Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 41



Дабы преуспеть в своей тактике, он решил одновременно с началом переговоров осуществить вторую запланированную на конец июля поездку и повидаться в Майнце с императрицей. Наполеон и в самом деле назначил Марии Луизе свидание в Майнце на 26 июля, дабы провести с ней несколько дней, но главное, устроить смотр дивизий, предназначавшихся для корпусов Сен-Сира и Ожеро. Перед отъездом он оставил полномочия для Коленкура, который должен был отправиться в Прагу, как только от представителей в Ноймаркте будет получен удовлетворительный ответ о точных сроках перемирия. К полномочиям Наполеон добавил инструкции, согласованные с Маре, чтобы Коленкур, по прибытии в Прагу, мог правильным образом потратить 7–8 дней до возвращения Наполеона.

Наступило 24 июля, а ответа из Ноймаркта ждали не раньше 25-го или 26-го. Коленкур должен был пуститься в путь на следующий день, потратить день-два на знакомство с полномочными представителями, а пять-шесть дней – на обсуждение вопроса о передаче полномочий и о форме заседаний. Так было бы нетрудно дотянуть до 3–4 августа, вероятного срока возвращения Наполеона в Дрезден, и тогда он сам наметил бы дальнейшие планы. Итак, 24 июля Наполеон отбыл в Майнц.

Двадцать шестого июля посланники в Ноймаркте дали, наконец, удовлетворительный ответ о точных сроках, признав, что главнокомандующий Барклай-де-Толли неверно понял слова государя о том, что перемирие закончится только 16-го, а военные действия возобновятся 17-го. Недоразумение произошло из-за того, что император Александр недостаточно ясно выразился, сообщая об уступке, ставившей его в неловкое положение перед нетерпеливыми сторонниками войны. Император Александр находился тогда в Трахенберге, куда отбыл из Райхенбаха вместе с королем Пруссии и большинством генералов коалиции на совещание с принцем Швеции о будущих операциях. Это собрание совсем не нравилось русским и германским офицерам, особенно последним. Говорили, будто Бернадотту пожалуют важный командный пост; на дороге его встречали с необычайными почестями. Все эти любезности в отношении человека, не имевшего в глазах германцев и русских иного достоинства, кроме звания французского генерала, возбуждали сильнейшую ревность в главных штабах союзников. Перспектива оказаться помещенными под его командование была им в высшей степени неприятна.

К сожалению, речь шла и о другом французском генерале, на сей раз великом воине, наделенном подлинными гражданскими и воинскими добродетелями и награжденном за огромные заслуги не королевской короной, как был награжден за посредственные – Бернадотт, а изгнанием. Этим генералом был знаменитый Моро. Он приехал в Стокгольм по приглашению Бернадотта, который, казалось, спешил обзавестись подражателями. Его приезд вызывал всеобщую озабоченность; поговаривали, что Моро станет советником Александра, что было еще одной причиной недовольства русских и германских военных.

Как бы то ни было, Бернадотт прибыл в Трахенберг и получил у императора Александра и короля Пруссии чрезвычайно любезный прием. Однако этими показными любезностями он был обязан не столько своим талантам, сколько сомнениям в его верности и желанию продемонстрировать всем соратника Наполеона, утомленного владычеством последнего до такой степени, что он обратил оружие против него. До дня окончательного разрыва с Данией и присуждения Норвегии Швеции новый швед поочередно обещал, колебался и даже угрожал, но, наконец, принял решение и привел в движение двадцать пять тысяч шведов. В награду за свой контингент он демонстрировал странные притязания. Он хотел быть главнокомандующим или командовать хотя бы армиями, которыми не командуют лично государи-союзники. Ему мягко возражали и постепенно умерили его требовательность тем простым доводом, что расположение различных армий не позволяет им действовать в непосредственной близости друг от друга и потому они не могут быть объединены под началом одного командующего.

В результате дебатов, продолжавшихся с 9 по 13 июля, выработали план кампании, основанный на сотрудничестве с австрийцами, ибо всеобщее убеждение в том, что Наполеон не примет мир, позволяло считать их войска, собранные в Богемии, Баварии и Штирии, готовыми к сотрудничеству с русской и прусской армиями.



Понимая опасность схватки с Наполеоном, предполагали атаковать его, продвигаясь к Дрездену всей массой сил, не теряя надежды собрать 800 тысяч солдат, в том числе 500 тысяч на первой линии. Трем главным действующим армиям предстояло оттеснить Наполеона с дрезденской позиции, где он хотел установить, по всем наблюдениям, центр своих операций. Первая армия, в 250 тысяч человек, сформированная в Богемии из 130 тысяч австрийцев и 120 тысяч пруссаков и русских, помещенная, дабы польстить Австрии, под командование австрийского генерала, должна была наступать на фланг Наполеона через Богемию. Вторая армия в Силезии, в 120 тысяч человек, под командованием генерала Блюхера, состоявшая из равных количеств пруссаков и русских, должна была через Лигниц и Бауцен двигаться прямо на Дрезден. Третья армия, в 130 тысяч человек, состоявшая из шведов, пруссаков, русских, германцев и англичан под командованием Бернадотта, планировала двинуться от Берлина на Магдебург.

Договорились, что все три армии будут двигаться с осторожностью, избегая непосредственных столкновений с Наполеоном; отступать при его появлении и нападать на тех генералов на флангах и в тылах, которых он оставит; снова отступать, когда он придет на помощь угрожаемому генералу, и тотчас бросаться на другого, стараясь таким способом измотать его; когда же Наполеон будет достаточно ослаблен – воспользоваться благоприятной минутой, атаковать его и задушить в тысячеруких объятиях коалиции. Если же кто-либо из командиров будет разбит, несмотря на рекомендацию не совершать дерзких вылазок и быть осторожным с Наполеоном и храбрым с его генералами, не нужно отчаиваться, ибо в резерве остается 300 тысяч человек, готовых пополнить ряды действующей армии и сделать ее непобедимой. Словом, было решено победить или умереть всем до последнего.

Заключив подобные договоренности, Александр и Фридрих-Вильгельм вернулись в Райхенбах, чтобы дождаться исхода переговоров, в результативность которых они вовсе не верили. По их возвращении и был дан ответ представителями в Ноймаркте, уничтожавший последний предлог для дальнейшего удерживания Коленкура в Дрездене.

Двадцать шестого июля этот достойный и доблестный человек получил от министра Маре инструкции, которые оставил для него Наполеон перед отъездом в Майнц, и отбыл в Прагу, где его с нетерпением ждали. Оказанный ему там прием был достоин его самого и уважения, которое он приобрел в Европе. При известии об отъезде Коленкура всякие переговоры были приостановлены до его прибытия. Вступив в сообщение с русским, прусским и австрийским полномочными представителями, он возобновил обсуждение с Меттернихом старой темы о том, что передавать полномочия и переговариваться об обсуждаемых предметах возможно только на общих собраниях, на виду и под председательством посредника, но не в беседах всех со всеми. Меттерних, поговорив откровенно с Коленкуром, показал ему бессмысленность дальнейшего обсуждения форм: ибо следовать по пути, на который они вступили, полномочных представителей Пруссии и России обязывали самолюбие и интерес – самолюбие, потому что они уже вручили свои полномочия посреднику, интерес, потому что хотели избежать обвинений в тайных сделках с французской дипломатией, полагая, что переговоры посредством вручения нот посреднику являются единственным средством, не поддающимся каким-либо ложным истолкованиям.

Меттерних заявил, что по этим причинам они не согласятся уступить, что они к тому же не особенно желают мира, слабое желание не заглушит в них самолюбия и заинтересованности, а потому все дискуссии с ними бесполезны. К тому же, добавлял он, понятно, что Наполеон не испытывает ни малейшего желания добиться результата, пока пытается сражаться на подобном участке, и не хочет сделать ни шага к миру, а потому бесполезно волноваться ради получения уступок по вопросам форм, которые не приведут ни к чему по существу дела. Остается ждать, и ждать до последней минуты, ибо с таким необыкновенным характером, каков характер Наполеона, возможно всё; и возможно, что в последний день, в последний час он вдруг пошлет приказ вести переговоры на приемлемых условиях и тогда исходом положения, ныне безнадежного, станет мир. В этом маловероятном, но допустимом предположении Меттерних будет ждать до полуночи 10 августа, но в полночь подпишет от имени своего государя договор об альянсе с державами коалиции и перейдет в стан наших самых решительных противников, готовых победить или погибнуть.