Страница 16 из 33
Пока у нас была всего одна дорожная забастовка – в семьдесят шестом. Причины ее были действительно серьезные, она выявила множество злоупотреблений. Но повториться она не должна!
– А что, по-вашему, мистер Гейнс, может служить порукой, чтобы такое больше не повторилось?
– Гордость работников – esprit de corps. Техникам дорожной службы постоянно внушается мысль, что они не просто трудятся, а выполняют священный долг. Кроме того, мы делаем все возможное, чтобы улучшить их социальное положение. Еще больше внимания мы уделяем Академии. Мы хотели бы выпускать не просто инженеров, а преданных делу людей, людей с железной самодисциплиной и желанием выполнять свой долг всегда, при любых обстоятельствах и несмотря ни на что. У нас есть прекрасные образцы для подражания: Аннаполис, Вест-Пойнт, Годдард.
– Годдард? Ах да, Ракетная академия. Ну и каковы же ваши успехи?
– Возможно, они могли быть и лучше, но мы стараемся. Нужно время, чтобы возникла традиция. Вот когда выпускник Академии, поступивший в нее мальчишкой, превратится в самого старого дорожного инженера, тогда можно будет немного расслабиться и считать, что главная задача выполнена.
– Вы сами, конечно, тоже кончали Академию?
Гейнс улыбнулся:
– Вы мне льстите. Неужели я кажусь таким молодым? Меня перевели сюда из армии. Видите ли, во время забастовки семьдесят шестого Министерство обороны целых три месяца обслуживало дороги. Я был в составе согласительной комиссии, она урегулировала условия труда, решала вопрос о повышении зарплаты и все остальное. Ну а после меня приписали…
Сигнальная лампочка на переносном телефоне замигала красным.
– Извините, – сказал Гейнс и поднял трубку. – Да?
Блекинсоп мог слышать голос на другом конце провода:
– Шеф, это Дэвидсон. Дороги катятся!
– Отлично. Так держать!
– Поступил еще один тревожный рапорт из Сакраменто.
– Опять? Что там на этот раз?
Но прежде, чем Дэвидсон успел ответить, связь оборвалась. Гейнс начал набирать номер, и в этот момент чашка с недопитым кофе опрокинулась ему на колени. В ровное жужжание дороги вплелась незнакомая тревожная нота, Блекинсопа качнуло на край стола.
– Что случилось, мистер Гейнс?
– Не знаю. Аварийная остановка – бог знает почему.
Несколько раз он раздраженно набирал номер, потом бросил трубку, не заботясь, чтобы она попала на место.
– Телефоны не работают. Пойдемте! Хотя нет, вам лучше обождать здесь, так безопасней.
– Можно я пойду с вами? Если не возражаете.
– Ладно, но не отходите от меня далеко.
Он отвернулся, тут же выкинув австралийского министра из головы.
Полоса медленно останавливала свой бег. Гигантские роторные барабаны и мириады роликов все еще двигались по инерции, предотвращая резкую остановку; она оказалась бы гибельной для всех, кто находился на полосе. У выхода из ресторана уже столпилась кучка пассажиров, прервавших ужин, – они устроили давку в дверях.
– Стойте!
В голосе человека, привыкшего к повиновению окружающих, есть что-то, заставляющее ему уступать. Возможно, это особая интонация или та гипнотическая сила, которой, как говорят, отличаются укротители диких зверей. В критическую минуту таинственное «нечто» проявляется и подчиняет даже тех, кто не привык к послушанию.
Пассажиры замерли. Гейнс продолжал:
– Всем оставаться на местах, пока мы не подготовим эвакуацию. Я – главный инженер. Здесь вам ничто не угрожает. Вы! – Он указал на здоровенного парня, стоящего в дверях. – Назначаетесь старшим. Проследите, чтобы больше никто не выходил из ресторана. Миссис Маккой, продолжайте обслуживание.
Гейнс вышел наружу, Блекинсоп последовал за ним.
На самой полосе ситуация выглядела далеко не так просто. Стояла одна стомильная полоса, в то время как рядом с ней бешено мчалась другая, делавшая девяносто пять миль в час. Скорость не позволяла рассмотреть людей, стоявших на движущейся полосе, и их мелькающие фигуры казались вырезанными из картона.
Когда произошла авария, пешеходная дорожка стомильной полосы была переполнена. И теперь посетители магазинов, ресторанов и прочих торговых точек, комнат отдыха и видеозалов высыпали на улицу, желая узнать, что же случилось. И тут же произошла первая трагедия.
Толпа, напирая, вытолкнула на край дорожки какую-то женщину средних лет. Пытаясь удержать равновесие, та ступила на летящую мимо девяностопятимильную полосу. Еще не опустив ногу полностью, она поняла, что сделала, и в отчаянии закричала. Спустя мгновение движущаяся полоса рванула ее и покатила, придав упавшему телу скорость девяносто пять миль в час – сто тридцать девять футов в секунду. Покатившись, женщина повалила несколько картонных фигурок, скосив их, как серп траву, и через секунду пропала с глаз, унесенная потоком дороги. Кто была эта женщина, жива ли, сильно ли пострадали сбитые ею люди, – можно было только гадать.
Но этим дело не кончилось. Одну из картонных фигурок, тех, что она скосила, выбросило на стомильную полосу, фигурка врезалась в потрясенную толпу, и люди увидели человека, живого, но искалеченного, в крови, лежащего среди тел несчастных жертв, прервавших его полет.
И это было только начало. Несчастье распространялось лавиной, каждая сбитая кегля в этой безумной игре неминуемо сбивала другие, те касались опасной границы, и их снова швыряло в толпу людей, пока еще сохраняющих равновесие.
Центр бедствия давно скрылся из глаз. Блекинсоп не видел всего, но его ум, привыкший вести дела в пересчете на миллионы людей, умножил кровавую лавину, что зародилась здесь, на двенадцать тысяч миль забитой людьми дороги, – и у него похолодело внутри.
К удивлению Блекинсопа, Гейнс не стал помогать упавшим и успокаивать охваченную страхом толпу, он решительно повернул к ресторану. Блекинсоп сначала не понял, но, когда до него дошло, что они и вправду возвращаются в ресторан, он схватил Гейнса за рукав:
– Разве мы не поможем этим несчастным?
Гейнс на ходу оглянулся. Это уже не был прежний радушный хозяин, принимающий высокого гостя. Лицо застыло, исчезла мальчишеская моложавость, весь он был сплошная энергия, управляемая холодной волей.
– Нет. Им помогут соседи. Мне надо заниматься дорогой. Всей. Целиком. Не мешайте.
Шокированный и слегка возмущенный политик стих. Он смирился. Разумом Блекинсоп понимал, что главный инженер прав: человек, отвечающий за жизнь миллионов, не может все бросить ради нескольких пострадавших, – но такой неприкрытый прагматизм был ему отвратителен.
Гейнс вернулся в ресторан.
– Миссис Маккой, где тут у вас запасной выход?
– На кухне, сэр.
Гейнс поспешил туда, Блекинсоп за ним. Мальчишка-филиппинец, который резал салат, увидев бегущих людей, быстро отскочил в сторону. Недолго думая, Гейнс взобрался на кухонный стол, смахнув с него разложенную мальчишкой зелень. Он дотянулся до круглого люка в потолке и открыл его с помощью ручного штурвала. Тут же был откидной металлический трап, закрепленный крючком на потолке.
Пытаясь поспеть за Гейнсом, Блекинсоп потерял шляпу. Оказавшись на крыше здания, Гейнс зажег карманный фонарик и принялся изучать верхнее перекрытие дороги. Согнувшись чуть ли не вдвое, он возился в тесном четырехфутовом промежутке между крышей ресторана и перекрытием.
Вскоре он нашел, что искал. В пятидесяти футах в стороне обнаружился другой лаз, похожий на тот, через который они только что пролезали. Гейнс крутанул колесо замка, выпрямился, положив руки на край отверстия, и одним ловким движением запрыгнул на крышу. Его компаньон полез следом за ним, хотя у него это получилось не сразу.
Они оказались в темноте, мелкий холодный дождь падал сверху на лица. Под ногами от горизонта до горизонта тянулись, слабо фосфоресцируя, солнечные энергетические панели. Та часть падающей на них лучистой энергии, которую не удавалось преобразовать в электричество, рассеивалась в воздухе. Она-то и создавала это призрачное свечение. Свет этот был так слаб, что по-настоящему ничего осветить не мог, он больше напоминал призрачный отблеск заснеженной равнины при свете звезд.