Страница 62 из 81
(Может, Вышинский рассчитывает на затемнение сознания, на полученный Крестинским укол, на его бессонные ночи? Неужели всерьез надеется запутать в словах? — К. И.).
Крестинский. Я не входил в состав троцкистского центра потому, что я не был троцкистом.
Вышинский. Вы не были троцкистом?
Крестинский. Не был.
Вышинский. Никогда?
Крестинский. Нет, я был троцкистом до 1927 года.
Председательствующий. В начале судебного заседания на мой вопрос вы ответили, что никогда троцкистом не были. Вы это заявили?
Крестинский. Я заявил, что я — не троцкист.
Вышинский. Итак, вы до 1927 года были троцкистом?
Крестинский. Был.
Вышинский. А в 1927 году вы когда перестали быть троцкистом?
Крестинский. Перед XV съездом партии.
Вышинский. Напомните дату.
Крестинский. Я датирую мой разрыв с Троцким и с троцкизмом 27 ноября 1927 года, когда я через Серебрякова, возвратившегося из Америки и находившегося в Москве, направил Троцкому резкое письмо с резкой критикой…
Вышинский. Письма этого у нас нет в деле. У нас есть другое письмо — ваше письмо на имя Троцкого.
Крестинский. Письмо, о котором я говорю, находится у судебного следователя, потому что оно изъято у меня при обыске, и я прошу о приобщении этой переписки.
Вышинский. В деле есть письмо от 11 июля 1927 года, изъятое у вас при обыске.
Крестинский. Там же есть письмо от 27 ноября.
Вышинский. Нет такого письма.
Крестинский. Не может быть…
(И здесь не удалось. Прокурор вынужден вильнуть в сторону. — К. И.).
Вышинский. У нас сейчас ведется судебное следствие, а ведь вы на следствии не всегда говорили правду. Вы говорили на предварительном следствии, что вы формально не входили в центр. Значит, на предварительном следствии вы признали, что входили вообще, по существу, в троцкистский центр. Вы признавали это на предварительном следствии?
Крестинский. Нет, не признавал.
Вышинский. В ваших показаниях (т. 3, л. д. 9) вы показывали: «Формально не входил…». Значит, можно понимать так, что не формально входили. Верно?
Крестинский. Я не входил вообще в состав троцкистского центра.
Вышинский. Значит, вы дали неправильные показания?
Крестинский. Я же заявил, что эти мои показания не соответствуют действительности.
Вышинский. Когда я вас допрашивал на предварительном следствии, вы мне говорили правду?
Крестинский. Нет.
Вышинский. Почему вы мне говорили неправду? Я вас просил говорить неправду??
Крестинский. Нет.
Вышинский. Просил я вас говорить правду?
Крестинский. Просили.
Вышинский. Почему же, когда я вас прошу говорить правду, вы все-таки говорите неправду и заставляете следователя писать это, потом подписываете? Почему?
Крестинский. Я дал прежде, до вас, на предварительном следствии неправильные показания.
Вышинский. …и потом держались?
Крестинский. …и потом держался, потому что на опыте своем личном пришел к убеждению, что до судебного заседания, если таковое будет, мне не удастся опорочить эти мои показания.
(Разрядка моя. Нужно ли еще что-нибудь для полной дискредитации этого процесса? Но нам все мало. Мы никак не можем понять, в чем дело. Почему они говорили неправду? — К. И.).
Вышинский. А теперь вы думаете, что вам удалось их опорочить?
Крестинский. Нет, не это важно. Важно то, что я заявляю, что не признаю себя троцкистом. Я не троцкист.
Вероятно, разумнее было бы прекратить допрос Крестинского, перенести его в конец процесса, дав возможность палачам обработать жертву. Или пускай так все и останется, как уже случилось: Крестинский отказался, но свидетели его изобличили. Мало ли случаев, когда полностью изобличенный преступник отрицает свою вину. Никакой суд, в конце концов, это не смущало. Но Вышинскому необходимо добиться признания. Запутать? Нет — запугать. Нажать, продемонстрировать подлость и грубую силу, напомнить этому несчастному, с кем он имеет дело, сломить волю. Галина Серебрякова уверяла меня со слов сведущих людей, что в специальной ложе за занавесом кто-то видел силуэт «человека с усами» и чувствовался запах трубочного табака. Сталин, мол, лично наблюдал и, вероятно, давал практические советы относительно пыток. Сейчас мне не так интересны отношения Сталин — Икрамов, как Сталин — Вышинский. Что один испытывал к другому?
Вышинский. Вы сообщали, что вы находились на особо конспиративном положении. Что это значит — «особо конспиративное положение»?
Крестинский. Вы же знаете…
Вышинский. Вы меня в качестве свидетеля не привлекайте к этому делу Я вас спрашиваю, что значит — на особо конспиративном положении?
Крестинский. Это было сказано в моем показании.
Вышинский. Вы не хотите отвечать на мои вопросы?
Крестинский. Эта фраза о том, что я нахожусь на особо конспиративном положении, есть в моем показании от 5 или 9 июня, которое от начала до конца является неправильным.
Вышинский. Я не об этом вас спрашиваю, поэтому прошу не спешить с ответами. Я спрашиваю, что значит — нахожусь на особо конспиративном положении?
Крестинский. Это не соответствует действительности.
Вышинский. Это мы потом будем выяснять. Я хочу понять смысл заявления о том, что вы находитесь на особо конспиративном положении.
Крестинский. Если бы это соответствовало действительности, то это означало бы, что я, будучи действительно троцкистом, принимаю все меры для того, чтобы скрыть свою принадлежность к троцкизму.
Вышинский. Прекрасно, а чтобы скрыть, надо отрицать свой троцкизм?
Крестинский. Да.
Вышинский. Сейчас вы заявляете, что вы не троцкист. Не для того ли, чтобы скрыть, что вы троцкист?
(Очень трудно в этом случае сдержаться: не выругаться, не заплакать. — К. И.).
Крестинский (после молчания). Нет, я заявляю, что я не троцкист.
Вышинский (обращаясь к суду). Можно спросить обвиняемого Розенгольца? Обвиняемый Розенгольц, вы слышали этот диалог?
Розенгольц. Да.
Аркадий Павлович Розенгольц — Народный комиссар внешней торговли СССР, член партии с 1905 года, работал под кличкой «Степан». В Октябрьские дни он распропагандировал и привел к Моссовету первую войсковую часть — самокатный батальон.
Сейчас вряд ли нужно вспоминать все его заслуги перед партией В данном тексте следует отметить, что А. П. Розенгольц был человеком, вызвавшим дрожь зрителей в Октябрьском зале Дома союзов, когда во время своего последнего слова вдруг запел: «Хороша страна моя родная… Нет такой другой страны на свете, где так вольно дышит человек».[15]
Но это было позже, двенадцатого марта, а на допросе второго марта Николай Николаевич Крестинский еще мог, вероятно, рассчитывать на то, что его личный пример повлияет на старого товарища по партии, поможет тому обрести себя.
Вышинский (Розенгольцу). Как вы считаете, Крестинский был троцкистом?
Розенгольц. Он троцкист.
Вышинский. Обвиняемый Крестинский, прошу слушать, а то потом вы будете заявлять, что не слышали.
Крестинский. Мне стало нехорошо.
Вышинский. Если обвиняемый заявляет, что ему нехорошо, я не имею права его допрашивать.
Крестинский. Мне нужно только принять таблетку, и я могу продолжать.
Вышинский. Вы просите вас пока не допрашивать?
Крестинский. Несколько минут.
Вышинский. А вы можете слушать, как я буду допрашивать других?
15
Несколько искаженный текст песни цитируется по стенографическому отчету. Очевидцы утверждают, что А. П. Розенгольц пел эти слова.