Путь стали

Извинился, дескать, есть срочное дело дома, и попросил братьев немного проводить. Парни с понимающими улыбками вышли на дорожку и, сложив ручищи на груди, смотрели, как я с независимым видом прошёл мимо ребят, которые «тут просто гуляли случайно».

В посёлке прибавил ходу, не сомневаясь, что ребятишки «случайно гуляют» за мной следом в надежде на мою самоуверенность, да и самим уже пора обедать.

Дома, как и рассчитывал, пообедал вместе с мамой и сестрёнкой. Та же каша, овощи, квас. Под конец трапезы «закапризничал». – Что это мы всё без малины, да без малины, так и зубы выпадут.

Мама удивлённо вздёрнула брови, такого сынок в её присутствии себе никогда не позволял. Лана ехидно заметила, что малинка рядом совсем, как в лес зайдёшь, по медвежьим следам сразу отыщешь.

Я со вздохом вынул поделку Горислава. Парень очень старался – при определённом напряжении фантазии в фигурке можно узнать человечка с дудочкой в руке, прижатой к груди. Или с палкой… или моржа с одним клыком – если б сам не строгал, ни за что б не догадался. Протянул Лане, сказал, что это для неё – всё что могу, мне вообще пора упражняться с отцовским мечом.

Сестрица с интересом разглядывала игрушку, заметила, что если раскрасить, может получиться красиво. Но за малиной идти одной совсем не хочется и страшно. Я загадочно скосил глаза на двери, а вслух грустно согласился. – Ну, нет, так нет.

Поблагодарив маму, вышли, во дворе Лана требовательно посмотрела мне в лицо, я поманил её рукой. – Пойдём.

Под клёном не сразу нашёл секретное место, выкопал заветный стеклянный шарик, незаметно стыренный у заезжих купцов. Бусы рассыпались, и Горик, удачно оказавшись в нужном месте, со всеми бросился собирать на пирсе стекляшки. Бусы собрали и дорого продали – купцы недостачу драгоценных шариков не заметили.

Дал подержать Лане сокровище и обратно зарыл, заявив, что она получит шарик за полный туесок малины.

– А это задаток. – Я вынул из рукава нож и протянул сестрёнке. Она сноровисто убрала его в рукав, потянулась ко мне, чмокнула в щёку! Резко обернулась, метнулась к дому. Я успел крикнуть вслед. – Одна не ходи, позови подружек!

Мог и не говорить, ясное дело. На душе немного посветлело – по моим расчетам девчата должны задержаться в лесу до нападения, если не совсем дуры, возвращаться побоятся, а дальше… посмотрим. На подземный ход надежда слабая, да и нет резона про него рассказывать, всё равно толком объяснить никак не получится.

Я сходил в дом за мечом и вышел на улицу. Даже с завязанным оружием на плече я мог не опасаться мальчишек, ребята хорошо понимали, что за штуку несу. Оружие погибшего воя священно, сам я могу быть каким угодно засранцем, его память неприкосновенна.

Пацаны встретились за три дома, я опустил голову. Пусть думают, что мне стыдно, да пусть думают, что хотят… только бы никого из них не видеть! Я неспешно загребал ногами пыль с улицы, вокруг смолкали разговоры.

На вечевой площади в тени клёнов присел прямо на траву, положив меч на колени. В отдалении маячили неподвижные фигурки мальчишек, они ждали от меня чего-то. Уходили минуты, сердце ударами отсчитывало секунды, пытаясь задержать мгновенья – туки-так, так… так…

Воздух дрогнул и поплыл перед глазами с первым пёсьим истошным взвывом. Я видел собачий вой как языки чёрного пламени до неба. Рот наполнился знакомым послевкусием – резким, металлическим. По жилам, воспламеняя, пробежал жар, тело низко загудело, я ощутил гул земли, стал его продолжением, эхом. Льдистый, колючий воздух впивался и разрывал легкие, меня пронзали тысячи разрядов.

Я поднял глаза к небу, через зрачки прямо в мозг ударила молния, сознание затопила слепящая вспышка, мир пропал, стал чёрным, но с каждым разрядом проявлялся, словно изображение на древней фотобумаге. Оно вернулось, то чувство, что я забыл на войне… когда всё предельно ясно, отчётливо видно, слышится каждая секунда и ощущается все сразу невыносимой радостью, несказанной болью…

Я ждал неподвижно, наполняясь весёлой лютостью, перерождаясь. Псы выли почти час, наконец, над посёлком разлетелись дробно-звонкие тревожные удары – пора. Встал, поднял меч… невероятно! Я держал его в вытянутой перед собой руке без усилия! Плавно взмахнул, описывая восьмёрку… гм, что-то мешает…

Недоумённо уставился на тесёмку, левой рукой схватился за ножны, правой раздражённо рванул клинок за рукоять – разрывая рушник, меч легко скользнул на волю. Лоскуты медленно падают наземь, шаг назад, парой взмахов утраиваю их число. Пойдёт для начала. Бросаю ножны на траву, меч на плечо, степенно направляюсь к воротам.

Их уже запирали, когда я остановился напротив, чтобы снова ждать. Время пропало, остались только события. Люди побежали на подмостки. Заревели рога. С тына упал первый защитник, пронзённый стрелой. Когда упал последний, в ворота ударил таран. Грозный окрик Владислава:

– Горислав, бегом домой!

Не оборачиваюсь, братья, не сказав ни слова, становятся слева от меня. Нам не нужны слова, наши языки – это наши клинки.

– Горик, нет! – мамин горестный возглас. Она пришла спасать ребёнка, а увидела сына с обнажённым отцовским мечом.

– Горик! – на этот возглас я обернулся, словно ударило током – сестрёнка!

Кричу маме. – Уведи её! Это воля богов! Бегите!

Мать упала на колени в слезах, сестра схватила её за руку, тянет.

Умоляю уже. – Бегите же ради нас!

Мама, словно опомнившись, вскочила, схватила сестрёнку, они, наконец, побежали.

В ворота ударило третий раз – беру разбег, прыжок вперёд, выставив перед собой меч. Грохот и треск четвёртого удара, прижимаю рукоять к груди, группируюсь, сальто и ногами в обломок ворот – тресь. Падаю сбоку от тарана среди мужиков с уже натянутыми луками.

Меч пошёл на первый круг – чмак, чмак, чмак – три сапога остались на нашей земле, а их хозяева начинают заваливаться. Клинок замедлил полёт, отталкиваюсь и в кувырок через оружие. Резко выпрямив ноги, бью сбоку под колено – хрусть. В уши ударил рёв раненого медведя. Не глядя, взмахнул над собой мечом, вражья секира вонзается в землю, разбойник, не удержавшись, заваливается пузом на клинок.

Подтягиваю ноги под себя, на корточки, разворачиваю нанизанную тушу под предназначенные мне удары – я просто чувствую их тени. Три топора в спину, удваиваю! Стряхиваю мертвеца, и сталь берёт плавный разгон по дуге снизу вверх – рука по локоть, рыжебородая челюсть в разлёте алых капель.

Шаг в сторону, в развороте плавно по нисходящей – плечо, локоть, шаг вправо и остриём в бок, пробивая кольчугу. Рев разделился, среди общего воя и лязга услышал своих, Владислава, Добрыню, Пересвета и Броника!

Справа батя с братцами врубились в копейщиков, из-за их спин выскакивают родовичи, кто с мечом, кто с дубьём. Правило старое – нож идёт за остриём, рукоять к груди, прыжок и колющий удар в грудь здоровяку в доспехах.

Мужики следуют за мной, успеваю прикрыть своих, подставив ополченцев под мечи. Без разницы – они сами ринулись на оружие, наша общая цель – продать жизни подороже, выиграть драгоценное время.

Вражеские воины смешались, сценарий разрушен, звучит наш джаз – это наша песня! Ловлю на себе взгляд Владислава, и снова я остриё пяти клинков – атака в обход ополченцев, пока их не прижали с фланга.

Бью сверху наискосок, враг закрывается щитом, резко сгибаю руки в локтях, прыгаю, закрутившись волчком, врезаюсь в щит спиной – удар отозвался в теле бронзовым гулом. Падаю на ноги сбоку, перехватываю меч и наугад колющий за спину – лезвие преодолевает защиту, вонзается в плоть.

Броник отбивает направленный в меня меч, Пересвет отсекает кисть. Добрыня заскочил за покалеченного разбойника и врезал в спину противнику бати. Владислав порвал дистанцию, ударом кулака смял шлем и череп под ним. Его в плечо достаёт клинок, Броник, потеряв голову, прямолинейно атакует и пропускает выпад в горло. Первый…