Страница 10 из 31
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.
– Аминь, – пропел хор, и храм наполнился светом.
Как жар, сияло золото иконостаса, сияли облачения духовенства, свет взыграл на одеждах прихожан.
Вася поднял руку для крестного знамения и увидел: в руке у него тоже свет.
Чудо было простое: солнце одолело тучи, но ведь ко времени. Душа ликовала.
Когда пели: «Господи, пошли свет Твой и истину Твою», слезы полились из глаз, и Вася наклонил голову, чтоб люди не увидели его лица. Ведь спрашивать станут: не болит ли головка?
Украдкой отерев рукавом лицо, Вася закрыл глаза и только слушал: хоры ангельские, у батюшки в голосе счастливая простота и любовь, не глядя понятно: света в мире прибыло.
В Евангелии много стихов, заставляющих сердце биться и замирать. О Преображении Господнем Вася перечитывал Матфея множество раз: «По прошествии дней шести взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних и преобразился перед ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет…» Выходило, что Иисус стал Светом, с Ним беседовали пророки Моисей и Илия. Простодушный Петр сказал: «Господи! Хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии».
Сердце у Васи всегда ликовало при чтении этих стихов, душа звала на Фавор. Хоть бы травинкою там быть, камешком!
– «Величай, душе моя, на Фаворе преобразившегося Господа», – пели хоры и молящиеся, и Вася пел, величая Божественное чудо каждой крохою своей плоти и своего духа.
Выходя из церкви, подал копеечку, единственную у него, старенькой бабушке. Рядом с нею на последнем порожке паперти сидел странник. Вася посмотрел на него виновато, подать было нечего, но странник улыбнулся:
– Ради праздника Господь небо подмел. Ишь как сияет!
Небо было чистым на удивление. После такой-то непогоды.
Вася стоял пораженный.
К нему подбежала орава его одноклассников. Раскачивая на веревке большую железную коробку, дурашливо запели:
– Вашему святейшеству многие лета!
Принялись «кадить» на Васю. Обдали облаком пепла.
– Многие лета! Многие лета!
– У нас нет патриархов! – сказал Вася, не зная, что ему делать.
– Не было, так будет! Многие лета! Вашему святейшеству ис полла́ э́ти дэ́спота!
И хохотали, опустошая свое «кадило».
Новая праздничная рубашка стала серой, бархатные черные штаны – наоборот, побелели.
– А ну! – Странник замахнулся на озорников клюкою.
Ребята кинулись наутек. Вася посмотрел на себя, и лицо у него стало грустным, как у взрослого: не беда, что платье испачкано – праздник испорчен.
– Давай я тебя отряхну, – сказал странник. – Ничего страшного – зола отстирается. Еще и выбелит рубаху. Щелок. Чего притих? Дело совершилось худое – да слова сказаны золотые… Нам бы и впрямь патриарха. Ведь избаловались. И архиереи, и монахи, и батюшки… И народ! Ни страха нет, ни совести. Вот что Петр Великий наделал. Сам бесился и народ с панталыку сбил.
Странник достал из сумки белый пышный калач. Разломил:
– Держи-ка!
Вася взял.
– Ешь. А запьем хлебушек водицей. Не простой. Из святого сильного ключа. Ты водицы испей, а сам доброе задумай. Исполнится.
Калач был вкусный, Вася вдруг почувствовал голод. Странник улыбался:
– Жизнь на Руси, может, и горькая, а хлебушек сладок. Наши бабы в тесто примешивают свое сердце.
Отпил Вася и воды глоточек.
– Задумал? – спросил странник.
– Задумал.
– Ну а что задумал-то?
– На горе Фаворе побывать.
Странник широко перекрестился:
– Высоко берешь, отроче! Да будет тебе сам Иисус Христос сладчайший – и водителем, и крепостью.
Из церкви вышел Ваня. Увидел брата, удивился:
– Где ты так изгваздался? Пошли скорее к няне, она что-нибудь придумает.
Вася поклонился страннику, поспешил за братом, но обернулся, поднял глаза на крест храма. Небо – океаном, крест казался тоненьким, одиноким.
Увлечение торопчан
7 апреля 1877 года император Александр II выехал в Кишинев, где собиралась наступательная армия России, а 12 апреля объявил Турции войну.
Страна молилась за своих сынов. Был торжественный молебен и в Торопце. Хор духовного училища исполнил «Боже, царя храни!» – молитву русского народа.
Грозно прозвучали слова: «Царствуй на страх врагам» – и с особой мощью: «Перводержавную Русь православную, Боже, храни!»
Война началась победами. 18 апреля главнокомандующий на Азиатском театре военных действий великий князь Михаил Николаевич, наместник кавказский, получил без боя ключи от турецкой крепости Баязет, взял укрепленный город Ардаган и осадил Карс.
А жизнь шла себе. Двенадцатилетний Василий Беллавин закончил с отличием очередной год учебы. Уже в самом конце занятий, перед каникулами, произошло несчастье: запил Матвей Матвеевич.
Он пришел в класс мрачный, чему-то все время усмехался. Не здороваясь, как обычно, открыл книгу, положил на первую парту, сказал ядовито, кривя рот от неведомой обиды:
– Пора бы, кажется, понимать, что такое учитель и что такое ученики! Читай вслух.
Ученик прочитал:
– «Обучающиеся искусствам и наукам учатся этому у учителей. И христиане, обучающиеся искусству христианской жизни, призваны учиться у Христа».
– Дубинушка! Кого читаешь, объяви, ведь написано крупными буквами.
– Слово святителя Тихона Задонского «Учитель и ученики».
– То-то. Читай.
Сел на стул, задремал, и вдруг будто его толкнули.
– Что мямлишь? Это важное место. «Зеркалом твоим для души да будет Евангелие». Зер-ка-лом!
Снова впал в дрему, улыбка расползлась по мокрым губам. Поднял палец, погрозил:
– Я же сказал: не тарабань. Этот текст нужно пить как святую воду. – Повернул книгу к себе и прочитал шепотом, размазывая по лицу слезы: – «Сам рассуди, что тяжелее, что легче: мстить или простить; гневаться или иметь мир душевный; ненавидеть или любить; в гордости или в смирении жить; богатства и славы искать или терпеливым быть?!» Слова святого человека, но что нам святость, любовь, смирение? Ради славы – подличают, ради богатств – убивают. Внемлите! И сообразительные, и олухи царя небесного. «Сама совесть убеждает нас признать, что гораздо легче простить, нежели мстить; быть кротким, нежели гневаться… Не радеть о земном, а помышлять о Горнем. Месть требует немалых усилий, а простить не составляет труда…» Разве это не истина? «Любить – легко, ненавидеть – тяжело и горько».
Матвей Матвеевич положил голову на книгу и лежал этак минут пять. Класс сидел тихо. Ни смешков, ни разговоров.
– Ладно, – сказал учитель, тяжело поднимая голову от стола. – Дальше мысль подкрепляется примерами, мы примеры опустим, а это – очень важно. «Терпеливая душа всегда находится в покое и тишине, нетерпеливая же всегда имеет беспокойство и мятеж. О! Если бы возможно тебе было увидеть сердце того, кто носит Христово иго: увидел бы ты в нем Рай радости и сладость Царствия Божия. Бедная душа моя!»
Матвей Матвеевич заплакал, бросился вон из класса, но у дверей остановился:
– Мне туда нельзя. Я посижу с вами. Не ругайтесь! Не ругайтесь на учителя! Тихохонько посижу. Читайте дальше. Доброе писаньице. Душеспасительное.
Запойно пил учитель латыни, являлся пьяненьким на спевки регент хора, но, глядя на Матвея Матвеевича, ученикам было жалко самих себя, белый свет становился не мил.
Почему пагуба избирает дорогих, нужных многим людей? Почему этих чудесных, добрейших, мудрых оставляет один на один с недугом? Кто оставляет? Кто их должен беречь?
Вопросов было много, и Вася Беллавин не знал на них ответа. Спрашивать отца о недуге любимого учителя было стыдно и невозможно – все равно что судить взрослого человека, судить наставника. Поговорить бы с братьями, но они далеко.
Каникулы начинались печально. Молился о Матвее Матвеевиче.