Страница 6 из 31
Лежала няня с виноватым лицом.
– Ишь барыня! А вам за мной, за старой дурой, ходи! Кушанья подавай.
Анна Гавриловна не спорила, но ходила за болящей заботливо. Иоанн Тимофеевич пригласил доктора. Доктор выписал лекарства, но Пелагее день ото дня становилось хуже. Нос обострился, глаза то и дело закатывались.
В один из таких тяжелых дней матушка выпроводила Васю из няниной комнаты:
– Ступай погуляй. Нянюшке отдохнуть нужно.
Вася перед сном молился о Пелагее, просил у Господа здравия. И теперь, выйдя из дому, он шептал и шептал без устали: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Ноги привели в храм. Служба давно закончилась, в храме прибиралась монашенка. Поповича она заметила, но окликать не стала.
Вася вышел на середину, под купол. Смотрел на евангелистов: на орла, на льва, на ангела и быка. Евангелисты высоко, а белый голубь[1] в куполе и впрямь как в небе сиял облачком.
В душе было покойно и радостно, вдруг увидел совсем небольшой, потемневший от времени образ какого-то святого. Попросил душою: «Помолись о Пелагее, о няне. Помоги ради Господа Иисуса Христа». Поцеловал икону и только потом попробовал разобрать надпись: «Преподобный Исаакий Затворник».
Вышел из храма, сел у стены, в тени. Задремал. Увидел веселый луг в золотых гвоздиках. Няню, а на руках у няни самого себя.
Пробудился. Вспомнил сон. И стало страшно идти домой. Но тотчас и пошел.
– Где ты был? – спросила матушка. – Няня-то у нас поднялась.
– Поднялась?! – удивился Вася.
– Да ведь упрямая. Поднялась, и все тут. Довольно, говорит, разлеживаться. Выздоровела.
Вася кинулся в комнатку няни, а она была уже у печи.
– Квас хочу поставить. Жаркие дни наступили. Окрошку будем хлебать.
Перед сном, молясь на ночь, Вася не удержал благодарных слез.
К нему пришла маменька:
– Ты чего плачешь?
– О нянюшке… Я молился, и Господь пожалел нас.
– Ах, Вася, ласковая душа! – Маменька погладила сына по голове, по личику. – Сам скоро нянькой будешь… Кого бы ты хотел, мальчика или девочку?
– И сестричка счастье, и братец счастье. Меня и Павел нянчил, и Ваня. Теперь мой черед.
Родился мальчик. Крестили в честь небесного архистратига Михаила, но ребенок был слабенький, одна хворь сменяла другую. А Вася в младшем брате души не чаял. Убаюкивал скорее маменьки.
Шел 1873 год.
Пророчество
Сено Иоанну Тимофеевичу косил богатый кулак. Всякий год шел торг, для Иоанна Тимофеевича неприятный, проигрышный. Кулак давал восемь – десять рублей деньгами и поставлял шесть возов сухого сена.
– Надувает он тебя! – говорила, сердясь, Анна Гавриловна.
– Матушка моя! – Иоанн Тимофеевич разводил руками. – Шесть возов нам на зиму хватает, а в барышах колокольное сословие от веку не бывало.
Сено привозили на двор. Сеновал сами набивали. Иные возы приходилось досушивать.
Духмяный воздух роднил душу со всею природою. Васе все чудилось: что-то должно объявиться. Жданное с детства, это что-то было так всегда близко…
– Сегодня спим на сеновале, по-богатырски! – закончив работу, разрешил Иоанн Тимофеевич.
Сон с батюшкой на новом сене – радость. Можно раскинуть руки и ноги и впрямь представить себя богатырем.
– Ну вот вы и выросли, – говорил детям Иоанн Тимофеевич. – Павел и ростом меня догнал, и силой. Ваня тоже стал большак, в семинарию поедет, Вася, минет годок, в училище пойдет… Счастливый у нас Миша. Братская любовь – как благодатная сень, и от невзгод укроет, и от недобрых искусов убережет. Я на вас днем, когда сено укладывали, поглядел со стороны, порадовался: от доброго корня наш род. Высоко, правда, не залетали, а службу Богу и Отечеству несем честно. У кого счастье в деньгах, у кого в чинах. Мы семьей богаты.
Сильно мигнуло.
– Зарница? – спросил Ваня.
– Слышишь – рокочет? – возразил Павел. – Хорошо, что все убрали, гроза идет.
Слушали, как далеко, видно за озером, небесная телега гремит по камням незримой дороги.
– А я знаю, в каком году было Успение Богородицы. – Ваня затаился, предвкушая торжество.
– В пятнадцатом по Вознесении Господа, – скучно сказал Павел.
– А вот и нет. В сорок восьмом от Рождества Христова.
– Прибавь годы земной жизни Христа, вот и будет сорок восемь.
– Зачем прибавлять. Это был сорок восьмой год. И все.
– Теперь ты скажи, когда евреи принесли в жертву Яхве тысячу овнов?
Ваня молчал.
– В Библии частенько говорится о принесении жертвы. – Иоанн Тимофеевич про тысячу овнов тоже вспомнить никак не мог.
– Это произошло, когда царь Давид поручил сыну Соломону строить дом Господу. Вот тогда народ израильский доставил священникам на всесожжение тысячу тельцов, тысячу овнов и тысячу агнцев. Тогда как раз и воцарили Соломона на царство, а Садока во священника.
– Да-да-да! – вспомнил Иоанн Тимофеевич. – Меня уж так увлекали слова Давида о его богатствах, которые он дает на строительство дома Господа: три тысячи талантов золота офирского, семь тысяч талантов серебра чистого…
– А русский царь богатый? – спросил Вася.
– Деньгами – не знаю, а землями очень богат… Государь Александр Николаевич Шамиля побил и пленил. Теперь Кавказ русский от Черного моря до Каспийского. Граф Муравьев Уссурийский край присоединил. Устье Амура теперь тоже наше.
– Сообщали, что хивинский хан половину ханства уступил России, – подсказал Павел.
– А кем быть лучше, – спросил Ваня, – царем всея Руси или королем Великобритании?
– Русским, – сказал Вася. – Русского царя все любят.
– Не все, – возразил брату Павел. – Студенты царя не любят. Царь многих студентов из университетов исключил, а теперь не велит за границей учиться. Приказал всем в Россию ехать… А Каракозов…
– Не поминай злодея, не поминай! – рассердился Иоанн Тимофеевич. – Откуда у тебя такие разговоры, Павел? Если от приятелей – дунь и плюнь на них, как на сатану. Да и твой вопрос, Ваня, никчемная нелепица. Всякий народ любит и славит своего государя. Мы – русские, наш свет – император Александр Николаевич.
– Но почему свет?! – Павел даже хмыкнул. – В Швейцарии давным-давно нет монархии, а живут процветающе. И в Северной Америке – свобода.
Иоанн Тимофеевич задумался: ответить сыну властно – все равно что оттолкнуть.
В крошечном пруду в ложбинке сада тихохонько курлыкали лягушки.
– Любить царя – значит и царство любить, Родину, народ, живущий в этом царстве. Одна кровь – одна жизнь.
– Его величество у нас немец, – сказал Павел.
– Ох, Господи! – вздохнул Иоанн Тимофеевич. – Я и сам о том подумал… Ты, Паша, не путай меня, братьев меньших не путай… Одно скажу, ребята: царя не любят гордецы, а также те, кто чужим разумом живет, начитавшись преподлейших книжонок. Поляки царя не любят. Эти от зависти, Москвой когда-то владели. А больше всего ненавистен царь иудеям. Были народом избранным у Бога и своими собственными руками отдали Бога на крестную смерть… Хватит нам умничать. Святитель Тихон Задонский говаривал: «Дети всего того берегутся, чем отец их оскорбляется». Разглагольствовать приятно любовно. Вон как лягушки стройно выводят свою песенку. Существо уж совсем нелепое, а Творца хвалит. Какая трель! Слышите? От восторга этак возопила, не иначе. А теперь всем хором грянут…
Притихли, слушая курлыканье, и под эти курлы-курлы – заснули.
Иоанн Тимофеевич пробудился от шушуканья дождя, растормошил детей:
– Сон я, чадушки, видел. Приходила к изголовью моему матушка-покойница. Царство ей небесное. С собой позвала. Приготовься, говорит. А потом на вас указала: этот жизнь горюном проживет, этот отойдет ко Господу в молодости, а этот будет велик и у людей, и у Бога… А я лежу, мне не видно, на кого матушка указывает. Сел, чтобы получше расспросить. И проснулся. Сижу! Во сне сел. Вы спите, да так сладко, под дождичек… Кому из вас быть великим?
1
Белый голубь – символ Святого Духа. (Здесь и далее примеч. авт.)