Бесчувственные. Игры разума

На столе громоздилось уже три пустые бутылки. Время текло медленно, зал редел. В глазах начинало плыть, но я все еще находила себя в здравом состоянии. Чего нельзя было сказать о старике. Хэнк Андерсон, отставив бокал с половиной выпитого, прикрыл глаза и слегка накренился. Седые волосы спрятали осунувшееся от усталости лицо, но в следующее мгновение под наши с Коннором пристальные взгляды мужчина с гулким стуком ударился лбом о стол. Битва была выиграна.

‒ Ха! ‒ выкрикнув это так громко, что оставшиеся посетители невольно глянули в нашу сторону, я по-ребячески указала пальцем на дремлющего лейтенанта.

Мужчина ничего не ответил. Из-под копны проволочных волос доносилось бульканье и кряхтение, но я была слишком довольна собой, чтобы вот так просто оставить старика в покое. Гладкие волосы слегка растрепались от этих напряженных часов, щеки покрывала красная краска. Уверена, что даже в моих глазах можно было увидеть блеск алкоголя и триумфа.

‒ Коннор, напомни мне забрать завтра у лейтенанта полторы тысячи долларов, ‒ заикающимся голосом не глядя на андроида, произнесла я.

‒ Если быть точнее, тысяча пятьсот пятьдесят долларов, ‒ на мой недоуменный и туманный взор мужчина пальцем указал на полупустой бокал Хэнка.

‒ Отставить, ‒ хриплый едва пробиваемый сонливое состояние голос приубавил моего триумфа. Лейтенант инертно откинулся на спинку дивана, туманно хлопая глазами.

‒ Вас предупреждали, лейтенант, ‒ нарочито важно произнесла я. Вышло плохо. Губы то и дело подрагивали в попытке усмирить желание улыбаться во все тридцать два зуба. ‒ Со мной бесполезно пить.

‒Я сказал отставить! ‒ мужчина ударил кулаком по столу. Он был похож на разъяренного от нарушенного зимнего сна медведя, что вот-вот собирался выползти из своей берлоги и навалять несчастному одинокому охотнику. ‒ Мы еще не закончили!

Теперь на нас смотрел весь бар. Хэнк выбрался из-за красного стола, его опьяненное тело шаталось из стороны в сторону. Пока я с озорной ребяческой улыбкой наблюдала затуманенным взглядом за попытками старика держать равновесие, сидящий рядом андроид встревоженно подсаживался ближе к едва ли что-то понимающему Андерсону. В воздухе витал запах насыщенных алкогольных паров. Бар был не самым интеллигентным местом, на то это и бар! Но даже то количество алкоголя, что обычно употребляли здешние посетители, не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось этой ночью за этим столом.

Людской гомон превратился в шепот. Люди посматривали в нашу сторону, перекидывались фразами, те, что стояли на танцполе, медленно, но нетерпеливо сместились в сторону. Похоже, не только у меня пьяный Хэнк Андерсон вызывал ассоциации с диким, пробужденным бурым медведем.

‒ Мадам, месье, ‒ Андерсон сделал театральный поклон, едва вновь не поцеловавшись со столом лбом. Коннор, отметив отсутствие баланса у напарника, вновь придвинулся ближе. ‒ Я вынужден вас… покинуть. Не-на-дол-го.

Старческие ноги разбрасывались в разные стороны. Лейтенант грозился в любой момент свалиться на пол, но разведенные в стороны руки кажется добавляли ему хоть какой-то баланс. И когда мужчина под насмешливыми взглядами ближайших соседей скрылся за дверью в мужскую уборную, я выдохнула задержавшийся внутри воздух.

‒ Крепкий малый, ‒ я могла проиграть этот спор. Язык начинал заплетаться.

Периферийное зрение четко улавливало на себе множество взглядов, но среди них был один единственный с толикой укоризны и суровости. Темные механические глаза придавливали меня к месту. Коннор смотрел на меня с нескрываемым раздражением, его полные губы были плотно сжаты. Механическая, покрытая светлой синтетической кожей рука покоилась на столике и действовала, словно красная тряпка на быка. Я чувствовала порывистое желание запустить пальцы под синий с черной каемкой рукав, цепко сжать сильное мужское запястье, обтянутое белой тканью рубашки. Взгляд самостоятельно находил в нем новые детали, которые будоражили тело. Небрежный воротник с отстегнутой белоснежной пуговицей все так же оголял светлый участок кожи. Можно ли было прощупать холод через тонкую искусственную оболочки грудной клетки? Мозгу срочно хотелось узнать это. Фантазии требовали прямо здесь и сейчас усесться сверху на колени строгого Коннора и стянуть уже не имеющий отличительных знаков пиджак.

С силой оторвав взгляд от мужественной шеи, я посмотрела ровно в карие искрящиеся глаза. Однако его прямой рассерженный взгляд и слегка наклоненная вниз голова только усилили позывы внутри.

‒ Не смотри на меня так, ‒ поерзав на сиденье, отчего кожа дивана протяжно заскрипела, я уложила руки на холодный стол. Лакированная поверхность приятно охладила кожу, попутно охлаждая и мой пыл. ‒ Кто же знал, что он окажется таким упертым! Все равно вышло весело.

‒ Я очень рад, что вас это так позабавило, мисс Гойл, ‒ фамилия была произнесена с особой, давящей интонацией. ‒ Но прошу заметить, что это мне придется откачивать лейтенанта от алкогольной комы.

Как много злости и раздражения было в этом ледяном голосе. Как в тот вечер, когда андроид потащил меня в заброшку к телам убитых девиантов. В голове пронеслись недовольные, даже нетерпеливые слова «Они девианты, мисс Гойл, а не дети!». Тогда я четко осознавала себя единственной овечкой в стаде, что непрерывно пас в засаде волк в овечьей шкуре. Сейчас это чувство вернулось. Только теперь волк не собирался нападать. Он лишь изредка прохаживался рядом, заставляя мучиться истерзанную и истосковавшуюся по любви душу.

Андроид вышел из-за стола и торопливо побрел в уборную. Музыка уже не была заводной. Сквозь вновь начавшийся людской гомон поредевших посетителей я смогла расслышать знакомую мелодию. В год выпуска этой песни я была совсем мала, и вряд ли вообще могла понимать слова певца в далекие пять лет. Но песня еще долго вытекала из радиоприемников, порой, даже лилась из музыкальных телеканалов с пометкой «классика жанра». Kaleo не был моим любимым певцом. Но эта песня была в списке любимых произведений мамы-меланхолика, что так часто витала в облаках и тосковала по любой «фигней», как говорил отец. Тогда я уже склонялась в сторону отцовского нрава, и потому так же не понимала почему мама так часто грустит. Но пройдя такой длинный, полный потерь, путь я начинала ее понимать.

«Мы идем ко дну…» ‒ убито распевал грубый мужской голос.

То ли ди-джей-суцидник вернулся, то ли это было мое излишне чувственное восприятие мира. Но слова песни вызывали во мне неприятные эмоции. Старик четко дал указания относительно продолжающейся битвы, и потому я, разочарованно осмотрев пустые бутылки, поторопилась к барной стойке.

Ноги не слушали торопливые приказы мозга двигаться быстрее. Я не была в полной мере пьяной, по крайней мере, я себя такой не ощущала. В глазах стоял лишь небольшой туман, мозг старался не тратить остаток собственной энергии на всякие мелочи вроде анализа систем органов и окружающего мира. Треклятые каблуки все время норовили зацепиться друг об друга, но мне все же удавалось держать себя достойно и не пасть на самое дно в глазах оставшихся посетителей. Бармен в черном галстуке-бабочке стоял у стойки, наполняя бокал сидящего рядом сгорбленного мужчины. Он кинул на меня заинтересованный, но оценивающий состояние взгляд и с явным отсутствием желания встал напротив.

‒ Бурбон, ‒ без пояснений буркнула я лишь одно слово.

‒ Уверены? Не сомневаюсь, Хэнк знает, что делает, ‒ бармен не желал отдавать мне заветную бутылку горячительной смеси, и я прищурено посмотрела ему в лицо. Это был все тот же бармен, что и в первое наше с Коннором столкновение здесь. Тот же безучастный, но наблюдательный взгляд, та же рубашка. Новой деталью было лишь одно: едва сходящие синяки, выглядывающие из-за белого ворота. ‒ Но вам то… хватит, наверное.

‒ Не разговаривай с ней, Гарри, ‒ пробубнил мужчина рядом. Голос отразился в моей голове, точно эхо от голых бетонных стен. Легкие замерли во внезапной волне страха, когда я, едва не усевшись на барный стул от неожиданности, посмотрела на сидящего рядом. ‒ Не дай бог бешенством заразишься.