Твари в пути

— Ты, видно, имел в виду ваши, гномьи, шахты, — сказал Джан. Чернокожий рыцарь вновь привыкал к роли раба, что давалось ему совсем не просто. — Тут тебе не Ахан.

— Сам знаю, — буркнул вмиг помрачневший гном, — тебя спросить забыл…

— Не тужи, друг. — Ильдиар глядел в землю, изрытую скорпионьими норами. — Всегда тяжко, когда дом далеко. Мы еще попируем в ваших чудесных каменных залах, я уверен…

Хвали с благодарностью взглянул на паладина, потом обернулся к Джану, как бы говоря тому: «Видишь, хоть кто-то меня понимает». Джан отвернулся.

— Вам хотя бы есть, куда возвращаться, — с болью в голосе произнес чернокожий рыцарь-раб, — а у меня больше нет дома.

— У тебя осталась твоя месть, — сказал Хвали, — а это немало.

— Для гнома — возможно, — заметил Ильдиар, — но человек не может жить одной только местью. У него есть долг, честь, дружба, любовь, наконец. Возьми хоть Сахида — он столько лет жил своей местью, и что нажил? Одних лишь врагов. Если бы не Валери, он так и остался бы человеком без сердца.

— Проклятый работорговец, — хмуро процедил Дор-Тегли. — Ему нельзя доверять.

— А я понимаю его, — покачал головой Джан, — его отца убили, как и моего. Да и враг у нас теперь общий.

— Он так и не сказал нам, зачем пытался убить визиря, — задумчиво проговорил паладин.

— Что касается мести, — добавил Хвали, — то мы, гномы, самые главные мастера по этой части, я могу научить вас, как именно месть окупается до последней капли пота и крови!

— Само собой, — невесело усмехнулся Ильдиар, посмотрев сверху вниз на грязного, избитого, безбородого и беззубого, но все-таки настоящего гнома.

В это время процессия, наконец, остановилась. Голова колонны оказалась напротив больших деревянных ворот, ведущих… ведущих куда-то вниз, в непроглядную тьму. Массивные створки были распахнуты настежь, по обеим сторонам прохода в тени навесов прятались от зноя угрюмые стражники-асары в чешуйчатых доспехах и с ятаганами наизготовку. Было видно, что им не впервой усмирять бунты среди узников и, судя по их напряженным пристальным взглядам, стихийные волнения на входе в шахты случались регулярно.

Раздалась короткая, но громкая команда, и первые каторжники начали неохотно спускаться вниз.

— И все же, почему все так боятся шахт? — вновь задал свой вопрос Ильдиар, вспомнив, что так и не получил на него ответа.

— Потому что там Гуиб-дегад, Смерть-на-глубине, — раздался сзади зловещий хохот, напоминающий скрежет затачиваемых на каменном круге ножей.

Паладин резко обернулся и обомлел — говоривший оказался великаном с непроглядной смоляной кожей, ростом на голову выше Джана, а плечи… Такого силача Ильдиару не приходилось видеть никогда в жизни — даже могучие северяне-берсеркеры, и те, казалось, были куда более скромной комплекции. Одет этот раб был в такое же рванье, как и все вокруг, но вот взгляд… Взгляд этих голубых зрачков не был затравленным и сломленным, как у большинства невольников, на паладина смотрел воин, жестокий и гордый, знающий цену себе и другим.

— Я Аэрха, Рожденный в Полдень, — представился незнакомец, наконец, перестав хохотать. Ильдиар с удивлением отметил блестящие вороненые зубы. — Ты мне нравишься, маленький белый человек. Аэрха никогда не видел маленьких белых людей. Все мои родичи будут мне завидовать — никто из них не отбрасывал тень на таких, как ты. Мой народ здесь называют «бергарами», но сами мы зовем себя Народом Песка и Ночи.

«Бергар! — поразился граф де Нот, глядя на стоящую рядом гору в человеческом обличье. — Это самый настоящий бергар! Сахид ведь уверял, что они не говорят!!!»

Что ж, Пустыня преподнесла ему очередной сюрприз. Паладин кивнул и ответил на своеобразное приветствие Рожденного в Полдень:

— Меня зовут Ильдиар, — сказал он, — я рад познакомиться с тобой, Аэрха.

— Я тоже рад. Рад, что, день такой хороший! Лучший день за последнее время! — Великан вновь громко захохотал, и Ильдиар понял, что с юмором у бергаров совсем плохо.

Скала пожирала колонну людей: все новые и новые рабы исчезали в широком проеме ворот, из которого выползала дымчатая и пыльная темнота. Вскоре подле этих ворот оказались и новоиспеченные каторжники. Переглянувшись, гном, чернокожий рыцарь и ронстрадский паладин шагнули во тьму. Следом за ними под гору ступил и черный дикарь-великан, продолжая сотрясать воздух могучим и совсем невеселым хохотом.

«Как же так могло получиться? Как он попал к ним?»

Великий визирь Алон-Ан-Салем спешно шел по центральной галерее Алого дворца. Пол под ногами был вымощен плитами из редкого розового мрамора с белыми разводами прожилок, походящих на ветвистые молнии. По сторонам коридора высились ряды колонн из такого же мрамора, стены украшали фрески и изразцовые узоры, представляющие собой множественные геометрические ало-белые черчения.

Следом за визирем ковыляли четыре раба, согбенные под тяжестью свернутого рулоном сине-зеленого ковра-гилема. Рабы кряхтели, деланно надрываясь, и сопели, как кипящие кумганы с чаем. Великий визирь недовольно морщился — этот ковер весил легче, чем шелковая паутина.

Подчас процессия двигалась мимо арочных проходов. Один из них, с левой стороны, вел к гарему великого визиря. У входа стояли Необоримые, в покоях, располагающихся за их спинами, не было ни одного мужчины: даже евнухам Алон-Ан-Салем не доверял. На женской половине без единого окна, обильно украшенной коврами и шитыми подушками, словно в темнице, содержались тридцать две женщины. Погруженные в волны зеленоватого тумана, вызванного чадящими курениями, они находились в постоянной дреме, а духи-невольники сидели у них на плечах и нашептывали им сладкие, как рахат-лукум, и столь же липкие грезы. Эти наложницы были в полной власти великого визиря — ему не требовалось за ними присматривать. Сегодня туда доставили еще одну женщину… Пока что она сопротивляется, но вскоре благовония полностью затопят ее легкие, а паточные речи духов-невольников наполнят и ее уши, и сердце.

Галерея завершалась порталом арки, по бокам которой стояли еще двое Необоримых, неподвижных и молчаливых. Лесенка вела в башню, к рабочим магическим помещениям. У стены неподалеку от арки, поджав под себя ноги, на кошмах сидели четыре человека. Три старика были облачены в богатые разноцветные одеяния, расшитые золотом, серебром и рубинами, на их головах высились огромные тюрбаны. Четвертый же, в простом халате и латаных шароварах, был молод. Он сидел несколько поодаль и будто бы был незнаком с остальными.

Это были алхимики из Ан-Хара, экспериментаторы магической науки, изготовители чародейских инструментов и варители зелий. Лишь завидев великого визиря, трое стариков в богатых одеждах начали бить челом о мраморные плиты и восклицать приветствия:

— О, многомудрый!

— О, чародейственнейший!

— О, заклинательнейший!

Алхимик в бедных одеждах просто склонил голову.

— Вы? — нахмурился Алон-Ан-Салем, глядя на гостей. — Что вам нужно?

— Аудиенция, о светоч! — наперебой заголосили алхимики. — Нам назначена ежемесячная аудиенция! Мы явились пред ваши очи, дабы засвидетельствовать многомудрому, чародейственнейшему и заклинательнейшему, пусть пути его будут столь же прочными, как мосты Небесного Града, свое почтение и пришли показать новейшие из новейших и величайшие и величайших свои изобретения и эликсиры!

— Не сейчас! — отрезал великий визирь и прошел мимо.

Алхимики уже начали было роптать, когда Алон-Ан-Салем вдруг остановился и оглянулся — недовольные голоса тут же затихли, будто каждого из их обладателей мгновенно придушили.

Визирь глядел на молчаливого молодого алхимика — тот склонил голову в закопченной от ядовитых паров чалме:

— Медин Амаль.

Алхимик приложил руку к сердцу и к губам, мол, внимаю…

— Ты принес то, что должен был? Он готов?

— Готов, мессир, — хрипло ответил Медин Амаль — горло его было обожжено пробными эликсирами и зельями. — Он у меня с собой.