Страница 6 из 8
– Сегодня часто приходится слышать о том, что в секуляристском обществе верующие подвергаются дискриминации, что растет христианофобия. Исторический спор религии и секуляризма бесконечен, или он может иметь некий итог?
– Если бы не кризис секуляризма, этот спор был бы бесконечным. В теоретическом, философском смысле он действительно неразрешим. Но важно понимать, что по существу это спор двух религий.
– Исследователи могут внести в этот спор что-то новое, освежить его?
– Есть отчетливая тенденция к переосмыслению понятий и категорий в религиоведческих и культурологических подходах. В частности, в рамках такого направления, как постсекулярные исследования. Само понятие «постсекулярность» указывает на то, что в культуре возникает новое понимание секулярного и религиозного и соотношения между ними. Большой интерес представляют работы П. Бергера, Дж. Милбанка, Ю. Хабермаса, Дж. Макленана, а также многие разработки ученых Оксфордского центра исследований имплицитной религии. Важным объектом для исследования становятся процессы психологизациии религиозного, викарная религиозность.
– Что получается в итоге?
– Постепенно происходит коррекция самой постановки проблемы секулярно-религиозного. За термином «постсекулярность» появляются новые – «неорелигиозность», «неорелигиезация», все больший интерес вызывает вопрос о границах религиозного и секулярного, исследуется феномен имплицитной религии («implicit religion», термин Э. Бейли), идет постоянный поиск религиозного в секулярном, поиск «имплицитной религиозности». Это очень важно. Ведь когда человек видит подлинные истоки своих повседневных воззрений, он лучше понимает себя. Следующий этап этого движения мысли, я думаю, приведет к пересмотру теоретических оснований категорий секулярного и религиозного. В среднесрочной перспективе нас ждет именно это.
– В чем различие между секулярностью и секуляризмом?
– Она существенна. «Секулярность» – это просто нечто далекое от исторических религий, это мировосприятие, верящее в свою рациональность, объективность, естественность. «Секуляризм» – уже идеология, навязывание определенных стандартов мысли и ценностей, таких как материализм, меркантилизм, объяснение вещей «из них самих», тотальная конкуренция, политкорректность. Навязывание этих стандартов как якобы самоочевидных и единственно приличных.
– Что это значит?
– Все эти понятия априори выводятся за рамки дискуссий и не предполагают рефлексии, аргументации связанных с ними концептуальных схем. Тем самым они утверждаются в качестве символа веры, катехизиса.
– Вы упомянули о кризисе секуляризма. В чем он проявляется?
– Если коротко – в том, что секуляристское мировоззрение уже не может сохранять верность своим собственным постулатам. Например, общество потребления явно утрачивает привычку и вкус к научно-критическому восприятию мира, зато его интересуют возможности виртуальной, дополненной и смешанной реальности. Яркий пример – общественный культ трагедии, случившейся с погибшими сотрудниками «Шарли Эбдо». Главный редактор журнала «Шарли Эбдо» – Жерар Беар – говорил так: «Миллионы анонимов, все организации, главы государств и правительств, политики, интеллектуалы, публицисты, все священнослужители, которые выступили с декларацией „Je suis Charlie“, – им всем не помешает знать, что это означает: „Я – за секуляризм“ („Je suis pour la laicité“). Мы убеждены, что для большинства наших сторонников это не вызывает сомнений. Все же прочие пусть убираются ко всем чертям». Разве это не религиозный культ?
– Похоже на то.
– Ритуальная формула «Je suis Charlie» – неотъемлемая часть культа. Глобальная община «шарли» – сообщество свободно самовыражающихся по поводу чьих-то святынь, и это самовыражение, безусловно, свято для них. Таким образом понятый секуляризм требует жертв и мученичества от своих адептов. История «Шарли» – это типичный мартирий, мученическое житие. Секулярному обществу нужны свои святые, чтобы скрепить шатающееся идеологическое здание кровью и слезами. Не важно, что погибнут люди – это сакральные жертвы, приносимые на алтарь свободы.
– Свободы совести и свободы мысли…
– Ну да. Только это не случай Галилея, не воля к истине или национальной независимости. Это право девальвировать, обесценивать с помощью карикатур вероучительную ценность чьей-то Священной истории или даже чувств родственников погибших. Это сакральный смех. И этот смех тотален.
– Свобода ниспровержения святынь сама стала святыней?
– Да, конечно.
– Это не просто некий метод социального действия?
– И то, и другое. Здесь нет противоречия. Обратите внимание: свобода сакрального смеха не включает в себя самоотрицание, не доводится до логического конца. «Шарли Эбдо» не смеются над свободой, над теми, кто сочувствует им и вешает на себя табличку «Шарли». Это квазирелигиозный культ.
– Вы не раз говорили о либерал-православии в церковной среде, о феномене «церкви» в Церкви или, так сказать, о «церкви избранных». Каково отношение к секуляризму в этой среде?
– Это совершенно особый случай – случай секулярной религиозности. Здесь секуляризм стилизован под историческую религию, под традицию. Эти люди хорошо понимают особенности постмодернистского общества и умеют работать с ними. Их цель – создать псевдорелигиозный симулякр. То есть «освятить» секуляристскую повестку дня и секуляристские ценности религиозным авторитетом, религиозной символикой и стилистикой. Иными словами, это секуляризм в «христианской» упаковке. Данная группа стремится убедить нас в необходимости секулярной реформации Церкви, о чем я писал еще несколько лет назад. Но я надеюсь, что агрессивный модернизм Константинопольского патриархата преподал нашей пастве хороший урок и она будет обходить за версту воинствующих секуляристов с их идеями и прожектами.
– Эти идеи всегда высказываются, открыто, «в лоб»?
– Нет, далеко не всегда. Все делается по правилам хорошей школы маркетинга: для разных целевых групп разные концепции, стили и слоганы. Кому-то ближе лозунг «реформации», кому-то «либерализации».
– Вы сказали, что понимание секуляризма постепенно меняется. Приходит понимание того, что секуляризм не исключает религиозности?
– Я бы сказал так: зона сакрального в секулярной культуре расширяется, происходит вторичная религиезация привычных и повседневных явлений. Поэтому мы наблюдаем новый исторический феномен – неорелигиозность. Это признак глубокого кризиса секуляристской культуры, которая запрещает всерьез обсуждать свою иррациональность и теологичность. Но сейчас она обнажает свои корни, от которых всегда стремилась отречься.
– Каковы эти корни?
– С одной стороны – перевернутая, искаженная библейская картина мира. С другой стороны – языческие мировоззренческие установки. Например, требование преодолеть состояние «традиционного общества» ради модернизации – это вариация на тему преодоления «ветхозаветности» в христианстве. Колонизация мира была пародией на его катехизацию, и, я думаю, рано или поздно философам и идеологам модернизма придется держать ответ за это. Коммунизм, большевистский коллективизм были советской трактовкой идеи общины, интернационал и компартия – пародией на церковность.
– Ну, а язычество?
– Это социал-дарвинизм, мальтузианская мораль либерализма. Ради «богов целесообразности» можно и даже нужно кого-то приносить в жертву, отправлять на заклание. Например, разного рода маргиналов, неуспешных, социально незащищенных и тех, кого в США называют деплорантами, тоталитарными личностями и даже тоталитарными обществами.