Моя леди Джейн

Третьим женихом Джейн стал Уолтер Уильямсон, внук якобы крупного изобретателя, предпочитавшего жить в затворничестве. При этом ходила молва: все, что он изобретал, немедленно объявлялось государственной тайной. Если бы дело не касалось женитьбы, девушка, пожалуй, и не имела бы ничего против Уолтера: он казался умным, начитанным и часто говорил о неоценимом достоянии, которое оставит ему дед. Сам юноша тоже стремился к изобретательству. По его словам, это было у него в крови, хотя Джейн не увидела в нем и намека на творческую жилку.

Не прошло и месяца со дня помолвки, как на свет божий всплыли бумаги, доказывавшие: дед Уолтера – обычный вор и провел последние пятнадцать лет в тюрьме. Нетрудно догадаться, что в глазах общества репутация семьи Уильямсонов резко рухнула, результатом чего стало (как вы, наверное, уже догадались) немедленное разорение.

Что же касается четвертого обручения – там вообще оказалось, что жениха не существовало. Мать Джейн (ее отец скончался между третьей и четвертой помолвками) получила миниатюру, изображавшую юного красавца, и не поняла, что в ее руки попал просто безличный образец – своего рода реклама дарований художника.

А поскольку леди Фрэнсис руководствовалась в жизни весьма посредственным здравым смыслом, она к этому времени уже отчаянно стремилась выдать Джейн замуж за кого угодно и неправильно истолковала подпись под миниатюрой: «Представляю вам образчик, достойный руки столь знатной дамы, как леди Джейн», что означало просто достойный с точки зрения мастерства живописца и никак не относилось к воображаемому – хотя и очень красивому – персонажу с картины. Мать Джейн объявила, что принимает «предложение», раньше, чем художник успел отправить ей ответное письмо, в котором интересовался, может ли он рассчитывать на оплату расходов, связанных с путешествием для изготовления портрета самой леди Джейн, и напоминал, что его гонорар ни в каком случае возврату не подлежит.

В порыве гнева и замешательства леди Фрэнсис распространила повсюду переработанный вариант этой истории, в котором она представала жертвой розыгрыша, тем более недопустимого и злого, что дело произошло так скоро после трагической кончины ее супруга. На сей раз в нищету и разорение впал несчастный художник.

По всему выходило, что само согласие на брак с леди Джейн было чревато весьма рискованными последствиями. Если дело с женихами у нее так пойдет и дальше, счастливые деньки Гиффорда Дадли – а также деньки процветания его семьи – явно сочтены.

Ей стало почти жаль его.

Джейн достала вторую книгу – ту, что об эзианах, и провела указательным пальцем по этому слову на обложке. Чего бы только не отдала она за возможность принимать звериное обличье. Превращаться в кого-то, кому никто не смел бы докучать или кого никто не мог бы заставлять выходить замуж, – в медведицу например. Если, как настаивали многие, эзианство передается по наследству, то ее чаша сия, увы, миновала. (Никто не должен был об этом знать, но Джейн однажды слышала, как родители спорят об эзианских чарах, которыми, вероятно, владела ее мать.) Если же (согласно другой, хотя и менее научной гипотезе) способность перевоплощения в животных даруется достойным, то все ее отчаянные попытки, достойные награды, тоже оказались отвергнуты.

Вдали шпилями устремлялся к небу замок на вершине крутого холма. У подножия его копошилась деревня из кучки тесно сгрудившихся домов. Многие селяне останавливались поглазеть на то, как через главные ворота внутрь ограды вкатывается карета и начинает медленно карабкаться вверх. Джейн, в свою очередь, с восхищением рассматривала возвышавшуюся впереди замковую крепость, облицованную блестящим белым камнем и украшенную узкими прорезными окнами (крепость построили в XI веке, как известно всякому знакомому с историей архитектуры, а уж Джейн-то была с ней знакома). Ничего не скажешь – хорошо защищенная цитадель, подумала девушка. Даже зловещая. Похоже, хозяева ожидают нападения в любую минуту.

Карете пришлось миновать еще трое ворот и преодолеть ров, прежде чем она оказалась посреди центрального внутреннего двора – там кучер остановил лошадей, как раз напротив изысканно украшенных жилых помещений. Они представляли собой новое, более современное дополнение к зáмку и, конечно, были снабжены множеством широких окон и остроконечной крышей. Все вокруг производило несколько музейное впечатление, как бы говоря: «Смотрите сколько угодно, но ни к чему не прикасайтесь». Идеально ухожено, но жизни как таковой не наблюдается…

Джейн оглядела несколько дюжин окон, надеясь заметить за ними признаки движения, но нет – все было тихо, только лошади слонялись без дела на широкой лужайке с противоположной стороны замка.

Вот они, значит, какие, эти «призовые лошади», которыми так кичится лорд Дадли.

Она легко выпрыгнула из кареты и подошла к закрытым воротцам перед лужайкой, чтобы получше рассмотреть лошадей.

Все они были породистыми, с гладкими лоснящимися боками и тонкими как веретено ногами. Но лучшим был красавец жеребец, гарцевавший в дальнем конце лужайки. Его мышцы перекатывались и играли, когда он с шумом проносился по траве, голова высоко поднята. На ходу он тряс ею так, что роскошная грива развевалась на ветру, а солнце глубоко бликовало на шкуре каурой масти. Он был просто великолепен. И хотя опыт Джейн в этом деле сводился в основном к общению с благонравными смирными меринами, каковым и пристало возить леди, она подумала, что никогда не видала коня, которым хозяин и вправду мог хвалиться.

А как здорово было бы, представилось ей вдруг, жить в теле лошади. Уметь вот так лихо взлетать, отталкиваясь от земли мощными ногами. И никто к тебе не придирается, не щиплет тебя, никто не комментирует твою жалкую щуплую фигуру…

Чего бы не отдала она за то, чтобы превратиться в лошадь и ускакать не только от этой дурацкой помолвки, но и от всего, что в ее жизни так неправильно сложилось.

– Сударыня, – раздался у нее за спиной мужской голос. – Могу я вам чем-то помочь?

Джейн обернулась и сразу задрала вверх голову, успев, однако, заметить, что джентльмен, окликнувший ее, был хорошо одет. Затем она опустила взгляд.

Ну, так и есть.

Тот самый нос.

В самом что ни на есть чистом виде: огромный изогнутый орлиный клюв, который наверняка входит в комнату как минимум за несколько секунд до своего хозяина. (Возможно, у читателя создастся о нем некоторое представление, если он вспомнит о так называемых птичьих масках чумных докторов, которые появятся через несколько десятилетий после описываемых событий. Говорили, что образцом для изготовления этих масок с клювами послужили именно «дадлианские» носы – впрочем, произносили это всегда, лишь убедившись, что поблизости нет представителя рода Дадли.)

Святые угодники! А что, если это и есть Гиффорд?

– Я приехала повидать лорда Гиффорда Дадли, – сказала Джейн нерешительно, ловя себя на мысли, что обращается непосредственно к носу. Но тут нет ее вины – ведь он завис как раз над нею. От него трудно было уклониться. Она сделала резкий шаг назад в надежде встретиться с собеседником глазами.

– Ах, вот оно что, – с пониманием улыбнулся юноша. – Вам нужен мой брат.

Ага. Значит, этот нос, в смысле, этот человек – не Гиффорд, а Стэн Дадли, старший брат, который иногда появляется с отцом при дворе. (Впрочем, Джейн при дворе не очень-то смотрела по сторонам – ее слишком занимали книги.) Но что, если у Гиффорда нос еще хуже?

Она прижала книги к животу и задумалась: не стоит ли помолиться? Интересно, молитва о носе приличного размера считается кощунством?

– Да. Я бы хотела увидеть Гиффорда прямо сейчас.

– Боюсь, что сейчас это невозможно. Он… гм. Занят с лошадьми. – Стэн бросил взгляд на пастибище, но если Гиффорд там и находился, то Джейн, во всяком случае, его не видела. Из божьих тварей там были только лошади, переходившие от одного пучка травы к другому.

– Так он не примет меня?

– Не сейчас.

Этот ответ взбесил ее. Неужели ей нельзя хотя бы одним глазком взглянуть на суженого, прежде чем идти под венец?! Неужели это так сложно?