Рассказы

– Фаиль, ты отстал, присядь, – и просит ученика закрыть книгу.

Игра так и продолжается, пока не останется самый лучший.

Однажды после уроков учитель пришёл к нам домой. Похоже, ему нужен был отец. Они оба фронтовики. Отец работал на поле, косил горох в жару и недавно только вернулся. Учитель разговаривает с отцом:

– Да, было дело на дуге… Курской… железо горело… И как мы остались живы, не знаю… Вообще-то, нам не надо было возвращаться…

Я считала учителя самым счастливым человеком, и его слова меня ошарашили.

– Прошли через мясорубку, Султан, – сказал отец, – а теперь нужно жить да жить, что дал Бог… и никуда не денешься, пока живы…

– Но мы же никому не нужны, ни людям, ни стране… я только поэтому так…

– Всё равно нельзя жить с камнем в груди, родимый. По-другому никак…

С их беседы я поняла, что учитель после войны преподавал физику, потом стал заведующим роно, кто-то написал на него бумагу «служил на немцев» и его арестовали, после освобождения он много лет был конюхом в одном колхозе, а когда умер Сталин, то учителя оправдали… Потом его направили к нам учителем начальных классов.

Тогда, сидя за занавеской, я вспомнила один случай, который произошёл в школе. Моя тётя из Москвы привезла мне очень красивую тёплую кофту, на которой были вышиты розовые бабочки. От радости я и прыгала, и бегала по дому. В тот день старалась слушаться всех взрослых. На следующий день пошла в школу в этой кофте.

А в школе мы с Халимом поссорились. Не помню, что делили мы с ним? Ах, да, он сказал, что ветер не дует в сторону горы. Как только я ему ответила, что ветер дует во все стороны: и в гору, и в реку, потому что он ветер, он взял и замарал чернилами мою новую кофту. Как я плакала тогда! Учитель меня успокаивал, что завтра принесёт ацетон, и сам почистит мою кофту. На следующий день он принёс в бутылке ацетон. Потом стал тереть пятна… Чёрные пятна превратились в белые. Я тогда поняла: и белые, и чёрные пятна не хороши… что они оба смотрятся, как выпученные глаза.

– Мы выдержали такую судьбу, лишь бы дети были счастливее нас, – учитель тогда сказал отцу, – пусть уезжают отсюда. Деревни наши малые, но и мы не нашли здесь приют. Пусть уезжают в города! Там никто не знает друг друга…

Отец кивнул головой. Он тоже согласился с ним:

– Да, ты прав, Султан. Хоть бы они жили лучше нас. Пробовали жить, как приказывал Сталин… Только можно ли назвать это жизнью… – Отец замолчал, потом добавил: – Да за тобой следом пойдёт и твоя чёрная борода, родимый. На изголовье больного, говорят, всегда сидит смерть…

– Конечно, это так. Но у каждого есть в жизни своя доля и своё серебро… нам вот не хватило серебра… – стиснув зубы, выговорил учитель, в его голосе было отчаяние и сожаление.

А Сталина я почему-то представила дедушкой Лениным. Потому что на стенах нашей школы висят портреты Ленина и Хрущёва. Когда идём пить воду к баку, мы всегда читаем вслух эти надписи под портретами. Однажды сняли их и повесили другие портреты. Под ними было написано «Косыгин» и «Брежнев». Мы ещё потрогали большие брови на портрете с надписью «Брежнев».

– Не бывает таких густых бровей, он приклеил их для фото, – объяснил нам одноклассник Зуфар.

А те портреты уборщица Галия-апа, оказывается, выкинула в мусор. Учитель не дал развития этому событию: он забрал их оттуда и дрожащими руками отперев дверь какой-то тёмной комнаты вроде склада, занёс туда.

Мы учимся в доме одного богатого человека. Правда, этот богач был моим прадедом. Папа вспоминает, что внизу, на первом этаже, были валяльные, пошивочные цеха и пекарня. Но об этом он один только помнит, и просит меня, чтобы я никому не говорила об этом. За нашей семьёй навсегда осталось прозвище «мулла», хотя наши деды и прадеды были угнаны в далёкие края.

А школа, дедушкин дом, стоит. Его брёвна толстые, и всё ещё жёлтого цвета, не выцвели за долгие годы. Его ставили настоящие мастера! В нашей деревне этот перекрёсток называют перекрёстком муллы. Здесь живут какие-то тайны. Потому что мамы всегда просят нас, чтобы мы не торопясь ходили по этому месту, оказывается, если упадёшь и сломаешь что-нибудь у себя, то больше никогда не выздоровеешь. Причина в том, что, когда увозили моего прадеда-муллу, он, якобы, здесь оставил свои заклинания…

Конечно, мы в газете написали, что, мол, так думает деревня. Написали всё обо всём, не пропустили и пожелания старушек. Рассказали и о самой школе. На следующий день был звонок сверху: «Вы ещё до сих пор не понимаете политику государства, держитесь за старое», – сказали нам. Молодая девушка из информационного центра обещала свозить нас в район, где уже была оптимизация.

Был мой долгожданный выходной день, но я согласилась поехать. И мы поехали.

Легковая машина летит по асфальту. Наверное, не догнать нас и ветру. Мы едем навстречу к солнцу. Кажется, будто солнце само бежит к нам… Меня очень радует, что страна развивается быстрыми темпами. Но журналист обязан выслушать мнения людей и донести до других. В нашей стране демократия! Каждый имеет право высказать своё мнение.

Машина наша летит как птица. Из головы не выходят слова старушек. А они говорят об одном и том же: «Не закрывайте школы! Оставьте их! Не гоните наших детей из деревни!..»

По обочинам стоят молодые берёзы, но создаётся впечатление, что они тоже бегут за нами. Желтоголовые пижмы, белая полынь на толстых стеблях тоже увязались… Такое ощущение, что весь мир следует за нами…

По небу плывут тяжёлые облака, похожие на бескрылых больших птиц.

В районе встретили нас с удовольствием. Оказывается, и до нас было много желающих посмотреть на начало оптимизации. Перед нами открывались двери каждого учебного кабинета, все они были с большими окнами, оснащены мебелью, компьютерами… Вот здесь и будут учиться дети из тех деревень, где закрылись школы. Естественно, радовало, что хорошие знания – это хорошее будущее.

– Так будет лучше, вы верите?

– Да, конечно, верю, – сказала я.

Как не верить эпохе! Как не верить стране! Мы же верим всему: в людей, времени, в будущее…

– А теперь мы поедем в школу, которая закрывается, – сказал заведующий роно. В его голосе послышалась гордость.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – сказала и я.

Когда вышли из здания, остановились в недоумении: неожиданно пошёл сильный дождь.

– Как же нам не повезло, – сказал заведующий.

– Ничего, пыль только спадёт, – ответила я.

Он переменился в лице:

– Там около трёх километров бездорожье, как его проедем?

– Проедем… Дети же по той дороге будут ходить, и мы как-нибудь проедем, – сказала я.

Заведующему не понравились мои слова, он просверлил меня своим тяжёлым взглядом.

Мы поехали. Дождь усиливался. Заведующий волновался всю дорогу:

– Нашли день приехать, с утра стояла такая погода.

– Нет, когда мы выезжали, смеялось солнце, – я улыбнулась в ответ.

Он спросил у водителя:

– Гали, как думаешь, сможем проехать?

– Попробуем… – нехотя ответил водитель.

Дождь лил как из ведра. Да и на асфальте то там, то тут появились ямы, и машина временами стала подпрыгивать. Мы все сидели без слов.

– Всё, доехали. Попробуем пойти пешком, но не похоже, что мы дойдём. – Водитель старался говорить спокойно, но его слова меня не успокоили.

Я очень хотела именно сегодня поверить в слово «оптимизация» и в то, что она приведёт только в хорошее будущее. Со всей душой пожалела деревенских ребят. Они не виноваты, что родились в малых деревнях!

Немного постояв под дождём, мы снова залезли в тёплую машину.

– Нет, не сможем дойти… Как можно сюда заехать? – сказал заведующий угрюмым голосом. Потом приказал: – Поехали обратно!

Мы все молчали. Потому что было ясно, что даже государство бывает беспомощным перед созданными своими руками проблемами…

Тихое утро. Лыжня, которая соединяет нас с образованием, то есть со школой соседней деревни, лежит вся в сверкающей белизне. Звук скользящих лыж, кажется, слышится на том конце земного шара. На пуховом платке блестит иней, он на ветру бьёт меня по лицу. Я вспоминаю учителя, который весь белый приезжал в школу. Я, наверное, сейчас сама на него похожа.