Страница 7 из 68
Но я все же кивнула. Да, у меня все в порядке. Только в груди сильно болит и хочется исчезнуть. Раствориться в воздухе и хотя бы ненадолго представить, что этой ночи не было.
Пока я ехала домой, стеклянными глазами безразлично смотрела в окно, совершенно не обращая внимания на мелькающий там пейзаж. У меня внутри бушевала целая война противоречивых чувств, среди которых был сплошной негатив, но внешне я выглядела, как ледянное изваяние с опустевшими глазами. Только когда такси остановилось на одной из улочек Антрепо, я поняла, что назвала адрес не своего дома, а мастерской.
Отдав водителю сотню евро и не дожидаясь сдачи, я поплелась к мастерской, обходя стороной посетителей рядом находящейся закусочной «Ля Мартель». И только оказавшись за закрытой дверью, дала волю своим чувствам.
Я кричала, яростно ругалась, раскидывала вещи, пинала стулья, срывала с себя одежду, ногтями царапала кожу, на которой виднелись багровые пятна от засосов, падала на пол, не сумев удержаться на все еще слабых ногах и тихо рыдала, чувствуя, как щеки обжигает горькими слезами.
Во мне ярким огнем пылала ярость и негодование, но в тот же момент я чувствовала себя опустошенной и униженной. Меня втоптали в грязь и изуродовали душу. За что? Почему я? Скрутившись на полу калачиком, я раз за разом задавала себе эти вопросы, но ответа на них найти не могла.
Это точно был кто-то из этой троицы. Кроме членов клуба никто не мог зайти в здание да и я ясно помню, что сумела рассмотреть браслет на мужском запястье. Но кто именно это сделал?
Арне? Он, в последнее время, открыто показывал заинтересованность мною. Но зачем идти на такой шаг? Арне всегда окружало много девушек и он привык добиваться их комплиментами и подарками. На насильника он не похож.
Реми? Он недолюбливал меня и легко мог таким образом попытаться унизить. Но, он вчера дал понять, что лучше отрубит себе руки, чем прикоснется ко мне.
Этьен? Неизвестно, что творится у него в голове. Но, в тот же момент, я совершенно не видела причину, по которой он так мог поступить со мной. На встречах мы почти никогда не разговаривали и являлись друг другу чужими людьми.
Ясно было лишь одно, мне в вино что-то подмешали. Но это мог сделать любой из них.
Немного позже, все еще не придя в себя, я поплелась в ванную комнату и, закрывшись в душевой кабинке, долго терла мочалкой кожу, пытаясь стереть с себя чужие прикосновения. Вот только, из памяти их не убрать, как бы не хотелось.
В то утро, в закрытую дверь мастерской, настойчиво стучала мой агент Софи Гросье. Я не открыла ей точно так же, как и не отвечала на ее звонки. Но, от этой неугомонной женщины так просто не избавиться. Съездив в галерею, она взяла ключи от мастерской и открыла дверь, врываясь в мое личное пространство, без моего же желания.
В то время, я одетая в свой рабочий комбинезон, испачканный красками, сидела на полу в небольшой кухне. Раньше, в этом помещении была жилая квартира, поэтому, делая тут мастерскую, я не убрала кухню и ванную, понимая, что довольно долго времени буду проводить тут и эти блага цивилизации мне не помешают.
Я не любила мадам Гросье за ее желание влазить в мои личные дела, но, увидев в каком состоянии я нахожусь, она не задала ни одного вопроса. Вместо этого, женщина молча заварила мне имбирный чай с большим количеством меда и поставила передо мной пузатую чашку с горячей жидкостью, сказав, что я должна выпить чая. Мадам Гросье поняла, что произошло, ведь перед ней я не смогла скрыть искусанные губы и синяки, но в ее взгляде не было жалости. Женщина не спрашивала, как это произошло и не интересовалась тем, кто это сделал, но перед уходом задала один простой вопрос. Мадам Гросье интересовалась тем, что я буду делать. Сложный вопрос. Пока что я не могла дать на него ответа.
Этьен, Арне и Реми из богатых и влиятельных семей. Любое мое слово против кого-нибудь из них, тут же обернется против меня. Да и если я обращусь в жандармерию с заявлением об изнасиловании, развернется скандал, который, впоследствии, разрушит мою карьеру художника.
Паршиво осознавать свою беззащитность и беспомощность.
Вечером, выключив телефон, я взяла карандаши, с блокнотом и села на пол в дальнем углу своей мастерской. Сегодня я не рисовала. Вместо привычного мне занятия, я писала все, что думаю об этой ночи и об ублюдке изнасиловавшим меня, после чего эти листы порвала в клочья и кинув их в глиняный горшок, сожгла. Мою память это не очистило, но стало немного легче.
Всю ночь, не сумев заснуть, я, словно тень, ходила по комнатам мастерской, пиная ногами, попавшиеся мне на пути предметы. Меня изнутри разрывало негодование от того, что этот человек останется безнаказанным, но в тот же момент я понимала, что будет лучше, если я закрою все свои протесты в глубине сознания и, уйдя из этого клуба, постараюсь забыть о случившемся. Иначе это может привести к еще большим проблемам.
Но… приручить свои чувства иногда не так просто как хотелось бы.
***
Прошла неделя после того случая. Все это время меня мучили жуткие кошмары, в которых надо мной измывался некто невидимый и, просыпаясь в холодном поту, я всякий раз шла в душ, надеясь, что вода смоет воспоминания. Мне казалось, что я покрыта слоем грязи и унижена до конца своих дней.
Было тяжело вести привычный образ жизни и, большую часть времени, я не выходила из мастерской. Лишь раз съездила домой за вещами и сходила в продуктовый за едой, чтобы надолго закрыться в привычной мне среде, окруженной картинами.
На звонки я не отвечала и пускала к себе только Гросье. И то лишь потому что от нее зависела моя выставка. Я не могла допустить, чтобы из-за какого-то ублюдка, я лишилась единственного заработка и своей мечты. Поэтому, даже через силу я рисовала. Правда, картины получались мрачными.