Одемарк

— Давид, мальчик мой, — в дверях стояла женщина весьма зрелого возраста, её пепельно-белые волосы были собраны в длинный хвост, а в уголках голубых глаз набегали капельки слёз. Давид же не стал медлить и шагнул вперёд, чтобы подарить своей матери долгожданные объятия.

— И я рад тебя видеть, мама.

— Как же долго. Сколько лет прошло, Давид.

Давид молчал. Он хотел сесть со всеми за стол и за чашкой чая спокойно пообщаться с семьёй и учителем.

— Мама, а где отец?

— Он на дежурстве, будет только через 12 часов. Заходи, присаживайся за стол. Густав, рада тебя видеть, спасибо что привёл его.

— И я рад тебя видеть, Одетта. Не стоит благодарностей, я и сам у вас давно не был, а тут такой повод заскочить.

Гости проследовали внутрь дома, на кухню. На столе в теплосберегающем рукаве стоял чайник, из которого по всей кухне растекался блаженный аромат крепкого чёрного чая. Давид зажмурил глаза. Тлеющий в памяти запах праздника разразился новым бушующим огнём. На Одемарке чай был в дефиците, и семья Давида выращивала немного чая на своей микроскопической плантации, употребляя готовый продукт исключительно по праздникам. Вот и сейчас, перед ним стоял невероятно ароматный, крепкий, манящий чай. Мама посчитала прибытие Давида домой событием, достойным праздничного чаепития. Слёзы выступили на глазах. Трогательный момент нарушили Густав с Одеттой, вошедшие на кухню.

Беседа длилась долго, шла неспешно. Всех интересовало все. Давид рассказал о своих успехах и о важности возложенной на него миссии, в свою очередь интересовался делами матери и отца. Четыре часа пролетели как один миг. Душевное застолье прервал звонок в дверь. Одетта встала из-за стола, решительно настроившись более не принимать сегодня посетителей, но Густав остановил ее.

— Присядь, уважаемая, я сам открою.

Давид остался на кухне с матерью, рассуждая о том, кого могла принести нелёгкая в такой час, а спустя минуту вернулся Густав. За его спиной Давид сумел увидеть до боли знакомый силуэт, а спустя мгновение мягкий свет кухонного светильника озарил лицо Астрид. Одетта замолчала. Давид поперхнулся чаем. Густав расплылся в довольной улыбке. Эффект от его выходки был ровно таким, как и ожидалось.

— Отец, разреши мне уйти, пожалуйста.

— Отставить, Астрид, присаживайся за стол со всеми.

Девушка была весьма пылкой и своенравной, однако перечить отцу она не смела. И как на зло, свободный стул был рядом с Давидом. Когда все уселись, Густав заговорил.

— Дети мои…

— Отец, можно пожалуйста без пафоса? — Астрид не унималась.

— Не перебивай отца, дочь! Гхм. Так вот. Дети мои! Сегодня вы встретились после долгой разлуки. Я смотрю на вас, и вижу как вы выросли, — Густав замолчал. На несколько секунду в воздухе повисла гнетущая тишина, которую так же внезапно вновь нарушил голос учителя, — но ничерта не повзрослели! Вы как были своенравными подростками, ими же и остались. Мы все хотим, чтобы вы наконец разрешили все ваши обиды, и либо остались вместе до конца дней своих, либо окончательно расстались как взрослые люди. Но чтобы все, что было недосказано — прозвучало, все что недодумано — осмыслено. Я понятно объясняю?

В воздухе вновь воцарилась тишина. Секунды текли непрерывным потоком. И когда, казалось бы уже, молчание затянулось слишком надолго, Давид встал со стула. Его голос звучал тихо, но уверенно.

— Мама, учитель. Не возражаете, если я покину вас ненадолго? Мне нужно пройтись, так лучше думается. Астрид, не составить мне компанию?

Девушка несколько секунд колебалась, после чего встала из-за стола и направилась к выходу. Задержавшись на секунду в дверном проеме, она бросила через плечо:

— Ну пойдём прогуляемся, чего застыл?

Молодые люди покинули помещение, а в воздухе моментально исчезло минуту назад витавшее напряжение, словно воздух наполнился спокойствием, которое сменяет бурю. Густав молча пил чай, а Одетта. Она смотрела на светильник, вырезанный мужем из куска кристалла, и скрестила пальцы…

***

Свечение купола мягко окутывало собой случайных прохожих, словно одеяло. "Прогулка в такое время не может быть непродуктивной," думал про себя Давид. Он был настроен решительно, такое положение вещей его сильно удручало, и судя по лицу Астрид, не его одного.

Молодые люди совершали шаги неспешно, вдыхая окружающий мир и выдыхая пламя переживаний. Чуть свежий воздух ботанического сада щекотал листья дубов и клёнов, заставляя деревья шептать тайную оду невидимым силам системы внутреннего климатического контроля. Гнетущая тишина начала растягиваться на неприличные по местным меркам расстояния, и данное обстоятельство все сильнее щекотало нервы Давида и Астрид. Кто-то должен был уступить и начать первым.

— Прости меня, — Давид решил взять дело в свои руки и нарушить тишину на правах джентльмена, — за то что улетел тогда, так внезапно, даже не попрощавшись. Я извиняюсь не потому что этого хотят от меня твои и мои родители, а потому что это чувство вины терзало меня все эти годы, — он с наигранным интересом разглядывал растения в ботаническом саду, но потом собрал всю волю в кулак и обратил свой взор на Астрид, — потому я вернулся сюда, чтобы загладить свою вину перед тобой. Перед всеми…

— Какая проникновенная речь. Долго готовился? — холодом веяло из нежных девичьих уст, настолько, что Давид невольно поёжился.

— Весь полёт. Хотя мысли витали в голове все эти годы.

— И как тебе думалось? Никто не отвлекал? Мне тут поведали, что простого курсанта в одну каюту с офицером заселили. Должно быть приятно проводить время с ТАКИМ офицером, — предпоследнее слово Астрид как можно более ярко выделила интонацией, полной сарказма. Давид же понял, к чему она клонит, и от осознания ему захотелось биться головой об эту прекрасную кору двухсотлетнего, великого и мощного дуба, под которым они сейчас проходили.

— Астрид, послушай меня пожалуйста. Я понимаю к чему ты клонишь. Я весь такой виноватый прилетел к тебе через пол галактики извиняться, но не забывая при этом потрахивать рыженькую лейтенанта Линдберг. Позволь несколько прояснить ситуацию. Это целиком и полностью её выходки с целью дестабилизировать моё состояние. Понимаешь ли… — Давид запнулся. Он не знал, можно ли ему рассказывать такое Астрид, не отправится ли он под трибунал в результате. Ведь ИИ мог его подслушивать и передавать информацию Юноне, — это все часть поставленного надо мной эксперимента. Секретность кошмарная, даже уже за то что я тебе сказал меня могут отправить под суд, а задача Юноны же — пошатнуть мою выдержку, лишить меня эмоциональной стабильности, чтобы выявить эмоциональный предел пилота.

Реакция Астрид его обескуражила. Она согнулась пополам от смеха, заливая своим звонким голосом весь сад. Когда же она разогнулась, чуть отдышавшись, Давид стоял в совершенном непонимании того, что могло её так рассмешить, и от того в его груди начала закипать обида, приправленная лёгкой яростью.

— Ну ты меня повеселил конечно. Ничего оригинальнее придумать не мог?

— Извини меня, но это чистая правда. Эдгар не даст соврать…

— Этот алкаш? Да он маму продаст за бутылку экзотического пойла!

— Ложь и провокация! Да, он синька, но никогда не врёт! И уж тем более не настолько он алкаш чтобы маму за бухло продавать…

— Хорошо, с маман я погорячилась, но он совершенно не авторитет, так что…

— Молот, — еле слышно сказал Давид. Голос Астрид сразу же затих, чтобы разлиться вновь, но теперь гораздо тише.

— Прости, что ты сказал?

— Молот может подтвердить мои слова. Но если ты заговоришь с ним об этом, меня могут ждать неприятности. Я не должен об этом никому говорить. Официально — я тестирую Кэнсэя. И новый интерфейс нейросвязи.

— До чего любопытно звучит. И как тесты? Удивишь меня чем-нибудь? — в голосе Астрид все ещё плавали ноты недоверия, но уже потонули саркастические настроения.

— Смотри, — Давид указал пальцем на небольшую берёзу в десятке метров от них, через секунду вокруг дерева появилось несколько распылителей системы орошения — они побрызгали дерево небольшим количеством воды и растворились под ковром из клевера.