Патриарх Тихон. Пастырь

«Начальство было не хорошее и не плохое, просто оно было далеко от нас. Мы были сами по себе, оно тоже само по себе… Ректор семинарии, важный, заслуженный, маститый протоиерей… по-видимому, нас презирал. Когда впоследствии, уже будучи назначен инспектором Владимирской семинарии, я зашел к нему проститься и просил дать наставление, он сказал: “Семинаристы – это сволочь”». «…Жизнь была серенькая. Из казенной учебы ничего возвышающего душу семинаристы не выносили… Из 15 человек, окончивших курс Белевского училища, до 6-го класса семинарии дошло только три ученика».

Вот так готовила Церковь будущих духовников народа. Так заботилось государство о сословии, почитавшемся опорой престола.

«О выпивках и прочих похождениях» в семинарии пишет и митрополит Григорий (Чуков), а вот что касается неверия, то семинарский сей недуг процветал в начале XX века. В более ранний период «проблема» возникала там, где учащиеся попадали под опеку святош, под давильню пустоглазой казенщины.

Владыка Григорий о годах, проведенных в семинарии, так писал: «Я не упомню ни одного случая среди товарищей, когда у нас поднялся какой-либо разговор о религии и религиозном не только в отрицательном духе, но просто в шутливом тоне. Таково было общее настроение в этом направлении в мое время. И это я объясняю в значительной доле тем, что наше семинарское начальство было далеко от ханжества, не заставляло нас “отстаивать” четырех- или пятичасовых служб до полного изнеможения и считалось с юношеской натурой, словом, соблюдало в этом отношении благоразумную меру. Лишь только сменился ректор протоиерей и явились ректор и инспектор монахи… положение изменилось. Молодые, только что начинающие свою учебную службу, думающие о скорейшей архиерейской карьере, они садились на своего любимого и модного конька – церковность и, чтобы чем-нибудь выставиться перед начальством, уродовали юношескую психику, вытравляя здоровое религиозное чувство неумеренными экспериментами над ним и показной религиозностью. Большое это было зло».

Получается, что религиозное настроение семинаристов зависело от мудрости ректора и инспектора. Поэтому про «общее настроение» говорить не приходится. Жизнь взаперти, под неусыпным оком карьеристов, фанатиков или просто равнодушных чинуш вытравляла чистые стремления к Богу.

Об этих изуродованных душах с горечью пишет митрополит Евлогий (Георгиевский): «К вере и Церкви семинаристы (за некоторыми исключениями) относились, в общем, довольно равнодушно, а иногда и вызывающе небрежно. К обедне, ко всенощной ходили, но в задних рядах, в углу, иногда читали романы; нередко своим юным атеизмом бравировали. Не пойти на исповедь или к причастию, обманно получить записку, что говел, – такие случаи бывали. Один семинарист предпочел пролежать в пыли и грязи под партой обедню, лишь бы не пойти в церковь… Таковы были нравы семинаристов. Они объяснялись беспризорностью…»

Но почти о том же пишет владыка Григорий (Чуков): «Меня всегда очень удивляло в значительной части моих товарищей какое-то непонятное для меня равнодушное отношение их к церковному ритуалу: они часто совершенно не знали элементарных богослужебных действий, как будто никогда их не видели или, видя, не интересовались. А ведь это были дети духовенства».

Между тем семинарское образование отличалось фундаментальностью. Изучали Священное Писание Ветхого Завета, догматическое богословие, литургику, историю богослужения, церковный устав, практическое руководство для пастырей, гомилетику – науку о проповеди. В старших классах – основное богословие, Священное Писание Нового Завета. Читались курсы логики, философии, психологии. Из исторических предметов главным была церковная история, но была и общая история, а также отдел исторических книг, курс обличения раскола. Преподавали латынь, древнееврейский язык, греческий (в семинариях было поставлено чтение слов по Рейхлину в отличие от гимназического эразмовского). Преподавали европейские языки. Знакомили с основами сельского хозяйства и медицины.

Сохранился библиотечный формуляр семинариста 1-го класса Василия Беллавина. В нем вписаны книги и журналы: «Сын Отечества» за 1839–1840 годы, «Русский вестник», «Географические очерки», «Медицина», «Очерки по сельскому хозяйству».

Первая проповедь

На четвертом курсе после рождественских каникул Василий Беллавин вернулся из Торопца в шубе.

– Архиерей! – сказали одноклассники, и, прожив столько лет без прозвища, Беллавин нежданно получил его.

Шуба была великолепная.

Первый закон товарищества: делись лучшим, что у тебя есть. И у шубы началась своя особая жизнь. На тайные свидания с барышнями ходила шуба, в гости – шуба. Иногда она даже совершала путешествия: какой-нибудь семинарист, получив отпуск, отправлялся в свой городок или в село поразить домашних и знакомых.

В учебных буднях вдруг появился радостный светлячок. Приехал в семинарию новый преподаватель гомилетики.

Наука, почитавшаяся за второстепенную, преобразилась. Преподаватель открыл духовную красоту и глубину слова истины. Показал, сколь оно драгоценно – слово – и как его гасит неумелый проповедник.

Учились произносить лучшие образцы поучений, а потом говорить экспромты на заданную тему.

Очередь Беллавина была одной из первых, учитель вызывал учащихся по алфавиту. Тема: «Обновление души покаянием». Вставай и говори.

Василию помогла книга святителя Григория Богослова, которую читал в последние дни.

– «Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Залепляй воском уши от гнилого слова, но отверзай слух для всего доброго и прекрасного. Между словом, слышанием и делом расстояния не велики», – начал цитатой, и стало легко. – Так нас учат святые отцы, и все мы помним завет Иисуса Христа, данный людям при исцелении расслабленного: «Чадо, прощаются тебе грехи твои».

Учитель одобрительно кивал головою.

– Обновление души необходимо потому, что жизнь человека протекает в противоборстве греха и добра, тьмы и света. Апостол Павел сказал об этом в «Послании к римлянам»: «Знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, что не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех… Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?»

Да будут нам опорой святые наставления. Если человек не видит, что в жизни его верховенствует грех, – он воистину беден. Беден всякий из нас, кто не познал меры своей духовной нищеты, а эта нищета страшнее любой другой пагубы, ибо удаляет бедного человека от сокровищницы общения с Богом, от Бога.

Василий остановился. В классе было тихо.

– Хорошо, – сказал учитель, – однако коротко, неполно и незавершенно. Если можете, извольте продолжить проповедь.

– Архиерей, не подкачай! – шептали за спиной.

Василий снова нашел поддержку у святителя Григория Богослова:

– «Красотой почитай благолепие души; не то, что могут написать руки художника, а время разрушить, но то, что усматривается взором целомудренного ума». На любой вершине духовного совершенства грех может поразить человека и бросить в пропасть отчаяния. Борьба с грехом не имеет подобия в тварном мире. Это обстоятельство делает дорогу к свету тяжкой, а то и мучительной. Кто из смертных способен пройти эту дорогу в одиночку? Даже праведникам ее не одолеть без Божьей помощи… Божественное водительство не только указывает нам всем святую цель жизни. Это Он, Христос, помогает нам Своим сошествием на землю, Своими крестными муками, смертью и Воскресением. Наша борьба с грехом двуедина. Греху противостоят одновременно и человек, при всей своей слабости, и Бог со славою Своею и Своею силой.

Таинство покаяния даровано Господом в помощь нам, это наше самое верное оружие, когда человек бодр, а когда немощен – то это лучшее из лекарств душе и телу.

Да услышим в последний час свой доброе слово нашего Всевышнего Врача: «Чадо, прощаются тебе грехи твои. Аминь».