Страница 3 из 18
– Её может вылечить только надежда, – говорит мама.
Я и сама свидетельница этому. Потому что, когда приходит письмо от дяди Равиля, она вообще забывает о болезни. Как она спешит к нам! Перед моими глазами бегут строчки: «Потерпи, мама, до моего приезда. Больше не будешь жить в холодной избе. Бог даст, построим пятистенку, мама. Ты только в зале будешь сидеть и читать намаз…», «мама, как только я вернусь, купим корову…»
Вот такой бывает она, Надежда. Приходит в форме письмеца и лечит бабушку. А сегодня, когда я читала эти строки, бабушка плакала, но её глаза смеялись. От счастья она плакала. Её Надежда в этот маленький домик не умещалась, казалось, она бы не уместилась даже и в тот большой дом, который построит дядя Равиль. От радости она плакала…
Проходит около двух недель, давление уже поднимается так высоко, что бабушка и не выходит из дома. Приходит снова письмо от дяди Равиля. И бабушка, не зная, что делать от радости, в своих больших калошах, налегке бежит к нам. Я вижу её через окно. И жду её восклицания: «Рузия, до-о-оченька!» А у меня у самой в душе теплится надежда. Знаю, пришло письмо от дяди Равиля… Может быть, и меня похвалил, как, мол, хорошо пишет соседская девочка… Я не успеваю даже помечтать, бабушка уже и в дом влетает.
– Рузия, до-о-оченька, – она мелодичным голосом окликает меня, – прочти-ка это письмо.
Она указывает на уголочек белого конверта, который торчит из кармана её синего бархатного камзола, и спешит обратно к себе домой. Я за ней: «Неужели нельзя было у нас только прочитать?» А у самой перед глазами орешки в пиале, которая стоит на середине стола. Вообще-то их и в карманах её камзола достаточно.
– Ну давай, доченька, читай. И в этот раз, наверное, услышим радостную весть… Душа снова не на своём месте… – бабушка, сама с собой разговаривая, старается угадать содержание письма. – «Пишите ответ», наверное, так и написал. Каждый раз пишет так.
– Нет, не может быть только это…
– «Мама, по приезду сам пойду на сенокос», – я добавляю своё предположение.
– Это было в том письме, – бабушка недовольным голосом перебивает меня.
Хотя я и была ребёнком, но всё равно уже понимала, что я чужая. Потому что бабушка наступает на половицы твёрдо и тяжело… Мне самой становится уже интересно. И о чём мог написать в этот раз дядя Равиль?
«Дорогая мамочка…» – и в этом письме было столько же теплоты. Мне казалось, эти слова для бабушки были как весенний дождь… «Я каждый вечер, мама, перед сном читаю эту молитву. И мне становится легче, потому что скучаю по вам, – писал дядя Равиль, – мама, все молитвы, которые ты читала, я помню!»
Ой, как бабушка обрадовалась этим словам! «Ну, ну, ещё что написал?» Несколько раз сходила на кухню, в печь дров подкинула, добавила угля в самоварную трубу. Потом заставила снова прочитать. Ещё и ещё раз. «Как дома? Тепло ли, мама? Есть ли дрова? Как там дедушка? Раны, наверное, очень болят. У меня всё хорошо, мама».
– «Мама, мама, мама», – я с раздражением повторяла слова и почему-то злилась.
– Конечно, мама, кто ещё? – бабушка Асхабджамал отозвалась твёрдым голосом. – Он сейчас большой человек, государственный… Солдат, который стоит на посту…
Да поняла уже я: дядя Равиль скоро вернётся домой и все тяготы жизни этого дома устранит. Потому что он теперь сильный! Очень сильный! Он же солдат!
Для меня открытием стало одно предложение. «Как хорошо, что ты есть, мама, и деревня родная, по вам я очень скучаю!» Эти слова и мою душу чуть не прожгли. «Есть деревня родная!» Так и написал. Так в этой деревне и я живу… Да ещё я его соседка… Может, и по мне скучает дядя Равиль? Продолжаю читать, лишь бы бабушка не догадалась о моих мыслях. «Мама, только не старей до моего приезда!» После этого предложения бабушка снова быстро-быстро зашагала на свою кухню, к самовару. Там, в самоваре, на пару, варится яичко. Оно за хорошее письмо. А на нашей улице людей, которые могли бы прочитать письмо, много. Да вон Сакиня-апа[3] живёт напротив. Сама учительница. Но бабушка её не просит. Иногда учительница бабушку хвалит, что даёт мне читать. Что, мол, ребёнок не умеет раскрывать секреты, хитрая, мол, старушка. И какие секреты могут быть в письмах? По-моему, никаких…
В этот раз содержанием письма и моя мама заинтересовалась:
– О чём пишет твой дядя Равиль? Жив-здоров?
– Написал, что перед сном читает молитву.
Мама с папой рассмеялись. Ну и что смешного я сказала? Его же бабушка Асхабджамал сама научила читать молитву.
– Маладис старушка, – говорит мама, – первым делом воспитывает любовь к Аллаху…
– И потом эта любовь перейдёт к природе, к людям…
– Скажи, перейдёт на весь мир… Воспитанный на любви ребёнок не может быть несчастным…
Родители как-то непонятно разговаривают меж собой. Я тоже знаю эту молитву, но меня никто не хвалит…
…А однажды бабушка продиктовала одно предложение, которое я вообще не поняла. «Сыночек, от мамы письмо пришло, тебе привет передаёт», – сказав так, бабушка посмотрела мне прямо в глаза. Потому что я сидела как каменная…
– Пиши, пиши, так и напиши. Так надо…
– Так и написать «От мамы пришло»?
– Да, так…
Я совсем запуталась. У одного дяди Равиля две мамы? И ещё, не было же такого письма… У бабушки, кроме меня, читающих никого нет…
Моим ногам откуда-то через щели пола дует холодный ветерок. Пальцы мёрзнут. Пол очень холодный, потому что доски трухлявые. От безвыходности качаю ногами.
– Не качай люльку шайтана[4], – бабушка смотрит на меня сурово, – он не ангел, так нельзя…
– Ноги замёрзли…
– Нельзя было сразу сказать…
Бабушка с печи достаёт белые шерстяные носки:
– Вот надевай, связала для Равиля. Выстирала, и уже высохли… Ай, какие тёплые…
Она своими шершавыми руками гладит мягкие носки.
А я в мечтах оживляю тот дом с тёплыми половицами, который построит дядя Равиль. Каким будет он? На чей дом похожим будет? Нет, нет, он будет похожим на Надежду. Будет большим, как Надежда! Будет светлым, как Надежда! Будет красивым, как Надежда! И там бабушка Асхабджамал будет читать намаз…
В ту весну дед Акрам переселился на кладбище – отправился в мир иной. Навсегда. Нас осталось трое – бабушка, я и Надежда, дожидающихся возвращения дяди Равиля.
Наконец настал долгожданный день: широкоплечий, подпоясанный ремнём, громадного роста солдат, нагибаясь, зашёл в низкие ворота бабушки Асхабджамал… Он был и похож, и непохож на дядю Равиля. Хотя, кто ещё зайдёт в этот дом? Тем более в солдатской форме…
– Дядя Равиль приехал! – весть о его приезде домашним я принесла.
Через несколько минут у ворот бабушки Асхабджамал собрались соседи. Сначала прибежала ребятня. Потом агаи[5]… Он со всеми поздоровался. На его лице играла улыбка.
Как мы обрадовались в тот день, как были веселы! По голубому небу тихо проплывали белые облака, вдоль огородов в траве сверкали жёлтые одуванчики. Весь мир озарялся каким-то тёплым светом…
Скворец исполнил все песни, которые знал. У «дверей» своего скворечника концерт давал. Я долго слушала его пение, а сама смотрела на старый скворечник, с которого слезла краска, высохла веточка. Кажется, вся деревня радовалась приезду дяди Равиля. Он же всем всегда помогал, кому сено-солому подвозил, кому дрова рубил. Целый день солнце сияло от радости, люди открыли окна своих домов…
А дядя Равиль и правда стал государственным человеком. Такой он был степенный, и одежда указывала на это. А фуражка солдатская какова! Не тот уже мальчик, увешанный платочками, подаренными деревенскими девушками, который со своими друзьями шёл по улицам и пел прощальные песни перед отъездом. Казалось, в фуражке был весь секрет армейской службы, солдатской жизни и чести…
3
Апа – тётя, старшая сестра.
4
Шайтан – чёрт.
5
Агаи – дяди (мн. число от агай – дядя).