Эра Меркурия

И Фрейд, и Маркс вышли из буржуазных еврейских семей. Фрейд был немного более еврейским (его родители были Ostjuden, перебравшиеся из Галиции в Моравию), Маркс – немного более буржуазным (его отец, Гершель Леви, стал Генрихом Марксом, адвокатом, убежденным Aufklärer и номинальным христианином еще до рождения Карла). Каждый объясним в свете теории своего соперника: Фрейд стал великим спасителем буржуазии, а Маркс восстал против несовершенного мира, чтобы убить своего еврейского отца (и утверждал, что капитализм будет похоронен собственным детищем). “Какова мирская основа еврейства? – писал он, когда ему было 25 лет от роду. – Практическая потребность, корысть. Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги. Отлично! Но в таком случае эмансипация от торгашества и денег, то есть от практического, реального еврейства, была бы самоэмансипацией нашего времени”. Иначе говоря,

еврей эмансипировал себя еврейским способом, он эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денежную власть, но и тем, что через него и помимо него деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства стал практическим духом христианских народов. Евреи настолько эмансипировали себя, насколько христиане стали евреями.

Следовательно:

Как только обществу удастся упразднить эмпирическую сущность еврейства, рынок и его предпосылки, еврей станет невозможным, ибо его сознание потеряет свой объект, субъективная основа еврейства, практическая потребность, очеловечится, и конфликт между индивидуально-чувственным бытием человека и его родовым бытием будет упразднен[121].

Любое рассмотрение национальных истоков двух доктрин является по необходимости спекулятивным – как и различные теории, пытающиеся вывести их судьбы и особенности из иудейской традиции. Бесспорно, однако, что обе оказались чрезвычайно привлекательными для более или менее буржуазной еврейской аудитории: фрейдизм – для более буржуазной, марксизм – для более еврейской (т. е. говорившей на идише). Два пророчества наднационального спасения от современного одиночества были услышаны одинокими соплеменниками, не получившими прикрытия национализма.

Неудивительно, таким образом, что блуждающий еврейский вероотступник Леопольд Блум, который сражался с национализмом оружием расхожего либерализма (“Я бы желал, чтобы все люди, без различия вер и классов… имели бы скромный, но приличный доход” [U16: 1133–1134]), был в состоянии предвидеть “новый Блумусалим в Новой Гибернии будущего”:

Я стою за реформу городских нравов, за десять заповедей в их чистом виде. Старые горизонты сменятся новыми. Единение всех, евреев, мусульман и язычников. Три акра и корову каждому из детей природы. Катафалки-люкс на автомобилях. Физический труд, обязательный для всех. Парки должны быть открыты круглосуточно. Электрические посудомойки. Туберкулез, слабоумие, войны и нищенство воспрещаются. Всеобщая амнистия, еженедельный карнавал с разрешенными вольностями для масок, наградные для всех, всемирный язык эсперанто и всемирное братство. Довольно патриотизма пропойц и жуликов, раздутых водянкой. Свободные финансы, свободная рента, свободная любовь и свободная гражданская церковь в свободном гражданском государстве (U15: 1685–1693).

Впрочем, по здравом размышлении – и в общей структуре “Улисса” – Блум отрекается от революции и ищет спасения в воссоединении со своей Пенелопой:

Оставались еще, как неотъемлемая часть человеческого целого, обстоятельства родовые, определяемые законами природы, кои отличны от человеческих: необходимость разрушения ради добычи пропитания; мучительный характер граничных актов индивидуального существования, агоний рождения и смерти; периодические менструации у самок приматов и (в частности) человека, происходящие в течение всего времени от достижения половой зрелости и до менопаузы (U17: 995–1000).

Фрейдовская наука была – согласно самому Фрейду – “еврейским семейным делом”; нееврей Юнг воспринимался как чужак и культивировался как Paradegoy[122]. Марксизм был намного более космополитичным, однако участие евреев в социалистическом и коммунистическом движениях (особенно в элите) было чрезвычайно значительным. Евреями были ведущие теоретики немецкой социал-демократии (Фердинанд Лассаль, Эдуард Бернштейн, Гуго Хаазе, Отто Ландсберг), а также практически все “австромарксисты” за исключением Карла Реннера (Рудольф Гильфердинг, Отто Бауэр, Макс Адлер, Густав Экштейн, Фридрих Адлер). Социалисты еврейского происхождения – в том числе создатель веймарской конституции Гуго Пройсс и премьер-министры Баварии (Курт Эйснер, 1918–1919), Пруссии (Пауль Гирш, 1918–1920) и Саксонии (Георг Граднауэр, 1919–1921) – были многочисленны в различных германских правительствах после поражения империи. То же справедливо в отношении коммунистических восстаний 1919 года: среди “спартаковцев” выделялись Роза Люксембург, Лео Иогихес и Пауль Леви; баварскую “Советскую республику” возглавили Ойген Левине (после 13 апреля) и по меньшей мере семеро других комиссаров-евреев (включая Эрнста Толлера и Густава Ландауэра); а революционное правительство Белы Куна в Венгрии состояло почти полностью из молодых евреев (20 из 26 комиссаров или, если верить Р. У. Сетон-Уотсону, бывшему в то время в Будапеште, “все правительство за вычетом 2 человек и 28 из 36 специальных правительственных уполномоченных”)[123].

В период между двумя мировыми войнами еврейские теоретики, учителя, журналисты, пропагандисты и парламентарии продолжали играть важную роль в германской социал-демократии. Круг людей, сплотившихся вокруг Die Weltbühne, радикального журнала, клеймившего веймарские филистерство, милитаризм, шовинизм и общую тупость, был почти на 70 % еврейским. Как выразился Иштван Деак,

если оставить в стороне ортодоксальную коммунистическую литературу, большинство авторов которой были неевреями, то можно сказать, что за большую часть немецкой литературы левого толка отвечали евреи. Die Weltbühne не был в этом смысле исключением; евреи издавали и редактировали и другие левые интеллектуальные журналы и писали для них большую часть статей. Евреи играли решающую роль в пацифистском и феминистском движениях и в кампании за половое воспитание. Интеллектуалы левого крыла не просто “оказались в большинстве своем евреями”, как пытается уверить нас благонамеренная историография, – евреи создали левое интеллектуальное движение Германии[124].

Наиболее влиятельным (в конечном счете) левым интеллектуальным движением веймарской Германии была так называемая франкфуртская школа, все основные члены которой (Теодор В. Адорно, Вальтер Беньямин, Эрих Фромм, Макс Хоркхаймер, Лео Левенталь и Герберт Маркузе) вышли из буржуазных еврейских семей. Исполненные решимости сохранить надежду на спасение, но разочарованные нежеланием немецкого пролетариата хоронить капитализм (или, вернее, его желанием читать Маркса с самого начала и нападать непосредственно на евреев), они попытались объединить марксизм с фрейдизмом посредством психологизации нездоровых классов и коллективизации психоаналитической практики. “Критическая теория” родственна религии в том, что она постулирует наличие рокового разрыва между непредсказуемостью человеческого существования и возможностью полного самопознания и универсального совершенства; определяет первичный источник мирового зла (“реификация”, или порабощение человека псевдоприродными силами); предсказывает конечное преодоление истории через слияние свободы с необходимостью; и рождается как трансцендентное пророчество (поскольку критические теоретики не подлежат реификации).

121

Marx, On the Jewish Question, 236, 237, 241. См. также: Cuddihy, The Ordeal of Civility, 119–120, 152–154 and passim; и Wistrich, Socialism and the Jews, 25–34 and passim.

122

De

123

Beller, Vie