Страница 17 из 25
Из Великих Лук писала племянница Анна Великотная: «Отец родной, не оставьте меня при моих тяжелых скорбях. Я слабая и больная жить при такой дороговизне. Да еще и сирот, детей старшего моего сына, приходится воспитывать. И не знаю, что делать и на что жить. За убитого героя сына Кронида я ничего не получаю, обидно и горько, живя при такой скудости… Не откажите в своей помощи, избавьте от голоду и холоду, обогрейте мою наболевшую душу, а Вас Господь не оставит».
И опять из Ярославля от настоятеля Покровского монастыря Серафима: «Пишу эти строки и не знаю, буду ли я жив завтра. Сердце изболелось за поругание веры Христовой – за страдалицу Родину. Был у отца Птоломея, у отца Федора, у благочинного Николая Воскресенского, у матушки игуменьи, тоже страждущей от большевиков. Выступал в храме с обличением социализма». И приписка отца Птоломея: «Посылаю Вам сие письмо, т. к. отец Серафим скрывается. Пришло за ним шестнадцать человек вооруженных. Крестьяне отбили».
Порадовали сообщения из Киева. Борцы за незалежность Украинской церкви на выборах митрополита вели себя как хозяева, но все-таки не взяли верха. Епископа Дмитрия (Вербицкого), викария Киевской епархии, за которого голосовали самостийники, с подавляющим преимуществом победил митрополит Антоний (Храповицкий). Националистам удалось, однако, провести в министры исповеданий сторонника автокефалии, кандидата Киевской духовной академии Лотоцкого. Всеукраинский Собор залихорадило, но гетман Скоропадский поддержал Антония. Представитель патриарха на Соборе митрополит Евлогий (Георгиевский) подвел черту под церковной распрей: «Пал министр – пала и автокефалия». Самостийная Украина сохранила единство с православной Русской церковью.
Письма из Ярославля встревожили Тихона. Получив разрешение властей, он выехал в бывшую свою епархию, надеясь прекратить разгул расстрелов и гонений на духовенство.
Комиссары приняли патриарха почтительно. Охотно участвовали в торжественных обедах и даже снимались с его святейшеством для истории. Но каково было видеть расстрелянный город…
Вернувшись из Ярославля, Тихон призвал ко всеобщему покаянию во дни Успенского поста. Когда-то первые русские патриархи Иов и Гермоген в лютую Смуту тоже благословляли Москву на очистительное покаяние.
В послании святейшего Тихона пробивались гласы отчаяния: «Где же ты, некогда могучий и державный русский православный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу?»
Страшно было читать, но сказанное патриархом для утерявших прежнюю жизнь было правдой.
«Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источники жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу?»
Народ молился, а плясунья – кровавая чума – еще только туфельки примеряла. Пляска была впереди.
Дело Локкарта
Тихон вернулся со службы в церкви на подворье умиротворенный и отдохнувший. После больших праздников Спаса, Успения в душе наступили будни, Тихон радовался малолюдью и молитвенному труду. Яков Анисимович приметил в святейшем эту чудесную душевную сосредоточенность и вздыхал, не желая втягивать в деловую суету.
– Федя юродивый был.
– Из Киева?
– Из Одессы, от владыки Платона. – Подал портфель. – Четыре пакета. Святейший, ты хоть пообедай.
– Прости, Яков. Я все-таки просмотрю присланное, нет ли чего весьма срочного.
А срочной была сама жизнь. Ни поработать, ни пообедать не удалось, приехал Шеин.
– В Ленина стреляли… Чекисты рвут и мечут. Идут повальные обыски. Приготовьтесь.
Тихон посмотрел в календарь:
– По-нашему семнадцатое.
– Наконец-то и на них управа сыскалась! – Яков Анисимович перекрестился. – Притихнут небось без Ленина.
– Милый мой! – воскликнул Шеин. – Теперь вся власть у Троцкого. Иудей в квадрате. Уж он-то поизгаляется над Россией.
К приходу незваных гостей готовились впопыхах, но вечер и ночь прошли спокойно.
Утром святейший был на Соборе. В перерыве увидел Нестора Камчатского, спросил смущенно:
– Владыка, как здоровье Антонина (Грановского)? Я за делами, грешник, опять забыл о нем.
– Исчез! Уход в больнице был хороший, поправился. Записку мне от него принесли: «Благодарю. Исчезаю. Не ищите».
– Исчезать он всегда умел, – улыбнулся Тихон. – Значит, действительно здоров.
– Ваше святейшество, к вам. – Шеин подвел двух незнакомых людей.
– Присяжный поверенный Яков Иванович Лисицын, – представился один.
– Корреспондент газеты «Утро России», – сказал другой, щелкнув по-военному каблуками.
– Мы представители Великорусского союза, – переходя на шепот, сообщил присяжный поверенный. – Отстаиваем интересы великороссов. Желательно ваше святейшее благословение усилиям безупречно честных и благородных людей, а мы в свою очередь будем всячески поддерживать деяния Собора.
– Собор должен действовать своей внутренней силой, – сказал Тихон. – В помощи каких-либо организаций нужды нет, а кто хочет служить Церкви, тот должен стать ее членом, и не по случаю особого момента в жизни страны – по убеждению.
– Вы напрасно нам не доверяете! – Присяжный поверенный покраснел, то ли от смущения, то ли от праведного гнева. – Мы организация серьезная.
– Вот я вас и призываю – будьте смиренными прихожанами в храмах, тогда Господь и великороссов милостью не обойдет.
Новый день принес новый страх. Пришли телеграммы из бывшей столицы: убит председатель Петроградской ЧК Моисей Урицкий.
– Дави кровавых клопов! – обрадовался Яков Анисимович.
– Побойся Бога! – укорил келейника Тихон. – Пролитая кровь вопиет… Для евреев кровь есть душа. А Павел писал, обращаясь к своему племени: «Без пролития крови не бывает прощения». Нынешние властители за кровь своих могут взять непомерную цену.
Как по Книге Судеб читал. Смерть товарища Урицкого товарищ Зиновьев оценил в пятьсот жизней.
– Как их только земля носит! – стонал от бессилия простодушный келейник святейшего. – Еврейка Каплан ранила полуеврея Ленина, еврей Каннегисер убил еврея Урицкого, а головы с плеч летят русские! Это не месть, это иудейское жертвоприношение.
– Это – революция, – сказал Тихон. – Мне рассказали: Урицкий потребовал отставки, последние дни ЧК заправлял. Не смог обуздать кровавой вакханалии. Расстреливали не только ведь на Гороховой. В каждом районе города своя ЧК, свои палачи… В молодости Моисей Соломонович слыл за великого талмудиста, ради светлого будущего в тюрьмах сидел, а оно, это их будущее, кровью пропахло.
– Вчера Ленин, сегодня Урицкий… Что день грядущий нам готовит?
– Тебя тьма обуяла. Ступай, положи тысячу поклонов! – сурово приказал святейший.
Грядущий день принес невероятное сообщение: в Москве чекисты арестовали дипломатов трех посольств: Великобритании, Франции, США.
Взяли Локкарта – начальника специальной британской миссии, главного заговорщика, американских резидентов Каламатиано и Фриде, генерального консула Франции Гренара и рыбешку помельче. Американских шпионов приговорили к расстрелу, восемь дипломатов осудили на разные сроки тюрьмы, Локкарт и Гренар отделались испугом – их выслали.
Изумившая мир чекистская акция заняла два дня, 18–19 августа, а 21-го святейшему принесли московскую вчерашнюю газету. В заметке о разоблачении шпионской сети красным карандашом были подчеркнуты строки: «В этом деле замешан патриарх Тихон, который начальнику миссии Локкарту обещал полное содействие».
Святейший тотчас поехал на вечернее заседание Собора и выступил с заявлением о непричастности к заговору.
В СНК помчался профессор Кузнецов, доказывал, что газета лжет, но с обыском к патриарху явились той же ночью. Допрашивали вежливо.
– С Локкартом у меня никакой связи не было, – отвечал Тихон чекистам. – Два раза с официальными визитами приходил английский консул Оливер, передавал приветствия от Кентерберийского архиепископа, главы Англиканской церкви. Французский посол Нуланс у меня никогда не бывал. Приезжал представитель французской миссии Рене Маршан, говорил о намерении союзников восстановить Восточный фронт против Германии на территории России.