Страница 40 из 41
Проведя с Марией Луизой время с 26 июля по 1 августа, Наполеон обнял ее в присутствии всего двора и, оставив в слезах, отбыл во Франконию. Он уже осмотрел в Майнце дивизии Ожеро, завершавшие формирование на берегах Рейна. В Вюрцбурге находились две дивизии Сен-Сира, в настоящее время двигавшиеся к Эльбе, где должны были занять позицию в Кёнигштайне. Они показались Наполеону превосходными, довольно хорошо обученными и воодушевленными всеми чувствами, каких он только мог желать. Он осмотрел крепость Вюрцбурга, цитадель, склады, словом, всё военное расположение, которое хотел превратить в один из важных пунктов своей линии коммуникаций, а затем направился на Бамберг и Байройт, где провел смотр других дивизий Сен-Сира и баварских дивизий, которым назначалось войти в состав корпуса Ожеро. После чего Наполеон отбыл в Эрфурт, а вечером 4 августа возвратился в Дрезден. Ранним утром 5 августа он был уже на ногах и трудился, торопясь потратить с пользой последние дни перемирия.
В самый день его приезда в Дрезден настоятельные просьбы Коленкура и Нарбонна предоставить им право вести серьезные переговоры стали как никогда горячими. Будто они ему надоели, Наполеон обратился к двум переговорщикам с упреками за то, что они, по его словам, позволили Меттерниху прижать их. Он заявил, что им недостает гордости, коль скоро они позволяют австрийскому министру говорить им, что в таком-то и таком-то случае Австрия присоединится к врагам Франции и объявит ей войну, будто честное предупреждение о том, что будет сделано в случае несогласования некоторых условий, может быть оскорбительным. Но после этих незаслуженных и неуместных выговоров он занялся более серьезным делом. Он уже не считал, что сможет добиться нового продления перемирия; к тому же чувствовал себя готовым к войне и желал теперь только отсрочить вступление в военные действия Австрии.
Но был только один способ склонить Австрию к подобному поведению – видимость искренних переговоров и даже серьезные надежды на заключение мира. Поэтому Наполеон принял решение осуществить прогноз Меттерниха, сказавшего, что с таким необыкновенным характером, как у Наполеона, никогда не следует ни в чем отчаиваться, и, возможно, в последний день и в последний час переговоры завершатся благополучным образом. Наполеон решился, в то время как полномочные представители будут продолжать терять время в пустых обсуждениях форм, поручить Коленкуру сделать серьезное секретное сообщение Австрии, единственной державе, с которой были возможны прямые переговоры. Если подобный демарш увенчается миром, Наполеон был бы доволен, но только в том случае, если условия, которых он не хотел, будут удалены: он льстил себя надеждой добиться от Австрии и этого, но в последнюю минуту, когда перед ней встанет окончательный выбор между войной и миром.
Он предписал Коленкуру (в отношении Нарбонна тайна должна была сохраняться, чтобы переговоры получили еще более интимный характер) отправиться к Меттерниху, подойти прямо к нему и сказать, что он, Коленкур, желает использовать оставшиеся пять дней на то, чтобы убедиться в существе дела, особенно в том, что касается Австрии; что ее решительно спрашивают об условиях, на которых она вступит с Францией в переговоры или в войну; что ее настоятельно просят объявить эти условия с предельной точностью, чтобы на них можно было ответить с равной точностью и без промедления, ответить «да» или «нет». Герцог Виченский должен был заметить Меттерниху, до какой степени это сообщение секретно, поскольку о нем неизвестно даже Нарбонну; он должен был настаивать, чтобы оно осталось неизвестно также прусскому и русскому переговорщикам, и даже в том случае, если будет достигнуто согласие. Ведь и в самом деле, достаточно воспроизвести на официальных переговорах предложения, тайно обговоренные с Австрией на переговорах скрытых, чтобы заставить их принять, и, поскольку в конечном счете для переговоров осталось время не до 10 августа, а до 17-го, было возможно, в случае немедленного ответа на настоящее предложение и получения его 7-го, доставить Меттерниху сообщение о бесповоротном принятии Францией идей Австрии уже 9-го, неожиданно придав таким образом конгрессу, накануне его роспуска, серьезность и действенность.
К сожалению, обратившись, наконец, к Австрии с таким предложением, запоздалым, но не без надежды на успех, Наполеон прибавил к нему донельзя оскорбительную ноту. В ней открыто заявлялось, что формальные трудности, возведенные представителями воюющих держав, обнаруживают их истинные намерения – вовлечь Австрию в войну, воспользовавшись либо ее недобросовестностью, либо ее заблуждением, что было одинаково нелестно как для одних, так и для других. Нарбонн и Коленкур должны были совместно вручить эту странную ноту Меттерниху, а после ее вручения Коленкур должен был, застав Меттерниха одного и тайно заговорив с ним, сделать ему вышеуказанное предложение.
Содержавшие столь противоречивые приказы депеши, отбыв 5 августа из Дрездена, прибыли в Прагу 6-го, весьма удивили Коленкура и преисполнили его радости, смешанной с печалью, ибо он не чаял довести до благополучного завершения эти переговоры in extremis за недостатком времени. К тому же официальная нота заставляла его опасаться скандала, который весьма повредил бы успешности усилий. Нота, предназначенная для обнародования, оскорбила Меттерниха; но его удивление достигло предела, когда, после того как оба французских переговорщика его покинули, он вдруг снова увидел у себя Коленкура, доставившего важнейшее сообщение. Он выразил сожаления о том, что подобный демарш не был предпринят несколькими днями ранее, ибо тогда было бы возможно, не нарушая рекомендованной тайны, прозондировать Пруссию и Россию по некоторым деликатным пунктам и добиться примирения трудностей, которые вероятно разделят воюющие дворы. Тем не менее, поскольку у Австрии спрашивают о ее собственных условиях, которые она согласна подкрепить всем своим влиянием и принятия которых она решится потребовать от Пруссии и России, он намерен посоветоваться со своим повелителем и ответить в двадцать четыре часа.
И Меттерних отправился в город Брандейс, где в то время находился император Франц, нашел его весьма разгневанным официальной нотой от 6 августа и вызвал у него не меньшее удивление, рассказав о неожиданном демарше главного французского переговорщика. Император Франц и его министр задумались, было ли предложение Наполеона результатом силы или хитрости; обуздал ли он ради высоких целей свою гордость, чтобы прийти к согласию с европейскими державами, или же хочет спровоцировать членов коалиции на какое-нибудь чрезмерное требование, дабы предъявить его французской публике в качестве оправдания войны. Они признали, что в обоих случаях следует ответить без колебаний, ибо, если он желает мира, с ним длжно объясниться откровенно; если же пытается спровоцировать неприемлемое предложение, нужно его поразить, направив ему условия, уже давно выработанные, которые Франция наверняка не сочтет позорными. Было решено дать Наполеону знать об этих условиях, которые, к тому же, не стали бы для него новостью, потребовав сохранения тайны, которого требовал и он сам, и ответа в течение сорока восьми часов, ибо после вечера 10 августа времени уже не останется.
Меттерних вернулся в Прагу и доставил ответ Коленкуру, по-прежнему без ведома Нарбонна. Меттерних сказал, что его повелитель спрашивал себя, является ли это столь неожиданное и запоздалое сообщение Наполеона демаршем силы или хитрости; что если это демарш силы, как он предпочитает думать о своем зяте, то он обязан ему откровенным ответом; а если это демарш хитрости, то он также считает должным ответить, ибо доставленные им условия можно открыто признать перед всем миром и особенно перед Францией. И министр сделал устное заявление, которое позволил тотчас записать под диктовку и которое обладает такой важностью, что мы намерены воспроизвести его буквально.
«Инструкции для графа Меттерниха, подписанные императором Австрии.
Меттерних требует от герцога Виченцы, под его слово чести, обязательства, что его правительство сохранит в абсолютной тайне предмет, о котором идет речь.