Страница 40 из 47
В том положении, в какое ставила его необычайная тактика лорда Каслри, Меттерних не мог выйти из затруднения искуснее, чем вышел посредством этой ноты. Позиция, занятая Австрией, чрезвычайно раздражала императора Александра, ибо всё оборачивалось против него и все усилия направлялись на отделение от него Пруссии. Пожелав опередить возможное будущее сопротивление, он задумал возвестить о бесповоротной решимости – как своей, так и Пруссии. Русские войска еще занимали Саксонию; Александр посоветовал Фридриху-Вильгельму ввести в нее прусские войска и тотчас приступать к административной и политической организации страны. Выведя из Саксонии русские войска, он направил их в Польшу, дабы сосредоточить все свои силы на Висле и явить железную преграду тем, кто попытается вырвать у него добычу. В то же время царь послал в Варшаву своего брата великого князя Константина (которому назначалось, как полагали, сделаться королем Польши), дабы он приступил к организации нового королевства. Невозможно было бросить более дерзкого вызова мнению и достоинству держав, собравшихся в Вене, ибо еще до их решения вступали во владение государствами, верховной властью в которых могли наделять только сообща.
Столь дерзкое поведение вызвало всеобщее возмущение. Обвиненный в слабости Меттерних отвечал, что надо не горевать, а радоваться, что русские уходят на север и освобождают Германию от своего присутствия. Извинение не было принято. Многие, впав в уныние, заявляли, что никогда не удастся одолеть монархов России и Пруссии, что справиться с ними можно только одним способом: отделиться от узурпаторов и созвать новый конгресс. Более решительные говорили, что не следует отступать: единственно правильное поведение состоит в сохранении верности декларации от 8 октября и созыве конгресса 1 ноября, и тогда выяснится, будут ли монархи, чья надменность перешла все границы, столь же смелы перед собравшимся конгрессом. Это чувство разделяли почти все. К тому же ноябрь был уже близко, и не нужно было долго ждать, чтобы испытать действенность предложенного средства.
Император России, любивший представительность и тем самым способствовавший увеличению расходов, на которые шел австрийский двор ради своих гостей, попросил о поездке в Офен в Венгрии, чтобы почтить память сестры[9], усопшей супруги эрцгерцога, палатина Венгрии. Он хотел появиться в Офене в венгерском костюме и пригласил туда греков из смежных провинций, мирян и духовенство, ибо в ту минуту его взоры обращались как на Запад, так и на Восток. Император Австрии и несколько принцев обещали сопровождать Александра в этой поездке. Перед отъездом он еще раз побеседовал с Меттернихом, весьма взволновав последнего и немало поспособствовав окончательному назначению всеобщего собрания на 1 ноября.
Встреча была бурной. Беседа касалась только Польши, ибо Саксония была временно уступлена. Александр долго распространялся на эту тему и вернулся к своим обычным речам о гнусности давнего раздела Польши и полезности и моральности репарации, будто восстановление Польши под властью самого опасного из трех участников раздела могло считаться репарацией. Меттерних очень просто заметил, что Австрия также обладает весьма значительной частью бывшей польской территории и потому не хуже всякой другой державы может заняться репарацией. При этих словах Александр, выйдя из себя, назвал замечание неверным, даже неприличным, и до того забылся, что заметил Меттерниху, что он единственный человек в Австрии, который дерзает принимать с Россией подобный возмутительный тон. Меттерних не дрогнул, но был глубоко оскорблен словами царя и объявил, что если таковы будут впредь отношения их кабинетов, то он попросит своего императора назначить на конгресс другого представителя. Министр покинул Александра в состоянии такого волнения, в каком его никогда не видели.
Рассказ об этой необычайной сцене наполнил Вену ропотом. Вопрошали сами себя, зачем поднимались против Наполеона, если тотчас после этого подпали под иго столь же тяжкое и более унизительное, ибо Александру недоставало гипнотического воздействия Наполеона, которое в течение десяти лет служило извинением для Европы.
В то время как монархи отправились в Венгрию, дипломаты, оставшиеся в Вене, занимались организацией предстоявшего события. По всеобщему мнению, следовало как можно скорее собирать конгресс, хотя согласие не было достигнуто даже по самым важным вопросам. Несомненно, нельзя было превращать конгресс в своего рода европейское учредительное собрание, ибо державы обладали неравными правами в отношении друг друга, но имелись общие дела, по которым следовало знать мнение всех, и отдельные дела, по которым следовало выслушать главные заинтересованные стороны и примирить их. Наконец, поскольку встреча в Вене назначалась для урегулирования интересов Европы, нужно было призвать тех, кто ее представлял, запросить и подтвердить их полномочия и договориться о порядке работы. Это и значило открыть конгресс, то есть провозгласить существование в Вене законной, бесспорной, общеевропейской власти, моральный авторитет которой способен в некоторых обстоятельствах предупредить опасные потрясения.
Тридцатого октября Меттерних пригласил к себе восьмерых подписантов Парижского договора для консультаций по исполнению обязательств, содержавшихся в декларации от 8 октября. Он заявил, что важные вопросы, разделяющие некоторые кабинеты, еще не решены, но их решением не перестают заниматься и наверняка придут к согласию; что работа над устройством Германии весьма продвинулась и есть надежда установить там равновесие, которое будет во многом способствовать равновесию в Европе; а тем временем ничто не мешает созвать собравшихся в Вене представителей держав, запросить и подтвердить их полномочия, сформировать комитеты и распределить между ними главные задачи.
Это мнение приняли единогласно. Договорились по очереди вызвать полномочных представителей дворов, больших и малых, затребовать их полномочия и предложить их комитету из трех держав, выбранных с помощью жеребьевки. Жребий вытянули Россия, Англия и Пруссия. В случае сомнений в полномочиях какого-либо из представителей они должны были доложить о таковых всем восьми державам.
Решили, что представители, чьих полномочий не признают, всё же будут присутствовать на заседаниях, входить в состав комитетов, предоставлять сведения – словом, выражать пожелания своих доверителей, но не будут обладать правом решающего голоса.
Кроме того, постановили, что, поскольку вопросы старшинства дворов могут породить обременительные трудности, во время конгресса все будут работать в равной степени, а роль председателя конгресса возьмет на себя князь Меттерних – как представитель монарха, в гостях у которого все собрались.
В последующие дни заседали, чтобы обсудить способ рассмотрения каждого предмета. Было ясно, что восемь подписантов Парижского договора, как инициаторы конгресса, должны играть руководящую роль в том, что касается приглашений, распределения работы, состава комитетов и формы обсуждения, в то время как решения по существу вещей должны выноситься в результате свободного соглашения между всеми заинтересованными сторонами. Поскольку в вопросах формы все признали авторитет восьми подписантов, осталось составить комитеты – и не только из заинтересованных сторон, но и из посредников, способных привести к согласию противоположные стороны.
Дела, относившиеся к будущему устройству Германии, остались вверенными комитету, состоявшему из Австрии, Пруссии, Баварии, Вюртемберга и Ганновера, с присоединением представителей других германских государей, если появится нужда в их присутствии.
Крупные территориальные дела Европы разделялись на дела Севера и Юга. Дела Севера касались главным образом Голландии, Германии, Саксонии и Польши и были самыми важными и спорными. Их рассмотрение можно было доверить только главным державам Европы, одни из которых имели прямую территориальную заинтересованность в поднимаемых вопросах, а другие были заинтересованы в равновесии и потому могли играть роль посредников. Комитет вверили пяти крупнейшим европейским державам – России, Пруссии, Австрии, Англии и Франции. Их миссия была самой трудной, и если бы им удалось договориться, ни у кого не обнаружилось бы ни причин, ни средств оспорить их решения.
9
Великая княгиня Александра Павловна (1783–1801) – Прим. ред.