Страница 27 из 33
Хозяин бара удивленно вскинул брови:
– Бояться реактора? Да ведь это же мой лучший друг!
– Делает вам деньги, не так ли?
– О, об этом я даже не думаю. – Де Лэнси доверительно наклонился к ним. – Пять лет назад я приехал сюда, чтобы быстро заработать немного денег для семьи, пока рак желудка не прикончит меня. Но у врачей появились новые изотопы, которые вы, джентльмены, создаете в своей Большой Бомбе, они излечили меня, и я вновь живу. Нет, я не боюсь реактора, мы с ним хорошие друзья.
– А что, если он взорвется?
– Господь Бог призовет меня, когда я ему понадоблюсь, – ответил он и быстро перекрестился.
Выйдя из бара, Эриксон тихо сказал Харперу:
– Ты слышал? Вот тебе и ответ. Если бы все инженеры могли бы так же верить, наша работа была бы куда легче.
Но Харпер не был в этом убежден.
– Не думаю, – проворчал он. – Не думаю, чтобы это была вера. Просто недостаток воображения. И знаний.
Ленц не оправдал самоуверенности Кинга и прибыл только на следующий день. Его внешность несколько разочаровала начальника станции: он представлял себе выдающегося психолога эдаким длинноволосым старцем с черными пронизывающими глазами и в рединготе. Но перед ним предстал невысокий, крепко сколоченный, почти толстый мужчина, который с тем же успехом мог бы сойти за мясника. Маленькие, поросячьи глазки блекло-голубого цвета добродушно посматривали из-под кустистых белесых бровей. Больше на его огромной голове не было ни волоска, даже скошенный обезьяний подбородок был гладким и розовым. Одет он был в мятый костюм из небеленого полотна. И без того немаленький рот Ленца, из которого неизменно торчал длинный мундштук, был постоянно растянут в широкой улыбке, выражавшей бесхитростное удивление перед всем злом, которое творят люди. Он явно получал удовольствие от своей работы.
Кинг обнаружил, что с ним удивительно легко общаться.
По просьбе Ленца Кинг начал с истории вопроса. Начальник станции рассказал о первых атомных электростанциях, созданных после того, как Отто Хан в 1938 году обнаружил деление атомов урана, что открыло путь к атомной энергии. Но это была еще очень узкая тропинка: для того чтобы сделать процесс деления контролируемым и самоподдерживающимся, для того чтобы коммерчески использовать его результаты, – требовалось намного больше знаний, чем те, которыми цивилизованный мир тогда располагал.
В 1938 году запасы очищенного урана-235 во всем мире не превышали объема булавочной головки. О плутонии вообще никто не слышал. Атомная энергия была не более чем заумной теорией, подтвержденной единственным лабораторным экспериментом. Вторая мировая война, Манхэттенский проект и Хиросима изменили ситуацию. В конце 1945 года все предсказатели рассказывали об атомной энергии, почти бесплатной, общедоступной, которая вот-вот появится в каждом доме, буквально через годик-другой.
Ничего этого не произошло. Манхэттенский проект был запущен с единственной целью – создать оружие; инженерия атомной энергетики оставалась делом далекого будущего.
Или даже очень далекого будущего. Урановые реакторы, использовавшиеся для создания атомной бомбы, оказались бесполезны для коммерческой энергетики: они изначально были задуманы так, чтобы избавляться от энергии как бесполезного побочного продукта, и в их конструкцию невозможно было внести изменения, чтобы они собирали энергию и оставались при этом работоспособными. Конечно, на бумаге можно было нарисовать дешевый и экономически целесообразный реактор, но у такого проекта были две серьезные проблемы. Во-первых, этот реактор, чтобы обеспечить самоокупаемость, должен был вырабатывать энергию с такой мощностью, с какой не справлялся ни один известный способ поглощения и трансформации энергии.
Эта проблема была решена в первую очередь. Модификация энергетических панелей Дугласа—Мартин, первоначально предназначенных для преобразования лучистой энергии Солнца (которое само по себе природный атомный реактор) непосредственно в электрическую энергию, была использована для поглощения лучистой энергии, возникавшей при делении урана, и ее трансформации в электрический ток.
Вторая проблема на первый взгляд вообще не была проблемой. Реактор на обогащенном уране, в котором к природному урану был добавлен уран-235 или плутоний, был весьма удовлетворительным с коммерческой точки зрения источником энергии. Как получить уран-235 или плутоний, было известно, – это было первым результатом Манхэттенского проекта… Но так ли обстояли дела на самом деле? Что нам было известно? Хэнфорд производил плутоний, Оук-Ридж хорошо справлялся с ураном-235, все так, но реакторы Хэнфорда потребляли урана-235 больше, чем производили плутония, а Оук-Ридж не производил ничего, там всего лишь отделяли 0,7 процента урана-235, содержащегося в природном уране, и отправляли в шлак остальные 99 процентов вместе со всей энергией, оставшейся в уране-238. Умопомрачительная продуктивность, экономика на уровне фантастики!
Но был и другой способ экономически выгодного производства плутония – с помощью реактора высоких энергий, в котором нет замедлителей и используется природный, слегка обогащенный уран. При энергиях в миллион электронвольт и выше уран-238 начинал расщепляться, при чуть меньших энергиях он превращался в плутоний. Такой реактор сам поддерживал в себе «огонь» и вырабатывал больше «топлива», чем сжигал. Он мог поставлять «топливо» для множества обычных энергетических реакторов с устойчивой реакцией.
Но реактор с неустойчивой реакцией представлял собой, по сути дела, атомную бомбу.
Само название «реактор»[38] произошло от штабеля графитового кирпича и брикетов урана, установленных на сквош-корте в Чикагском университете в самом начале Манхэттенского проекта. Подобный реактор, где реакция замедляется графитом или тяжелой водой, не может взорваться.
Никто не знал, что может произойти в реакторе без замедлителей. Он будет вырабатывать большое количество плутония, но что, если произойдет взрыв? Взрыв такой мощности, что бомба, сброшенная на Нагасаки, покажется в сравнении с ним новогодней хлопушкой.
Этого не знал никто.
В то же время индустрия потребления энергии в США становилась все более и более требовательной. Панели Дугласа—Мартин пригодились, чтобы остановить энергетический кризис, когда нефти стало слишком мало, чтобы тратить ее в качестве топлива, но мощность солнечной энергии не превышала одной лошадиной силы с квадратного ярда и сильно зависела от погоды.
Атомная энергия была не просто нужна – она была незаменима.
Инженерам-атомщикам пришлось пережить мучительный период неуверенности. Может быть, неуправляемая реакция все-таки управляема? Или в крайнем случае при взрыве будет уничтожен только сам реактор и этим все кончится? Может быть, он даже взорвется, как несколько атомных бомб, но не причинит особого ущерба? Но могло быть – и эта возможность оставалась, – что вся многотонная масса урана взорвется одновременно и уничтожит все человечество.
Есть апокрифический анекдот об ученом, который создал машину, способную, как он предполагал, мгновенно уничтожить весь мир с помощью нажатия кнопки. Ему очень хотелось узнать, прав ли он в своих предположениях, и он нажал на эту кнопку – но так и не узнал, чем же все кончилось.
Инженеры-атомщики тоже боялись нажать на кнопку.
– Выход из тупика подсказала дестриевская механика бесконечно малых величин, – продолжал Кинг. – Его уравнения доказывали, что, если бы такой атомный взрыв произошел, он начал бы разрушать окружающую массу молекул с такой скоростью, что утечка нейтронов из образовавшихся фрагментов тотчас замедлила бы цепную реакцию и взрыва всей массы все равно бы не произошло. Такие вещи действительно случаются даже в атомных бомбах. Для нашего реактора уравнение предсказывает силу возможного взрыва, равную одной седьмой процента взрыва всей массы урана. Конечно, и этого более чем достаточно для катастрофы, – такой взрыв опустошит половину штата. Однако я совсем не уверен, что дело этим и ограничится.
38
На английском языке «pile» значит и «ядерный реактор», и «штабель». – Примеч. С. В. Голд.