Страница 5 из 25
Но надо было предать земле и защитников Временного правительства. Родители убиенных обратились в Собор с просьбою прислать священников для отпевания.
После переговоров с властями Тихон назначил местом панихиды храм Вознесения и обратился к архиепископу Евлогию:
– Вы бы съездили…
Вот что пишет сам Евлогий об этом скорбном дне: «Рядами стоят открытые гробы… Весь храм заставлен ими, только в середине проход. А в гробах покоятся, – словно срезанные цветы, – молодые, красивые, только что расцветшие жизни: юнкера, студенты… У дорогих останков толпятся матери, сестры, невесты… Много венков, много цветов… Невиданная, трагическая картина… В надгробном слове я указал на злую иронию судьбы: молодежь, которая домогалась политической свободы, так горячо и жертвенно за нее боролась, готова была даже на акты террора, – пала первая жертвой осуществившейся мечты… Похороны были в ужасную погоду. Ветер, мокрый снег, слякоть… Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом. Это были народные похороны… Большевики в те дни еще не смели вмешиваться в церковную жизнь».
Приложившийся к мощам преподобного Сергия Радонежского соединяет душу и жизнь свою с веками, отпущенными России для ее служения Высшей Воле, с веками минувшими и с грядущими. Через поцелуй, отдавая себя, обретает молящийся благодать для нынешнего.
Плакал Тихон, роняя слезы на святой покров, ибо открыл преподобному всю свою детскую беспомощность перед огромным миром, поклонившимся злу, исповедал все недостоинство, какое знал за собой.
Те слезы были тайные. Они тотчас просохли, когда в храм вошел монах-чтец…
Вернувшись в келию, Тихон уснул.
Пробудился уже при солнце. Вспомнил, что один из иноков дал ему вчера тетрадочку с какими-то выписками.
Умылся, помолился, сел под окном почитать. Первым стояло изречение Иоанна Златоуста: «С пришествием антихриста между нечестивыми и отчаявшимися в спасении своем умножатся постыдные наслаждения – тогда будет чревоугодие, объедение и пьянство. Таким образом Христос приводит пример, совершенно подходящий к обстоятельствам дела. Как в то время, говорит Он, когда приготовлялся Ковчег, люди не верили, и даже тогда, когда был готов и предвещал им близкое несчастие, они спокойно смотрели на него и предавались удовольствиям, так и теперь: явится антихрист, за которым будет кончина, после кончины последуют наказания и неизреченные мучения, а люди, опьяневши от разврата, не почувствуют никакого страха и пред этими будущими бедствиями».
Далее была помещена выписка из святителя Игнатия Брянчанинова: «В самом настроении человеческого духа возникает требование приглашения антихриста, сочувствие ему, как в состоянии сильного недуга возникает жажда к убийственному напитку. Произносится приглашение, раздается призывный голос в человеческом обществе, выражающем настоятельную потребность в гении из гениев, который бы возвел вещественное развитие и преуспевание в высшую степень, водворил на земле то благоденствие, при котором Рай и Небо делаются для человека излишними…»
Для Америки все это верно, но для России? Тихону вспомнился его келейник Яков, который ходил перед отъездом в Троицу на базар и удивлялся ценам: курица стоит десять рублей, за костюм просят тысячу, за башмаки – две с половиной сотни…
Среди изречений святых отцов попалось слово Достоевского: «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а то тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе – мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают».
Кончилась тетрадочка фразой, записанной крупными буквами: «Весь ад восстал на Россию».
Тихон вздохнул и пошел одеваться.
Его ожидали в Параклите.
Солнце на небе стояло, как нищенка, словно бы не смея переступить порог избы. Свет лился хоть и ласковый, но настороженный. Тянуло сквозняком. Серые облака, толпившиеся по горизонту, пахли снегом…
Не доезжая до обители, Тихон вышел из коляски.
– Пешком пройдусь, – сказал он монаху-вознице.
В лесу было теплее, солнце, радуясь золоту сосен, сияло на стволах, на хвое.
Встретилась поляна. На поляне пирамидкою бревна. Подошел, сел.
Кто-то небось думает: патриарх в лавре погружен в великие думы, но что можно изобрести небывалого для России?
Запастись бы впрок тишиной, ибо тишина на патриаршем месте драгоценнее самого миро.
Травы, несмотря на позднюю осень, были зелены, бугорки возле бревен поросли ласковым мхом.
Тихон прикрыл глаза, чувствуя, какое нежное теперь солнце, какое бережное.
И вдруг услышал:
– Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Мир тебе, святейший патриарх.
Тихон открыл глаза: перед ним стоял старец-странник. В руке еловый посошок. Лицо постника, но хорошее, приветливое. Седины в бороде, на волосах из-под видавшей виды скуфьи. Глаза светятся печалью.
– Здравствуйте! – поклонился Тихон и показал на бревна. – Отдохните. Последнее тепло…
– Последнее, – согласился старец, садясь рядышком. – Приготовляетесь к служению?
– Боюсь, приготовиться к тому, что ожидает нас всех, невозможно.
– Ждать да гадать – только душу травить, а жить – так и ничего. Потекут дни за днями… И хоть всякий день будет подвигом, а никто этого и не заметит. Русский человек, слава Богу, терпелив.
– Да ведь годы терпит, а у терпения, даже русского, есть предел. Знать бы край, а края, кажется, нет.
– Края нет! – согласился старец. – Бог есть. Не все переплывут море, но море с берегами. Не забыли бы только помянуть, кому переплыть-то суждено, канувших в пучину. Не забудут, и про них тоже вспомнят. Помогут в горький час.
– Вы из Параклита? – спросил Тихон.
– Из лавры.
– Мне ваше лицо очень знакомо, а встречаться, по-моему, все-таки не доводилось.
– В лавре народу много…
Послышались голоса, усиленные эхом.
– К вашему святейшеству спешат. Обеспокоились…
Тихон вздохнул, поднялся:
– Жалко уходить отсюда… Напрасно переполошились.
– Хорошо, что вы смелый человек, – сказал старец.
– С нами Бог.
Старец горестно встряхнул головой:
– Весь ад восстал на Россию! А в море, про которое говорил вам, буря бурю погоняет.
Тихон улыбнулся страннику:
– Ничего. Завтрашний день у Бога, а мы ведь Божьи. Помолитесь о нас. Да благословит и вас Господь.
Пошел на голоса. Монашеские одежды уже мелькали за деревьями.
И тут сердце толкнулось в груди – обернулся. Старец стоял, опершись на посох левою рукой, а правой творил крестное знамение.
– Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Тихон поклонился, снова пошел. И снова сердце беспокойно обмерло.
– Святейший, вот вы где! – спешили к патриарху посланные из Параклита иноки.
Тихон обернулся к бревнам. Старца не было.
Клобук Никона
Поднявшись до зари, Тихон молился в домашней церкви, величая Пресвятую Деву, Богоизбранную Отроковицу, и Ее вхождение во храм.
Душа была покойна, но не покоем неотвратимости – так люди идут под нож хирурга, – а скорее детской уверенностью в праздник: коль день ангела, любящие родители приготовят и пир, и подарки.
– Что-то ты осунулся! – сказал Тихон своему келейнику Якову. – Неможется?
– Здоров, владыка! Ночь не спал.
– Какие-нибудь неприятности?
– О вас думал… Тревожно все-таки…
– Напрасно. Патриарх в России будет – вот что главное.
В Кремль поехали пораньше: большевики для Кремля установили пропускной режим.
Поставление началось в девять часов в соборе Двенадцати апостолов. Приветствуя нареченного патриарха, Платон Тифлисский сказал:
– Святейший Синод с благоговением преклоняется перед промыслом Божьим, избравшим тебя на Патриарший престол Российской церкви.
Тихон, отвечая, помянул о главном: