Страница 3 из 17
На следующем этапе в византийском социально-философском дискурсе, синтезировавшем античную и ближневосточную визуальную традицию на основе христианской идеи боговоплощения, получила развитие теория образа, ставшая приоритетным направлением в эволюции восточно-христианской культуры. Важнейшей предпосылкой эстетического сознания византийца стала своеобразная гносеология, постулировавшая идею невозможности полноценного выражения духовного опыта с помощью формально- логического, понятийного аппарата. Зрительный образ конституировался как главнейший источник информации в обществе. Вместе с тем социокультурная динамика Восточной империи сохраняла и сакральную природу слова. Будучи одним из наиболее значимых теоретиков православного мировоззрения, Григорий Палама учил, что для духовного опыта и совершенствования личности также важны «материя рассуждений» и слово.
Например, в эпоху господства рационалистических идей у Декарта, Спинозы и других восприятие часто отождествлялось с ощущениями. Оно не рассматривалось в качестве знания, к нему относились как к «смутному знанию», и поэтому, восприятие не могло содержаться в основе познания. В рамках этой философской традиции, контакт с реальностью, осуществляемый восприятием, представлялся мнимым и ложным. У представителей школы эмпиризма и у философов-материалистов, таких как Д. Беркли, Д. Юм, Д. Локк, Д. Гартли, восприятие неизбежно участвовало в формировании системы знаний. Однако все они сталкивались при этом с серьёзной проблемой: как показывал их опыт, восприятие способно вводить человеческий разум в заблуждение, и, таким образом, вставала насущная задача в составе самого восприятия – выделять такие его составляющие, которые являлись бы столь непосредственными, что не подлежали бы сомнению. В качестве таких составляющих «эмпирики» ввели в рассмотрение элементарные «атомы» чувственных ощущений. И после этого реабилитированное таким образом восприятие также могло уже участвовать в познании, формируя информацию на основе «законов ассоциаций». Эти идеи были заново осмыслены и впоследствии заложены в основу экспериментальных исследований в психологии XIX – начала XX столетия. Восприятие, в отличие от ощущения, предполагало некоторую минимальную работу ума. Такая слабая включённость деятельности ума в процесс восприятия объяснялась особой ролью «закона ассоциаций», который, в свою очередь, и выступал производным результатом человеческого опыта. Эмпирическую линию в философии XX века продолжили такие направления западной философии: неореализм, логический позитивизм, критический реализм и другие. Вопрос шёл о логике построения процесса восприятия на основе чувственных данных. Но, методика построения восприятия на основе чувственных данных, оказалась научно неплодотворной. Пришлось согласиться с тем, что построение восприятия логическим методом из чувственных данных невозможно. Было признано, что идентификация чувственной информации возможна только на основе уже существующего восприятия, так как поток чувственной информации не исчисляем и бесконечен.
По причине теоретической необходимости получения достоверного знания, развития математики и теоретического естествознания, Новое время ставит на повестку дня вопрос о происхождении и возможности получения такого знания. Пытаясь выявить соотнесение разума и чувств, немецкая философия устанавливает различия между теоретическими (математика, наука) и практическими (мораль, религия) разновидностями разума (Кант), а также устанавливает соотношения путём введения новых категорий – «рассудка» и «разума», «рационального» – «иррационального» (Гегель). В рамках философско-антропологической проблематики развернулся процесс «научного разума», как неадекватному целостному бытию, а поэтому требующему синтетического анализа, включающего «высокую разумность» как философского, так и морального, и религиозного сознания.
Со временем поиск новой рациональности, как новый и синтезирующий образ, преодолевает установившиеся смыслы этого понятия. Под этим усматривается переход от анализа рефлективного сознания к анализу бессознательного. Жёсткое противостояние рационального – иррационального, разумного – неразумного, науки – псевдонауки, предопределялось синтезом новой научной парадигмы, а именно, постнеклассического направления. В нем исследователи обнаружили не противостояние древних принципов познания, а новые взаимоотношения, определяя их как «рационализация-иррационального». Долгое время господствовала позиция материалистической философии. Но в начале XX века факты, обнаруженные гештальт-психологией, поставили под сомнение эту позицию. Наметился поиск новой рациональности как нового и синтезирующего образа, преодолевающего установившиеся смыслы[7]. Под этим усматривается переход от анализа рефлективного сознания к анализу бессознательного. Павел Флоренский называл зрительное восприятие «благороднейшим из способов восприятия», рассматривая его в качестве «подсознательного познания» и указывая на способность зрения «браться за вещи активною пассивностью, – трогать их, не искажая, не вдавливая, не сминая»[8].
В западной философии (в работах Д. Мура, Б. Рассела и других) были обнаружены некие чувственные данные, из которых формируется восприятие, – они лежат вне нашего сознания, имеют личный характер и зависят от состояния самого акта сознания. Характер этих чувственных данных, как показал В. А. Лекторский в «Эпистемологии»[9], имеет весьма парадоксальный характер. В 60-е годы проблемой передачи и усвоения информации занимался известный канадский социолог и культуролог Маршалл Маклюэн. Он обратил внимание на то, что реальность в средствах массовой информации есть не то, чем она является по своей сути, но то, как она «репрезентирована» визуально, подана человеку, поскольку, по терминологии Флоренского, визуальная реальность воспринимается целостно и весьма конкретно. Изучив историю развития западного общества, канадский «медиагуру» выделил два революционных события, изменивших мировосприятие европейца, считая первой коммуникационной революцией изобретение печатного станка Гуттенбергом[10]. Европейская цивилизация делала резкий поворот. Философия Маклюена стала поворотным пунктом: вербальная традиция в вопросах о способах получения знаний стала значительно преобладать над визуальным восприятием. Второй культурной революцией Маклюэн считал появление электронных средств связи, которые стали полностью определять содержание и социальные функции культуры, актуализировав собой проблему зрительно-образного восприятия. Возникновение электронных средств связи было связано с новым этапом технотронной цивилизации. В 70-е годы этой проблемой занимается Ю. Каргаманов. «Место читателя, склонённого над книгой, обособленного, задумчивого, вынашивающего свою “точку зрения”, что-то планирующего, о чём-то мечтающего, занимает телезритель, “с открытым ртом и горящими глазами” следящий за экраном, погружённый в “здесь” и “сейчас”»[11], – резюмирует советский учёный.
В истории этого философского дискурса проблема зрительно-образного восприятия была тесно связана с проблемой отношения сознания к реальности. Философское самоосмысление предмета нашего исследования неизбежно сопровождается актуализацией его прошлого. В процессе исследования выкристаллизовывалась оппозоция «классическое – неклассическое». Иначе говоря, процесс самоосмысления – это его «онастоящивание» (Vergegenwartingung): в классике обнаруживаются потенции или интуиции и неклассического опыта. Философы прошлого становятся нашими современниками, а тот, кто делает или «застаёт» их таковыми, получает упрёк в том, что для него нет истории и «все кошки серы». В истории этого философского дискурса проблема зрительно-образного восприятия была тесно связана с проблемой отношения сознания к реальности.
7
Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность. М., 1988. С. 46–51.
8
Флоренский П. А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М.: Мысль, 2000. С. 134.
9
Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 122.
10
Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего. М.: Академический проект; Фонд «Мир», 2005.
11
Каграманов Ю. Возвращённый рай Маршалла Маклюэна // Иностранная литература. 1972. № 1.