Страница 99 из 214
Как хорошо, что ничего не нужно вычислять самой. Координаты позиции каждого бойца, системе управления боем известны с точностью до сантиметра. Всего и забот, что ткнуть стилом в нужные сенсоры на экране. Все, пакет информации ушел на планшет "Кулёмы". А заодно, дадим команду приборам наблюдения, чтобы транслировали видимую обстановку прямо на ее компьютер. Так будет надежней.
Ждем дальше. Появление основной походной колонны противника, совпало по времени с сигналом "Кулёмы", что ее самоходки вошли в зону уверенного поражения целей. А дальше было все просто: нервы у ее бойцов выдержали до конца и команду на открытие огня, Мария дала в самый удобный для этого момент. Секунду спустя, "пушкари" присоединились к ее "концерту".
Что творилось на дороге — словами не описать. Врагов накрыло очень плотно. Развернуться и открыть ответный огонь, "косые просто не успели. По сути дела это был не бой, а безнаказанная расправа. Впрочем, особо обольщаться не стоило. Накрыли только голову колонны. Остальные среагировали правильно: начали разворачиваться к бою и вести по высотам пока еще неприцельный огонь. А потом, противник, прекратив огонь, вывесил знак перемирия. Пришлось и нашим подать команду "отбой".
Каковы собственные потери? Что, совсем нет? Даже раненых? А настроение? И настроение бодрое? Это хорошо.
Первым подошел к ней ее заместитель Аркадий Петрович:
— Ты смотри, командир, как мы их накрыли! Даже не верится, что это мы их так лихо разделали!
А вот теперь, когда люди рады успеху и пережили свой первый страх, можно и краски сгустить:
— Аркадий Петрович! Это ненадолго. Сейчас, они эвакуируют своих убитых и раненых и возьмутся за нас всерьез. Так что давай командуй, чтобы люди сменили позиции.
— Командир! Сделаем мы это, прямо сейчас. Но ведь порадоваться можно?
— Радуйтесь, кто против? Только не расслабляйтесь сильно. А то знаю я вас артистов. Небось уже на радостях из заначек кое-что подоставали! — нет, все-таки не получается говорить строгим тоном. Самой хочется радоваться удачному началу.
— А что, уже можно? Так это мы мигом!
— А я что говорю? Пьяницы несчастные! Да ладно, немного хлебните, если есть что и хорош. День еще не кончился и бой еще будет.
— Думаешь, что полезут?
— Конечно, полезут, им эта дорога край как важна.
— Ладно, пойду прослежу за сменой позиций и приду. Тебе что-нибудь принести?
— Неси уж, искуситель, только самую капельку.
Аркадий Петрович ушел, а Маша осталась на КНП с операторами. Нужно было готовиться к длительному и упорному бою.
"Скорей бы "арта" дошла!"
ПОДМОСКОВЬЕ. ЛАГЕРЬ ШТРАФНОЙ СОТНИ.
Что такое быть нелюдью, Петр Иванович Захаров понял только здесь, в лагере четвертой штрафной сотни. Сейчас он и сам себя нелюдью считал, а ведь еще совсем недавно мнил себя человеком!
Был он до того, самым обычным водителем школьного автобуса. Жил жизнью обычного труженика и она его радовала. Свой уютный дом, построенный накануне свадьбы, рядом с домами родителей и братьев. Свой сад, где были высажены плодовые деревья. Общинное поле, где в посевную и при сборе урожая трудились сообща всей своей большой семьей. Простые человеческие радости, которые доставляла эта жизнь и конечно же убеждение в том, что живут они правильно, по-людски.
Именно убеждения, а не принуждение, заставило его пойти добровольно на эту войну. Он поступил так же, как и его родня и считал, что поступает правильно. Правильно-то правильно, но как выяснилось, что думал он о себе слишком хорошо. Война показала, что ничего хорошего в нем нет. Когда он драпанул с поля боя, то в душе своей, он уже понимал, что не мужик он уже, а самое настоящее дерьмо. Тогда можно было еще все поправить, собраться с духом, вернуться туда, где остались те, кто не попятился перед врагом. Вот только сил он в себе нужных так и не нашел. Вместо этого, он сунулся в первое же попавшееся село. Лучше бы он этого не делал!
Когда таких, как он, собрали на дне старого карьера и велели раздеться до исподнего, не он один решил: Кранты! Сейчас убивать будут!
Был страх и понимание того, что с ними поступают так, как они того заслуживают. Вот только ошибались они все насчет своих заслуг. Вместо снятой русской военной формы, им велели одеть рабочие робы серого цвета, с нашитой на спине полосой белого цвета. Вместо добротной обувки, им кинули рулоны ткани и обувку, сплетенную из узких лент и велели:
— Одевайтесь-обувайтесь лапотники!
Вот тут и проняло холодком по спине. Историю в школе учили все. И все знали, что в легендарной ныне Красной Армии, когда ей командовал еще Троцкий со Сталиным, в лапти обували только трусов, шкурников и пойманных дезертиров. Что честный боец, предпочитал ходить босиком в любую погоду, но не обувал позорной для него обуви. Но куда им до суровых предков! Кое-как обулись. Ходить босиком не решился никто.
Потом их построили и зачитали императорский указ, где все говорилось об их дальнейшей участи. Потом разбили на сотни и десятки и отвели по местам временной дислокации. Вот тут и наступили настоящие муки, да не физические, а душевные.
Им назначили старшину с комиссаром и дали конвой для сопровождения — четверых подростков с "укоротами". Комиссар на построении объявил, что если они еще раз сбегут, то ловить и возвращать назад их никто не станет. "Ибо один раз, вам уже все объяснили!" Вот так, как хочешь, так и живи. В соответствии с указом им теперь нет ходу в нормальное жилье, а потому ночевали под открытым небом, прямо на земле. Суточный паек, старшина им бросал прямо на землю: "Жрите, как сумеете!" Ни мисками, ни ложками их не удосужились обеспечить: "Не положено! Посуду только людям дают, да честной скотине!" Когда такое сказали в первый раз, до многих дошло: людьми их теперь никто не считает. Что теперь для общества, они хуже самого грязного скота. Что деваться им теперь некуда.
Мир велик. Можно бежать куда угодно. Ловить уж точно не будут. Только что это им даст? Выросшие в окружении людей, объединенных в семьи, братства и общины, они прекрасно знали силу взаимовыручки, силу настоящего общества. Общества, где тебе всегда придут на помощь в трудную минуту, потому, что считают это своим долгом. А вот теперь их от общества отлучили! Да что от общества! Теперь и семья их не примет. Это стало ясно после того, как в первый же день, назначенный по чьему-то недосмотру в конвой, сын Фарида Тохтарова, молча плюнул родному отцу под ноги и отошел в сторону. Петр тогда еле спас потрясенного Фарида, решившегося свести счеты с жизнью.
— Нет нам сейчас к людям дороги, Петруха, — говорил поникший Фарид, — я теперь за то, чтобы только имя мое не проклинали в семье, готов сделать все, что угодно. Веришь? Мне теперь помереть не страшно.
Впрочем, до такого вывода, постепенно дозревали все. Все эти дни, они не только вели скотский образ жизни. Заниматься с ними тоже занимались. С утра до вечера, их гоняли по оборудованной еще в мирное время штурмовой полосе.
И вот настал день, который зародил в их душах надежду. В этот день, на утреннем построении, комиссар им сказал:
— Сегодня, вам дают шанс вновь стать людьми. Пусть мертвыми, но людьми. Те, кто согласен стать человеком, отойти направо! Остальные, кому страшна людская участь, могут свободно идти на все четыре стороны. Прямо сейчас.
Скотской свободы не захотел никто. Потом им выдали оружие и простенькую амуницию. Оружие было так себе: устаревшие 9 мм штурмовые карабины с подствольной дробовой насадкой. Затем, их уже без сопровождающего конвоя, комиссар повел на посадку в подъехавшие автобусы. Везли их часа три. Высадили на опушке леса и поставили задачу:
— Нам приказано, совершить скрытый марш по этому лесу в сторону Семеновской гряды. Там сейчас идет тяжелый бой. Мы должны оказать этим бойцам помощь и удержать гряду в течении трех суток.