Твари в пути

— Нет, я, конечно, все понимаю…  — проворчал сэр Джеймс Доусон, громыхая латными поножами, которые он сейчас безуспешно пытался использовать в виде подушки под головой.

Разоблачаться от доспехов в кромешной темноте оказалось сущим мучением, но перспектива спать в железе была еще менее привлекательна. Сэр Прокард Норлингтон, напротив, не стал снимать кольчугу, но и комментировать действия Джеймса не стал. Шли вторые сутки их пребывания в этих Чуждых Королевствах, но в представлении ронстрадских паладинов, они растянулись на добрые полвечности.

— Считается, что рыцарю в походе не подобает печься о собственном удобстве и искушаться мыслями о крове, но все же…  — Джеймс вдруг подумал, что это вина его старшего товарища: именно старозаветный паладин заразил его извечно плохим настроением, дурным характером и склонностью ворчать. — Если огонь так далеко виден, хотя я вовсе не понимаю, что тут вообще можно разглядеть среди этих листьев и ночи, почему было просто не вернуться обратно в трактир, под теплую крышу?

— Как не трудно догадаться, по той же самой причине, по которой мы покинули эту теплую… хм… и облепленную мухами крышу, — степенно отозвался сэр Норлингтон, чье почти лишившееся морщин лицо зрелого мужа уже не позволяло Джеймсу называть его «стариком».

— Муха была всего одна, — дотошно уточнил сэр Доусон.

Должно быть, Джеймса больше всего угнетало то, что сэр Норлингтон так помолодел прямо у него на глазах, явно не заслуживая этого из-за того, что он совершенно невыносим. Факт произошедших со стариком изменений не мог примирить молодого рыцаря с собой и вызывал к сэру Норлингтону лишь еще более сильную неприязнь.

Старозаветный паладин, в свою очередь, втайне надеялся, что годы не станут тянуть его и дальше назад — становиться младше юного Джеймса, поменявшись с ним положением старшинства, — нет уж, увольте! Приготовившемуся попасть в неловкое положение рыцарю оставалось лишь уповать на мудрость старика Тиана в надежде, что волшебник в силу своей предусмотрительности не мог упустить из виду столь каверзный и скользкий момент. Все же, что бы там ни случилось, наконец, примирился он с мыслью, Джеймс все равно останется для него юнцом и зеленым сопляком — этого не изменить даже коварной магии.

— Они найдут вас там! — прервав размышления сэра Норлингтона, встрял в разговор Крысь. Его длинный нос и тонкие топорщащиеся в стороны усы выглядывали из уютненькой норы, образованной складками плаща Джеймса. — Вам проще самим выколоть себе глаза и отрезать головы, чем сунуться в Постоялый Дом в тот час, когда охотники, должно быть, со всех Холмов устремятся туда вынюхивать вас! Нет-нет, не нужно самим отрубать себе пальцы и ломать кости, не нужно выпускать кровь из своих вен и наполнять ею их чаши, ожидая от них признательности! Ее не будет!

— Зачем мы им сдались? — поинтересовался Джеймс. — Этому твоему Глоттелину и остальным?

— Пфффф! — возмущенно фыркнуло существо. — Мерзкий Глоттелин вовсе не был моим! Это Крысь был его, Глоттелина. Бедный и несчастный Крысь находился в плену, он пребывал в подлом и жестоком рабстве, изо дня в день вынужденный вынюхивать и выглядывать для своего злобного хозяина, принуждаемый часами бежать по следу, недосыпая и питаясь одними лишь грязью и пылью. Без луча надежды и без…

— Заткнись уже, — оборвал излишне пламенную тираду носатого сэр Норлингтон. — За последний час мы уже не менее сотни раз слышали о том, какой ты бедный, несчастный и несправедливо обиженный.

— О! Крысь премного сожалеет, что оскорбил ваш слух своими жалкими стенаниями! Униженный, он столь долго был лишен всякой возможности рассказать кому-то о своих невзгодах, что ему трудно сдержать всю ту горечь, что скопилась в его истерзанной и изголодавшейся по сопереживанию душе! Кстати, — два крохотных голодных глаза с надеждой сверкнули во тьме, — у вас поесть еще чего-нибудь не осталось?

— Поразительно, сколько еды может вместить столь тщедушное, жалкое и несчастное тело, — недовольно буркнул из-за своего надгробия сэр Норлингтон.

— Можно мне еще этой… как ее… пшеничной лепешки? — мечтательно облизнувшись, протянул Крысь. — Клянусь, я ни в одном из логовищ не едал ничего подобного, да что там, думаю, в самом Небесном Склепе к вечерне подают более грубую и дурную пищу! И уж точно не источающую столь нежный и божественный аромат, который щекочет ваш нос подобно тысяче крохотных и нежных лепестков чертополоха…

Джеймсу оставалось лишь удивленно пожать плечами — чем же это надо было питаться, чтобы так отзываться о черством хлебе, который они с сэром Норлингтоном, прежде чем улечься спать, преломили со своим новоявленным спутником.

— Вот, держи, мне не жалко. — Молодой рыцарь протянул Крысю оставленную на утро горбушку.

Усатое создание тут же выскочило из-под плаща паладина и, взявшись за корку хлеба обеими лапами, принялось проворно стачивать ее о свои острые зубы.

— А мне вот жалко, — не одобрил подобного расточительства старозаветный паладин. — Потому как это была наша с вами последняя еда, и еще неизвестно, чем нам доведется питаться завтра.

— Одной коркой сыт все равно не будешь, — махнул рукой Джеймс.

— Клянусь, завтра вы о ней еще вспомните, — мрачно посулил сэр Норлингтон.

— Я слышал, что теплые существа способны не есть три седмицы кряду, прежде чем начнут падать с ног, — с набитым ртом блеснул неожиданными и странными (не имеющими ничего общего с истинным положением дел) познаниями Крысь. — А прежде, чем умереть, могут продержаться так и вовсе четыре, так что все нормально и… Ай-яй!

Джеймс так и не понял, чем зашвырнул в болтливого носатого сэр Норлингтон. Судя по глухому удару и громкому визгу, это мог быть паладинский сапог. Впрочем, с равным успехом брошенной вещью мог оказаться и подходящих размеров камень.

Обиженно заскулив, существо забралось обратно под край плаща сэра Доусона, откуда, впрочем, тут же продолжили раздаваться жалобные причитания и стоны.

— Эй, ты, кажется, говорил о тех, кто желает нам зла, — ткнул Крыся локтем Джеймс.

— О, нет! — возмущенно, но вместе с тем вдохновенно возвестил носатый. — Раны мои еще слишком свежи, и, боюсь, теперь не позволят мне вспомнить всего того важного, что я собирался вам рассказать. Как ни печально, несчастный Крысь вряд ли сможет пережить последний удар судьбы — брошенный в меня корень, я имею в виду. Он так радовался, что нашел себе друзей, а те оказались ничуть не лучше Глоттелина, они лишь жестоко избили его и к тому же оставили голодным…

Сэр Норлингтон закряхтел, явно теряя терпение. Он начал рыться в листве в поисках очередного подходящего корня. Прекрасно видя во тьме все происходящее, Крысь счел за лучшее не искушать лишний раз судьбу. К тому же и Джеймс повернулся к нему с явно не сулящими ничего доброго намерениями.

— Простите-простите, мои великодушные друзья…  — подобострастно заверещал носатый. — Имейте же снисхождение! Крысь вовсе не хотел выглядеть дерзким и бесчувственным в ваших глазах. Превеличайше прошу вас быть терпеливее к нему, ведь он столько страдал! Да чего там! Во всех Терновых Холмах не найдется существа более оскорбленного и одинокого, чем я…

— Более занудного — уж точно, — резюмировал сэр Норлингтон.

— И более за…  — Крысь осекся, — за… мученного, да!

— Так кто за нами охотится?! — не выдержав, повысил голос Джеймс.

Он и сам уже терял терпение, а Крысь, казалось, способен вечно жаловаться о своем бедственном положении. Как будто они сами тут радуются свалившимся на них обстоятельствам и наслаждаются жизнью!

— Тот, кто заманил вас сюда, конечно, — наконец, соизволил признаться хвостатый. — О! Должно быть, это жуткое и могущественное существо!

— Да полноте! — отмахнулся Джеймс. — Двое перехожих странников, с которых и взять-то нечего. Кому мы нужны?

Старозаветный паладин покачала головой. Он и сам мог бы рассказать Джеймсу о многом, но сейчас предпочел слушать — пусть мальчишка ведет свой допрос: быть может, в том потоке желчи и жалоб, что изливает их пленник, что-нибудь интересное, да и промелькнет.