Твари в пути

Заставив себя не обращать внимания на собственное гнетущее состояние души, молодой рыцарь сказал:

— Увы, мы оказались здесь не по своей воле. Нас привело в этот зал бесчестное существо, которое…

— Тут есть еще кто-то? — забеспокоился Роффе.

Он принялся озираться, выискивая третьего спутника своих новых знакомых и вновь положив ладонь на рукоять кинжала-трезубца. И хоть до сего момента кожа трау была крайне бледной, сейчас он побелел еще сильнее. Длинный нос Темного Скрипача с усилием втянул воздух, после чего трау чихнул и закашлялся. Запах ему определенно не понравился.

— Его зовут Крысь, он из породы полумышей и долгое время был нашим проводником, — сказал старозаветный паладин. — Думаю, этот мерзавец должен быть знаком вам, потому как уже не первый раз появляется здесь.

— Эдакий вечно жалующийся на жизнь маленький страдалец с книжкой, в которую он записывает все свои горестные стенания? — Трау тяжело вздохнул. — Знаком, добрые господа, и это знакомство не может меня не тревожить.

Роффе снял со спины скрипку, вскинул смычок, и принялся играть — вместо ожидаемой музыки рыцари услышали шум дождя, скрежет ключа в замке и гулкий звук шагов по деревянному полу:

— Однажды он уже обманул меня, пообещав, что никогда более не появится здесь, — не прекращая игры, сказал трау. Мелодия стала более резкой, помимо этого к звукам, порождаемым скрипкой и не имеющим ничего общего со стонами обычной скрипки, добавилось отдаленное эхо грозы. — В тот раз мне не следовало жалеть его, но он выглядел таким несчастным, что я не решился сделать то, что был обязан… Увы, но за ошибки приходится расплачиваться — отныне я понесу самое строгое наказание — лишусь своей скрипки на целую сотню лет, если, конечно, не произойдет нечто похуже.

— Что может для трау быть важнее его скрипки? — усомнился сэр Норлингтон.

— То же, что и для вас, людей, — жизни тех, кого любишь. Потому что, если это существо преуспеет, то, боюсь, многие умрут, очень многие.

— Вы знаете, что он задумал? — спросил Джеймс.

Роффе сразу как-то сник, скрипка жалобно вскрикнула и, горестно вздохнув с последней нотой, смолкла. Когда трау заговорил, его голос перешел на зловещий шепот:

— Это усыпальница тех, кто погубил Терновые Холмы и не остановился бы ни перед чем, чтобы сохранить свою власть над тем, что осталось. А ведь осталось не слишком-то много. Сейчас в наших землях царит Вечная Осень. Но если проснутся вот эти, — трау обвел смычком вокруг, указав на безмолвные саркофаги, — то ей на смену придет Зима-Без-Надежды, Зима-Без-Конца. И тогда Чуждые Королевства вымрут.

— И какое место в его планах можем занимать мы?

— Смотритель, да воздастся ему в Небесной Склепе, зачаровал саркофаги. Их постояльцы не могут покинуть места своего упокоения самостоятельно, но…  — трау смолк.

— Что? — нетерпеливо спросил Джеймс.

— Этот Крысь… Он не выглядел тем, кто способен на подобное.

— Как вы думаете, зачем Крысь хотел пробудить усопших? — спросил Джеймс.

— Я не знаю, что они могли пообещать ему, но что бы это ни было — оно не стòит гибели мира. Теперь нам остается надеяться только на милость Смотрителя…

— Я полагаю, — начал сэр Норлингтон, — что мы являемся важной частью планов Крыся. Если бы мы смогли отсюда выбраться…

— Боюсь, без помощи Смотрителя мне не удастся вытащить вас отсюда. Я не могу открывать железные двери, а вы, как и прочие, не привыкли ходить сквозь стены. Моих сил не хватит, чтобы открыть для вас проход, и я не знаю, что должно произойти, чтобы хватило…

— Вы ведь не можете оставить все так, как есть, верно? — взмолился Джеймс. — Иначе маленький обманщик получит желаемое. Помогите нам — только так можно избежать катастрофы!

— Вы правы, — негромко проговорил Роффе. — Я не могу отправиться домой и забыть о том, что вы здесь. Ведь этот Крысь хитер — он найдет способ воплотить свой ужасный план!

— Вы поможете нам, почтенный Роффе? — спросил сэр Норлингтон.

— Не я. Смотритель. Я лишь возьмусь донести до него ваши слова. Ждите здесь.

Сказав это, трау закинул скрипку на ремне за спину и принялся пятиться, пока полностью не скрылся в стене, из которой незадолго до этого появился.

Джеймс и сэр Норлингтон переглянулись — теперь им предстояло ждать. Обоим хотелось верить, что недолго. Трау ушел, но тоскливое чувство обреченности не развеялось…

Спали, как и условились, — по очереди. Первым на стражу встал старозаветный паладин, и Джеймс сам не заметил, как провалиться в сон, который казался ему спасением от набирающего остроту чувства голода вкупе со злостью из-за вынужденного бездействия.

Но спасения не вышло. Мир грез обернулся для молодого рыцаря очередным кошмаром. Во сне он отчетливо видел свою Инельн, облаченную в платье-саван и лежащую без движения под серым могильным камнем, поросшим плющом и терном. Грудь девушки тяжело вздымалась, выцветшие волосы раскинулись вдоль плеч безжизненными нитями, а повернутое к нему лицо напоминало потекший воск. Сквозь ее тело проросли розы. Рядом с суженой Джеймса, в таких же могилах, лежали другие люди — знакомые ему люди! — их было много, намного больше, чем можно было представить, и каждый являлся обладателем своего надгробного камня. Зрелище это само по себе было настолько ужасным, что хотелось немедленно открыть глаза и проснуться, но хуже всего было четкое осознание того, что он видит перед собой вовсе не Терновые Холмы, а превращенные в безлюдные пустоши окрестности Гортена, вовсе не Чуждые Королевства, а родной и милый сердцу Ронстрад, в который неведомо как пришла Терновая Вечная Осень.

Джеймс очнулся в холодном поту, в полной уверенности, что сомкнул глаза всего на минуту.

— Уже выспались, мой друг? — с сомнением в голосе поинтересовался сэр Норлингтон.

Старозаветный паладин сидел, прислонившись спиной к хрустальной стенке собственного гроба. Он внимательно наблюдал за закрытыми дверьми, положив себе на колени фламберг. Вокруг рукояти меча и кисти сэра Норлингтона были обмотаны ленты — при этом Джеймс не узнавал многих узлов — и как это ему удалось справиться с непослушными полосками ткани?

Застонав, Джеймс поднял тяжелую, будто вымощенную изнутри камнем, голову с походного мешка, который сослужил ему в качестве подушки весьма плохую службу — ребра доспеха торчали и давили — все время, что он спал, они болезненно упирались ему в затылок:

— Отчего-то все сны, что снятся мне здесь, обращаются в кошмары. Должно быть, это от голода. Последний раз мне довелось поесть в лагере Красных Шапок, и, надо сказать, это была не лучшая из трапез.

— У меня и ее не было, — мрачно напомнил сэр Норлингтон, и Джеймс тут же устыдился своих слов, ведь его спутнику приходилось намного тяжелее, чем ему.

— Простите, сэр. Я не должен был. Это все стены и воздух — они давят, вгоняют в отчаяние.

— Это плохое место, — согласился старозаветный паладин. — Выстроенное с отвратительной целью бесчестными людьми. Но оно заставило меня вспомнить кое-что… а именно те заветы, хранить которые я когда-то клялся. Знаете, Джеймс…  — Сэр Норлингтон потер уставшие веки — было видно, как на самом деле он устал. — Всю свою жизнь я жалел о том, что однажды не исполнил того, что был должен. А понесенное мной наказание — то, что со мной сделали… то, каким вы меня увидели при нашей первой встрече — лишь усилило во мне злость. Никакого покоя. Никаких ожиданий. Только переживание горечи утрат. А еще осознание того, что люди — это худшие существа на всем свете… Я глядел на вас, пока вы спали… на вашем лице было столько страха — настоящего, человеческого. Когда боишься по-настоящему, когда переживаешь искренне. Я на подобные эмоции уже давно не способен. Когда мы попали на Терновые Холмы, я лишь утомленно подумал: «Ну вот, опять!». У меня забрали не только молодость. У меня забрали то, что делало меня живым. Я пропустил просто все на свете. Раз — и я полуслепой хромой старик, волокущий свое разбитое ведерко к колодцу. Я не умею переживать. Лишь один раз за последние два века слеза выбралась из моего глаза, будто крошечная колючая тварь, которой не терпелось родиться на свет. Тогда умер мой сын. На деле он не был моим сыном, но я всегда считал его таковым. Вы смотрите на меня с жалостью… не стòит, Джеймс. Моя пропущенная жизнь… я заслужил ее. Я не верю во вторые шансы, в искупления, в, упаси Хранн, замаливание грехов. Я просто знаю, что все наши проступки идут за нами след в след, прикидываются нашими тенями, и… Я вижу, вы не понимаете, к чему я клоню… Я продал свою жизнь. Рыцарство, тоже мне… вера, любовь, надежда, честь… Я слышал эти слова много раз, но я не понимаю, что они значат. Когда я спрашивал, отчего мы не содрали шкуру с хвостатого уродца и не выпытали у него все, вы сказали: «Мы — не такие люди».