Страница 3 из 10
Мы покупаем козье молоко у бабы Зины, малину – у бабы Нади, картошку варим свою – выкапываем мелкую из горячей земли. Весь дом – от пыльного подклета, до борова печи, от красного угла, где родители повесили старую икону на пальмовой доске, до разросшегося терновника – ягоды сладкие, перезревшие, в крапиву падают, но не такие сладкие, как твои губы, – весь столетний дом – только наш, он нас переживет, и детей наших, они же будут – будут обязательно, ведь мы же будем жить долго и счастливо, и ты не умрешь, ну же, что ты плачешь, дурочка, все хорошо, давай я тебе расскажу о грозе.
– Белка, ты знаешь, из чего тучи состоят?
– Из воды.
– Ага. А почему в тучах гроза?
– Дождинки?
– Не-а. Тучи – там, наверху, ближе к стратосфере, тучи состоят из снега.
– Из снега? Тучи? Поэтому они такие белые?
– Ну, не совсем. И вода отражает белый свет, и снег. Так вот, чтобы снежинка образовалась, нужны – что?
– Что?
– Ну же. Это же на лекциях было.
– У нас нет.
– Точно?
– Угу. Передай мне малину.
– А поцеловать?
– На!..
– Так… О чем я? Уф-ф-ф. Ты вкусно целуешься. Чемпионка.
– Ага.
– И язык розовый. Ты зачем гаишнику язык показала?
– А чего он, пузатый, на нас палочку наставил?
– Зараза!
– А то! Еще молока? Так. Давай о снеге.
– Чтобы снежинка образовалась, нужна пыль. Обычная пылинка. Только очень-очень маленькая, такая, чтобы ветер ее забросил на несколько километров. И там – высоко-высоко – на ней осаждаются первые молекулы воды. И растет правильный шестиугольник.
– Гриш…
– Что?
– А почему снежинки всегда шестиугольные? Ну, не квадратные, не семиугольные?
– А, это еще Кеплер, который Иоганн, доказал. Он своему благодетелю, императорскому советнику-не-помню-какому, подарил рождественский подарок: «Рассуждение о снежинках». Я в Залесске купил, в магазине, за год, когда в тебя влюбился. Только ты еще тогда не знала.
– А вот и знала!
– Не показывай язык!
– Знала!
– Откуда?!
– Я загадала. Сидела на сеансе в кинотеатре. А потом оглянулась… Это, кажется, «Сокровища Атлантиды» шли, ну, там, где они нырнули.
– Точно! Я три раза ходил.
– Ты всегда сидел на заднем ряду.
– Точно.
– А я загадала, что оглянусь… Оглянулась, а там ты сидел. Один. И смотрел. И меня не видел. А потом ты вышел из кино и пошел к себе, а я запомнила, что у тебя спина была мокрая.
– Блин.
– Что, Большой Медведь?
– Получается, ты меня выбрала? Это не я тебя нашел?
– Ха! Знай наших!
– От вы, Евины дочки… Вот так всю жизнь живешь, думаешь, что ты самый умный, и хитрый, и ловкий, и украл так ловко, ан нет – оказывается, сам в сети попадаешь. Оказывается, это нас выбирают.
– Ты умнеешь на глазах.
– Зараза!
– Так, хватит целоваться. Ты о снежинках не рассказал.
– Смотри, все очень просто. Кеплер ходил по двору, вымощенному плитками, и думал-думал-думал. Вообще, думать – это прикольно. И он понял, что это задачка на то, как минимальным количеством фигур покрыть максимальную площадь. А какая фигура с самыми маленькими размерами занимает самую большую площадь? Ну, это третий класс!
– Круг?
– Точно. А какой многоугольник ближе всего к кругу, но чтобы эти многоугольники между собой без зазоров складывались, как плиткой?
– Восьмиугольник?
– Да тю.
– А, поняла. Шестиугольники.
– Ну. А он целую брошюру написал, вельможе на Новый год подарил, очень витиеватое рассуждение получилось, тогда все было витиевато… Ты куда?
– Сейчас, вынесу тарелки на мост. Слушай, ни туда ни сюда! Ну что это – оставлять? Допей молоко! Ну, пожалуйста!
– Хорошо…
– Гриш!
– Что?
– Бегом сюда!
– Что случилось?
– Бегом!
Над Старым лесом, расчертившим пыльный горизонт, висел маленький белый клубок. Это не была огромная туча, из тех, которые пару недель назад попытались пролить дожди на выжженную долину, – мы видели ливни, что обрушивались на нас и испарялись, не долетая до земли, лишь пугали мечущихся ласточек, – нет, это был просто белый клубок, инопланетной тарелкой зависший над Марфиным ключом.
– Белка…
– Что?
– Белка, беда идет. Большая беда.
– Ты что?!
– Белка, бегом побежали, все, что на заборе, снимай, все в дом.
– Гришка, ты с ума сошел?
– Смотри!
Клубок рос слишком быстро, будто маленький пацан катал снежный комок из стратосферной стужи. Сначала комок был с яблоко, потом с футбольный мяч, термоядерная медуза поежилась, дохнуло ледяным ветром…
– Гришка!
– Не бойся! Давай быстрее!
– Гришка, я боюсь!
– Не бойся ты! Давай в дом убегай!
– А ты?!
– А я… Я посмотрю…
– Я с тобой!
– Марш отсюда!
– Не пойду! Чтобы тебя шаровая молния шарахнула?! В Рихмана играешь?! Я без тебя никуда!
– Брысь отсюда! Здесь стой, у двери.
Терновник уже клонился до земли, ягоды сыпались с глухим стуком, жухлые листья летели над землей, пыль, сор, мусор с полей вились жгутами через реку, через высохшую деревню, желтые пасмы песка перелетали через дальнюю молочную ферму, ветер заревел, будто Создатель включил аэродинамическую трубу…
– Гришка! Гриш-ка!
– Что?!
– Будет смерч?!
– Не зна-ю! Мо-лись, что-бы кры-ша!
– Что?!
– Что-бы кры-ша не у-ле-те-ла!
Шарах!
Черная туча грохочет в полнеба, над Старым лесом пляшет занавес из розовых и синих молний, уже ничего не слышно, только твоя потная ладошка в моей руке, я слышу, как стучит твое сердечко, слышу, как звенит твоя кровь, которую жжет золотой корень, волшебная роза, что жарче Чернобыля, оранжевые молнии лупят по полю, распаляясь, раскаляясь от бешеной пляски…
– Быстро в дом!
Закрыть, запереть, спрятаться – маленькие человечки, потные ладошки, сердечки-комочки, как мышата, – что есть человек перед ликом Его?
Гремит!
– Ну, Белка, давай молоко допьем.
– А?
– Плохо слышишь? Громко?
– Так гремит… Обними меня.
– Ты знаешь, как считать, где гроза?
– Как?
– Просто. Скорость звука триста тридцать метров в секунду. Проще говоря, за три секунды звук проходит километр. А скорость света – триста тысяч километров в секунду. Мгновенно. Поэтому молния блеснет… Ты слушаешь?
– У тебя так сердце бухает.
– Я люблю тебя. Ты вкусно пахнешь.
– Ты вкуснее. Очень-очень.
– О звуке и свете. Рассказывай.
– Перестань целоваться.
– Перестану.
– Не щекочись!
– Не буду. Давай, а то защекочу.
– Молния блеснула – считай.
– Как?
– Спокойно. Двадцать два, значит, секунда. Двадцать два, двадцать два, двадцать два. Уже три секунды. Значит, километр. Шесть секунд прошло с молнии – сколько километров отсюда сверкнуло?
– Два?
– Теперь сама считай. Сейчас молния блеснет… Есть!
– …Семь, восемь, девять… Три километра?
– Ага. Видишь, это не страшно. Это далеко. Сейчас еще молнию дождемся…
Шарах! И блеск! И гром – сухой, резкий, уши заложило.
– Гриша?..
– Стоп… Это уже по нам. Это по деревне.
И посреди пляски молний, посреди оранжевых и ослепительно синих сполохов – звон. Кто-то колотит в рельс – заполошно, тревожно, как в колокол, как в деревянные била, что раньше об ордынской напасти возвещали, – над взметенной деревней, над старым, как бог, миром русский человек бьет в железо: спасайте!
– Белка! Пожар. Горит где-то. Бежим! Хватай ведра!