Страница 4 из 31
– Так-то оно так. А все-таки…
Быстро вошел в комнаты батюшка:
– Исторические споры? Собирайтесь, снаряжайтесь! Отец диакон зовет нас покататься на своей лодке.
– Да уж вечер скоро! – возразила Анна Гавриловна.
– То-то и оно! Отец диакон луну обещал. Так что без света не останемся, а вот одевайтесь поплотнее, на воде свежо.
Диакон Спасо-Преображенского храма отец Алексей после окончания Псковской семинарии служил первый год, но весь род его был искони торопецким.
Оба молодца, Алексей и Павел, сели на весла. Матушка с батюшкой ушли на корму, а Ваня с Васей пристроились на носу – вперед смотреть.
Сначала прошли мимо острова с храмом Богоявления.
– В нашем краю кривичи жили, – сказал отец Алексей. – Вон видите холмики? Здесь стоял град Кривечь. Родной батюшка нашему Торопцу… Древнее новгородское владение. При святом князе Владимире Кривечь попал под власть Киева, а противниками киевской власти были полоцкие князья. Они отвоевали у Киева волоки по Днепру, по Ловати. Вот тогда и взошла звезда Торопца. Киевские купцы освоили торговый путь через Залесскую землю в Новгород и в иные дальние страны. Волок от реки Желны в нашу Сережу – тридцать верст, но пристани Торопца стали желанными.
– Отец Алексей! Как хорошо ты знаешь историю! – удивился Иоанн Тимофеевич.
– Уж такой вот учитель в нашем Торопецком духовном училище. Матвей Матвеевич. Коли бы не запои, в академии мог бы преподавать.
– Мы слышали, будто святой князь Александр Невский в вашем – ох, в нашем, в нашем! – Торопце венчался.
– На дочери полоцкого князя Брячислава Александре. Известен год венчания: 1239-й. А его отец, князь Ярослав Всеволодович, тоже на торопецкой княжне был женат. На Феодосии, дочери Мстислава Удалого. Впрочем, иные полагают, что имя матери святого князя Александра – Ростислава, Феодосия – это ее крестное имя. Мстислав Удалой известный в истории князь. На Калке был.
– А Батый? Батый сюда приходил? – спросил Павел.
– Бог миловал. Литва набегала, да и не только Литва. Торопец с 1115 года вошел в Смоленское княжество, а потом вместе со Смоленском в 1404 году был в рабстве у Литвы. Почти сто лет. Москва отвоевала Торопец только в 1500 году.
Лодка двигалась быстро, а берега медленно.
– Корсунско-Богородицкий собор, – указал отец диакон. – Здесь наша святыня: образ Корсунской Богоматери. Писана евангелистом Лукой. Из Византии в Полоцк привезена княжной Ефросиньей, а к нам попала во время венчания святого князя Александра с Александрой Брячиславной. Никольская вон церковь, Покровская… Миллионная улица… Городок растет не ахти как споро. По плану императрицы Екатерины было в Торопце пять площадей и семнадцать улиц на пять тысяч человек. Теперь жителей тысяч семь-восемь, а улиц с полсотни.
Вдруг сильно плеснуло. Лодка колыхнулась.
– Господи! Что это? – испугалась Анна Гавриловна.
– Будьте покойны, матушка! – улыбнулся отец Алексей. – Рыба гуляет.
– Что же это за рыба такая? Лодку-то аж в сторону бросило.
– Кит! – просиял Ваня.
– Рыба совсем даже не грозная, – сказал отец Алексей. – Карп.
– Ну-ну! – рассмеялся Иоанн Тимофеевич. – Я понимаю – сом, щука… Больно велик для карпа…
– Верно говорю, батюшка! Пудовые карпы у нас – обычное дело. А иной раз добудут – фунтов на сто. И больше!
– А ты не рыбак, отче диакон?
– У нас все маленько рыбаки.
– Порыбачим! – Иоанн Тимофеевич руки потер от удовольствия.
И тут раздался тихий восторженный голосок:
– Луна!
Все посмотрели на Васю. Лицо мальчика светилось, озаренное радостным благодарным удивлением.
– Луна! – сказал он взрослым, не понимая, почему смотрят на него.
– Луна, – согласился батюшка и улыбнулся. – Господи! Сколько благодати в Твоем мире!
Ходочок
Жизнь долгая, а катится быстро. Порадовался первому хрусткому ледку – и уже на улицу не сунься.
Душа на Святках как сосуд, с краями налитый восторгом, а тут уж и Сретение. Березы, набухая почками, будут искать весну в небесных проталинах и найдут, явятся птицы, насвищут золото одуванчиков, одуванчики на пороге лета облетят, но вытянутся, осветят лесные затененные тайники чистые, холодные, как снег, ландыши. Не успеешь оглянуться – и года нет…
Семейство батюшки Иоанна прижилось в Торопце. Ясный голос, светлое лицо, открытая нестяжательная жизнь настоятеля Спасо-Преображенского храма притягивала прихожан. Стали звать батюшку для исполнения треб из окрестных местечек. На крестьянской приязни не разбогатеешь, а завистливых толков не оберешься.
Впрочем, священники хлебных приходов, зная, сколь невелика лепта от дальних походов в пустоши да на кордоны, только посмеивались.
Однажды летом приехал за батюшкой Иоанном из-за Ясского озера мужичок на толстобокой жеребой кобыле. Нижайше просил пособоровать мать: уж очень стара и плоха.
День был ласковый. Отец Иоанн без лишних слов взял облачение и все, что нужно для таинства, а Вася стоит у двери и глазами то на батюшку, то на матушку.
– Папенька, возьми меня с собой.
– У нас лебеди на озере живут! – взял сторону отрока мужичок.
– Лошади не тяжело будет? – засомневался Иоанн Тимофеевич.
– Она у меня о двух жилах! Да и какая тяжесть от ребятенка!
Матушка благословила.
Поехали.
Лебедей Вася видел. Было жарко. Лебеди стояли на воде, как облако на небе. Лебедята в камышах егозили. Сладко пахло теплой влажной землей, водой, мимолетным дождем. Стрекозы, намокнув, сидели на вершинках высоких трав.
Пришли батюшка с мужичком. Мужичок принес широкое полотенце, постелил на траве. Прибежала стайка девочек. На полотенце появились две кринки молока, глиняная кружка с малиной, пяток тощих морковок.
– Откушайте! – предложил мужичок. – Хлебца нет. Ждем не дождемся, когда новый поспеет. Кушайте, а я пойду запрягать.
Молоко было холодное, слой сливок толстый, морковки молоденькие, нежные, малина, припеченная солнцем, сладкая.
Мужичок скоро прибежал назад, красный от смущения:
– Батюшка, смилуйся! Кобыла – того, ожеребилась… В избе душно, вы в лесок подите, на полянку. А я побегу в деревню, лошадь поищу.
– До деревни десять верст, туда, обратно… За три часа мы с Васей до дому дойдем.
– Ой ли, батюшка?!
– Ничего, – успокоил мужичка Иоанн Тимофеевич. – Молоко вкусное, малина сладкая. Лебеди белые. Спасибо.
Встали и пошли. Дорожная пыль, окропленная дождем, пахла рекой.
Чем дальше шли, тем мокрее была земля. На дороге появились лужи.
– Здесь, видно, ливень был, – сказал Иоанн Тимофеевич. – Давай разуемся. Идти будет легче.
Теперь луж не обходили.
– А ты у меня ходочок! – похвалил батюшка. – Нет ничего лучше в человеческой жизни, чем путешествие.
– А мы разве путешествуем? – удивился Вася. – Я думал, мы просто идем.
– Путешествия по-русски исстари так и назывались – хождения. Ты погляди вокруг! У Господа ни одного человека нет одинакового, ни дерева, ни травинки. Вот мы идем, и все что-нибудь иное… На Божий мир наглядеться досыта человеку не дано.
– А близнецы? – сказал Вася. – Близнецы одинаковые.
– Похожие, Вася! Похожие! Не устал?
– Потерплю.
– Ты вокруг гляди, радуйся. Когда у человека в сердце радость, он о ногах не думает… Я бы всю жизнь путешествовал, да Господь иначе судил. Может, вам, детям моим, будет даровано видеть чудеса белого света… А вообще-то всякий человек, хоть бы и на одном месте живущий, есть путешественник. Святитель Тихон Задонский верно сказал: «Жизнь наша в мире сем – не иное что, как непрестанное путешествие к будущему веку».
– Тихон был владыка?
– Преосвященный. Епископ Воронежский, Задонский, чудотворец… Светлый пастырь, мудрейший боголюбивый человек. А жизнь прожил очень нелегкую.
– Почему? – вырвалось у Васи.
– Я понимаю твой вопрос. Боголюбивый, светлый, разумный. Такому бы жить как у Господа за пазухой, а на деле все наоборот. Время, сынок, выпало святителю не светлое. Темное время. Ты за свою жизнь услышишь многие хвалы Великому Петру, но всегда помни, что отец тебе сказал. Царь Петр – церковный разоритель, после него для православия худых дел только прибывало. Святителю Тихону веры не прощали, веры и праведной жизни. Говорят, по здоровью ушел на покой, а я думаю – принудили. Над ним и в монастыре смеялись, а уж поруганий, понуканий претерпел он без меры.