверждал, что они не обратят на это никакого внимания. Некоторые одобрят это, большинство же останется безразличным, а что касается магометан, единственно заинтересованных в этом вопросе, то ведь они, нисколько не смущаясь, храбро и стойко сражались на различных театрах войны с армиями этого самого калифа. По вопросу о св. Софии, Монтегю утверждал, что это здание в течение 459 лет было чрезвычайно почитаемой магометанской мечетью. Этот довод производил на нас немалое впечатление, пока лорд Керзон не возражал, что ведь это же самое здание в течение 915 лет было христианским храмом. Доводы почти уравновешивались; в новое время право давности было на стороне магометан, но зато перед тем христиане владели храмом в течение вдвое большего срока. Это был один из тех вопросов, которые могли без конца дебатироваться университетскими учеными любой страны.
73
Знаменитые слова Гладстона. – Ред.