Твари в пути

В стороне в тумане отчетливо шевелилось что-то громадное — клубясь и сворачиваясь меж надгробий, своими нервными движениями оно будто бы проявляло недовольство. Джеймс словно бы даже разобрал у камней скользкие щупальца с сотнями присосок. Лучше разглядеть облик монстра не представлялось возможным, да и неясно было, существовал ли он вовсе, или же все увиденное было, что гораздо более вероятно, лишь игрой воображения самого Джеймса. Паладин вздохнул и взмахнул рукой, отгоняя прочь клочья тумана, но порожденные этим самым туманом наваждения отогнать было не так просто. С большим трудом он заставил себя оторвать взгляд от твари во мгле и посмотреть вдаль.

Лучше бы он этого не делал. Потому как зрелище оказалось не из тех, что придают уверенности. Они стояли на вершине холма, и перед ними простиралась шевелящаяся и будто бы ползущая равнина. Где-то на самой линии горизонта, и в то же время словно застывший прямо перед глазами, — настолько ясной была картина — медленно таял замок. Все верно, именно таял! Джеймс мог отчетливо различить высокие сизые башни с коническими крышами, будто бы кем-то обгладываемые, зубчатые стены без единой трещинки в камне, но при этом потекшие, словно восточное лакомство, оставленное на солнце, сиренево-черные флаги — те и вовсе будто бы со следами зубов. При этом весь замок как бы висел в воздухе, подтачиваемый со всех сторон бледно-желтым туманом, а ко всему прочему — хотя, казалось бы, куда уж дальше?! — он еще и был перевернут шпилями вниз, напоминая отражение в воде.

Сердце вздрогнуло при первом же взгляде на это далекое сооружение — как будто кто-то обхватил его ледяными пальцами. Должно быть, именно так и выглядят миражи пустыни, подумалось Джеймсу. Он слышал о том, что подобные видения посещают измученных жаждой и иссушенных зноем странников на далеком востоке. Вот только с какой стати им было преследовать его здесь, в краю столь же сыром и холодном, сколь душном и беспросветном, где даже солнце напоминает вора, тайком пробравшегося на небо и укравшего последние крохи тепла у себя самого…

— Вы тоже видите это? — молодой рыцарь указал спутникам на то, что посчитал миражом.

— Очередная нелепость, присущая здешним краям, и только, — с каким-то непонятным, нарочитым равнодушием пожал плечами сэр Норлингтон.

— Что, никогда не видели тающих замков? Хи-хи…  — прямо над ухом молодого рыцаря раздался писклявый голос.

Джеймс негодующе обернулся на собственное плечо. И как он только раньше не заметил подобной бесцеремонности со стороны Крыся! Усатое существо нагло устроилось в складках его плаща, цепляясь за паладина всеми четырьмя лапами; лысый хвост при этом болтался спереди, а морда смотрела назад. Похоже, новоиспеченный пассажир не желал лишний раз обращать взор туда, где в небе, перевернутый кверху ногами, отекал и оплавлялся сизый замок.

— Что-то не припоминаю, чтобы я разрешал кое-кому путешествовать на моем плече. — Левая рука Джеймса потянулась, чтобы сбросить наглеца вниз, но тот вдруг обернулся с таким деловым видом, что молодой рыцарь растерялся. В передних лапах Крысь придерживал крошечную книжицу и столь же невообразимо крохотное перо, которое то и дело начинал грызть и мусолить во рту. Время от времени усатый принимался что-то чиркать им в своей тетради. Существо ткнуло огрызком пера в сторону горизонта, и оторопевшему от подобного зрелища (не каждый день увидишь крысу, которая умеет читать и писать) Джеймсу ничего не оставалось, как проследить за ним взглядом.

— Это Верберин-терн, замок-призрак. Чем дольше идешь и смотришь в его сторону, тем быстрее он тает, а если подойти совсем близко, то в один момент и вовсе исчезнет. Когда хотят сказать о чем-то невозможном, говорят, что совершить подобное не легче, чем достичь ворот Верберин-терна. Хотя многие и мечтают попасть в него. Многие-многие мечтают…

— Это почему же? — спросил Джеймс.

— Да потому, что перед тем, как замок испарили, в нем одной только провизии запасено было лет на триста осады, а уж всяких вещей, обсидиана, артефактов, да таких, что вам и не снились — без счета. Оружия — так много, что можно весь Терненби и добрую часть Фер-Нейна завоевать. Стены — тридцать футов в высоту, да в толщину — с десяток. Алые зеркала в башнях, коридоры алчных теней на стенах, ров с проклятой водой, зеркальные ямы… Приступом его не взять. Кое-кто проверил, а когда не удалось — применил магию. Жуткую, страшную, так, чтобы наверняка — никого в живых… Все спят и видят владеть Верберин-терном. Многие гадают: а что, если он не сгорел дотла и стòит там до сих пор, пустой и могучий? Кто же от такого богатства откажется по своей воле? Но раз нас пока не завоевали, видно, никто его так и не отыскал. Значит, все это лишь… сны.

— Порой мне кажется, что я себе тоже снюсь, — странным, чужим голосом признался Джеймс, устремив взор на жуткую ломку иллюзии на горизонте. Замок рушился, постепенно исчезая и оплавляясь, башни все сильнее обтекали. — Порой кажется, что тело мое отнялось, как затекшая нога, и лежит под серым камнем, заросшим плющом и терном, а впавший в безумие дух мечется в плену, и мне уже не вернуться обратно. Будто я почил безвременно…

Все то, что произошло мгновением позже, молодой паладин воспринял, как в каком-то колдовском дурмане, окончательно задернувшим поволокой бреда измученный разум. Пронзительно заверещал и сиганул с плеча в туман Крысь, впрочем, не забыв спрятать тетрадь и перо в складки своей хламиды. Сэр Норлингтон, внимательно оглядываясь по сторонам, перехватил перед собой фламберг и принялся шептать себе под нос какую-то молитву. Затем уже окончательно переставший понимать, что происходит, Джеймс вздрогнул от резкой боли укуса в запястье и стряхнул себе под ноги юркое белокожее создание, впившееся ему в руку зубами, после чего голова закружилась, и он упал в туманную мглу. Оттуда на него тут же накинулось еще несколько бледных четвероногих тварей. Напоследок, перед уже гаснущим взором Джеймса предстало чье-то лицо, пристально разглядывающее его.

— Нет, мой принц, — сказал незнакомец, — боюсь, вы опоздали. Он — мой. В бутоне чертополоха я нашел сердце на двух ногах. Время обеда, мой принц? Где же мои вилка и нож?…

Джеймс закрыл глаза, и последнее что он увидел, — это улыбку незнакомца. Последнее, что он почувствовал, — что его куда-то тащат.

Удар плети по спине — не самый приятный повод, чтобы проснуться. Особенно если всю ночь снились кошмары, и единственное, что еще помогало хоть как-то держаться, — вера в избавление от ужаса, стòит лишь широко открыть глаза и покинуть мир грез. И тут тебя будят подобным образом… Мало того что это больно, так ты при этом еще явственно осознаешь, что просыпаться незачем — реальность гораздо хуже, чем самый кошмарный сон.

Но нельзя не просыпаться — ты обязан, ведь мир бодрствующих вцепился в тебя своими когтями. Никто не позволит тебе спать вечно и бродить по сновидениям сколько вздумается. Все мы что-то должны себе или другим, и именно это обстоятельство заставляет нас каждое утро открывать заспанные глаза, возвращаясь туда, где мы — не нужно себя обманывать — по большей части никому не нужны, ведь мир прекрасно обойдется без нашего пробуждения, возможно, без нас ему станет даже спокойнее, но — странное дело — мы так не хотим в это верить…

Джеймс открыл глаза и закричал. Наверное, он начал кричать еще во сне, в… там, где он раз за разом пытался спасти дорогих его сердцу людей, но всякий раз не успевал на какую-то долю мгновения. Они все умирали у него на глазах: родная, милая Инельн, леди Изабелла де Ванкур, старый лорд Уильям де Нот (даром, что он уже числился в стране мертвых), леди Агрейна, его дочь. Кто-то из них сгорал в огне, запертый у себя в покоях, кому-то на глазах у бессильного Джеймса перерезали горло, или же одинокая фигура третьего летела вниз, падая с высокой башни…

Джеймс кричал. Теперь уже не только от ужаса, но и от боли. За первым ударом последовал второй, пришедшийся все туда же — по его оголенной спине. Он почему-то лежал ничком на земле. Еще ничего не соображая, но при этом уже догадываясь, что валяться в холодной грязи и сносить побои — наихудший вариант из возможных, Джеймс попытался встать на четвереньки.