Страница 5 из 7
Особенность раскола, как гражданского противостояния, в том, что он носил исключительно духовный характер. А противостояние духовное не изживается в одночасье, даже сроком жизни поколения. Не изжиты последствия этого кризиса и сегодня, хотя минуло более трехсот лет.
Истоки и история раскола не во всем прослеживаются, они далеко неоднозначны и не всегда могут быть адекватно оценены нами.
Прямо сказать, действия русского правительства и патриарха Никона трудно понять во всей их полноте.
С легкой руки дворянской историографии, принято считать, что царь Петр избавил страну от технологического отставания, привлек в страну европейскую культуру, науку и прочее. Только объясните мне, чем технологическое отставание при Петре I больше того же отставания при Николае I или больше сегодняшнего технологического отставания? Конкретно, в исторической литературе вы не встретите никакого описания технических преимуществ западной армии в эпоху Петра. Аргумент в виде поражения Петра под Нарвой мало убедителен, так как основная причина поражения – в неумелом командовании. Историческим фактом является то, что встретились два полководца: один – имеющий боевой опыт, а другой – без него. Неопытный испугался и убежал накануне сражения. Армия это поняла и разбежалась следом. Преимуществ шведская армия не имела. Преимущества были у русской армии. Но все решило состояние духа, так как шведы видели впереди себя своего короля. А что касается техники, то Россия всегда шла позади Европы в технологиях. Потому как устройством удобств жизни в Европе занимались на базе римской цивилизации, начав это делать за полторы тысячи лет до России в теплом климате, при отсутствии постоянных набегов и пр. У нас остановить набеги удалось только в XVII веке. А климат суров и сегодня. Но Россия всегда, пусть и с некоторым отставанием, находила в себе силы для рывка в военных технологиях. Для русского народа типичный образ жизни, и, если хотите, идеал ее выражается просто: достаток и защищенность.
Это стандартное, как и сегодня, состояние русской цивилизации, обеспечивавшей себе безопасность и сохранение уникального образа жизни.
Тем временем раскол своими последствиями душил страну. Упорное неподчинение, а то и спонтанно возникавшее военное сопротивление, сопровождало все царствование Алексея Михайловича и его детей. Какой мог быть выход? Династия понимала, что рано или поздно народ заставит платить по счетам ее политики. Но выход был в привлечении третьей силы. Сопротивление народа переключили на иностранцев. Так это случилось. Унижение раскола затмило новое унижение с брадобритием, насильственным внедрением чуждых обычаев, манер, речи, повсеместным присутствием иноземцев на управляющих должностях. Дворянство срочно перенимало обычаи говорить на чужих языках, носить заморское платье, питаться и устраивать свой быт в подражание чуждому образу жизни. Все это достигло апофеоза при Анне Иоанновне и Екатерине II. Раскол из религиозного – стал социальным. Внимание народа, его гнев обрушивался уже на привилегии иностранцев, а затем и дворянства, а не на религиозные действия правительства. Но тут твердой опорой царства стали дворяне, в то время как при расколе не обладавшее никакими привилегиями дворянство легко принимало сторону восставших. В состоянии раскола царь имел весьма аморфную социальную опору, которой мог в любой момент лишиться, что и подтвердили стрелецкие бунты и казацкое восстание Степана Разина и множество менее значительных восстаний. Социальную опору против раскола обрел царь Петр в дворянстве, предоставив ему большие привилегии, заменив таким образом аристократию боярскую на дворянскую. Этим были ослаблены и силы раскольников в высших слоях общества.
Так состоялось разделение нации по социальному признаку. Дворяне составили собой одну часть, а крестьяне – другую. Части эти говорили на разных языках. Дворяне почти не употребляли русский язык и в основном были чуждыми русской культуре и Православию, конечно. Этот новый раскол снизил накал раскола церковного, отвлек от него внимание. Что ни говори, а религиозная борьба могла перейти в смертельную схватку на уничтожение. В то время как социальное противостояние было, по сути, неизбежным и принималось все-таки как «Божие устроение».
Но такое социальное противостояние вскоре выразилось в пугачевском восстании, а затем в нарастающем постепенно, в течение столетия, революционном движении.
О революционном движении в России сказано и написано много.
Народ не может существовать в своем имперском развитии исторически длительный срок. Длительность вспышки энергии даже великого этноса всегда в пределах 2–3 столетий. Эти сроки национальной или этнической имперской активности в исторической литературе уже являются общим местом. Для примера достаточно вспомнить имперскую активность Испании или Англии, которых хватило на двести лет реальной имперской политики. Но с затуханием собственной национальной энергии у русских остается механизм мудрости, – не интеллектуальной, потому как умом не привлечешь к себе иного народа. Здесь становится важной мудрость характера. А у русских терпение да смирение и есть их мудрость, которая их спасала и спасает в моменты истощения народных сил, как правило после необыкновенно жестоких, тотальных внешних войн. Смирение да терпение позволяют русским уживаться с чужими народами, как бы перепоручая им себя грешных, ослабленных в испытаниях и потому воспринявших свои беды как наказание за грехи и оттого смирившихся и предавших себя испытанию терпением.
Затем следует освобождение от такого контроля. Так, восстанавливаясь, используя в периоды своей слабости чужую силу, русский народ продолжает свою реальную имперскую политику уже тысячу лет. Русские смогли то, чего не смогли ни Римская империя, ни Византия. Они сделали империю, которая не умирает, а возрождается после кризисов много сильнее и существует столь долго, что сравниться с нею в этом не может никто в истории.
Русский народ, ослабленный в испытаниях, всегда находил и сейчас находит в себе силы постепенно переварить и обрусить «менеджеров»-инородцев, взяв себе их навыки, когда на время уступает им бразды правления. В истории царствования Иоанна Грозного есть такой, весьма символичный, эпизод, когда в 1575 году царь посадил на свой трон служившего ему крещеного татарского князя Симеона Бекбулатовича, назвал его великим князем, обязав величать его так, заставил восседать на троне, вести прием послов, председательствовать в боярской думе, подписывать указы и пр. Сам при этом Иоанн Грозный сидел в ряду бояр, как рядовой придворный, и обращался к Симеону с челобитными, подписывая их «Ивашка Васильев». Только вот держава и скипетр, и корона, как высшие символы власти, как и реальная власть, Симеону не передавались. Так минул год, после которого все вдруг встало на свои места…
Конечно, любая политика имеет элементы риска. Слабое место такой политики – в механизмах освобождения от иностранных «менеджеров». Вернее, в механизмах их перерождения, ассимиляции, превращения в русских. Этот процесс всегда оставался под контролем русских, пока они имели своего самодержца.
Со свержением самодержавия механизм стал весьма рыхлым. Вероятно, не будь жестокостей гражданской войны, удалось бы довольно быстро пережить болезнь большевизма и восстановить монархию, так как история многих стран показывает, что более сорока лет реально коммунисты править не могли. И поколения, не знавшие большевизма, еще были бы живы и смогли бы вернуть страну в русло нормальной политики. Но Гражданская война, выбившая целые классы населения (дворянство, духовенство, купечество), ослабившая крестьянство, а за ней Вторая мировая война – укрепили большевизм на большой срок, до восьмидесяти лет. И еще до его неизбежного ухода (так как любое зло временно) безвозвратно ушли и те поколения, что знали прежнюю Россию. Сегодня механизм освобождения от интернационального ига у русских весьма изменчив и неконкретен. Представляется, что ясность он может приобрести только с осознанием большинством народа необходимости возрождения русской самодержавной власти.