Страница 57 из 68
Я оказалась в тупике. Нет пути вперед, но и дорога назад оборвана. Мосты сгорели и обжигающие языки пламени, постепенно, угрожающе сверкая, подбирались ко мне. Смотря на свой личный апокалипсис, я наблюдала за тем, как мой мир превращался в Ад, в котором, главным демоном являлся никто иной, как Арне. Истинный злобный монстр.
Не желая возвращаться домой, я долго блуждала по улицам. В кармане штанов, кроме телефона, было лишь смятых пять евро, неизвестно как попавших туда. Этого хватило на чашку кофе и черствый круасан. Сидя в уже опустевшей кофейне, я, немигающим взглядом смотрела в окно, не замечая ярких ночных фонарей, веселых людей, идущих по тротуару и машин в быстром потоке проезжающих по дороге.
Я бы еще долго там сидела, закрываясь в своем внутреннем, сгоревшем дотла, мире, но ближе к одиннадцати, ко мне подошла официантка и сказала, что они вскоре закрываются. Безразлично кивнув, я вышла из кафе и опять побрела по улице. У меня не было другого выбора, кроме как пойти к Гросье. Денег на дорогу, чтобы поехать еще куда-нибудь не было, а мой агент жила в пяти кварталах от места, где я находилась.
К ней я явилась в полночь и, открыв дверь, Гросье оглядела меня ошарашенным взглядом. Женщина была сонная и одетая в смятый спальный костюм, но, не теряя времени на расспросы, она впустила меня к себе и постелила на диване. Пока я купалась, она приготовила мне свою одежду, от которой пахло свежим запахом ополаскивателя. В ней я практически утонула и рубашка висела на мне словно мешок, но, естественно, мой внешний вид волновал меня меньше всего.
В ту ночь я так и не смогла заснуть. Ворочаясь на диване, я все думала об Арне, ощущая, как сердце вновь возникает в груди для того, что бы в очередной раз разорваться. Зажмуривая глаза, я плотно обнимала легкое одеяло, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Утром, встав с дивана с тяжелой головой, я почувствовала запах еды и мой живот жалобно заныл. Пройдя на кухню, я увидела Гросье крутившуюся около плиты и стол накрытый множеством вкусностей.
- Садись, я сейчас заварю тебе чая, - бодро сказала женщина. Я молча кивнула и села на старенький диванчик с уже потрепанной обивкой. Слишком много переживаний, накопились во мне, превращаясь в массивный шар, наполненный безнадежностью. Еще ночью он лопнул, ошметками спадая в глубину моего уныния. Теперь же я совершенно ничего не чувствовала. В глазах пусто и на душе холод. Нет боли и отчаяния. Лишь безграничное отчуждение, превратившее меня в бездушную куклу.
Гросье жила в двухкомнатной квартире, находящейся не в самом лучшем районе Парижа. Я бывала у нее раньше, когда женщина забывала дома документы и мы заезжали за ними. Побывав тут первый раз, я очень удивилась отсутствию уюта и серости жилья, будто женщина передавала этому месту собственную хмурость.
Гросье не любила рассказывать о себе, но, от мадам Итюле, я узнала, что Гросье лет десять назад, развелась со своим мужем и, до сих пор, у них были очень напряженные отношения. У Гросье есть уже взрослая дочь, но, при разводе родителей, она приняла сторону отца, разрывая связь с матерью, ведь все это время считала ее ненормальной женщиной, любящей только работу, а не свою семью. Я возненавидела дочь Гросье, ведь зная женщину такое непродолжительное время, уже поняла, что пропадая на работе, она пыталась заработать денег на светлое будущее для дочери. Даже сейчас, большую часть своей зарплаты, она отсылала своему бывшему мужу, прося, чтобы он передал их дочери, будто бы от себя, ведь от матери она не хотела принимать помощь. Доходили деньги до той девушки или нет, я не знала. Это было не мое дело, но, иногда, у меня сердце ныло от сочувствия к Гросье. Ее квартира была лишена гармонии и комфорта, но в зале, на самом видном месте, стояла дорогая рамка, стоившая больше чем половина вещей в этой квартире. В той рамке красовалась старая фотография, на которой, еще молодая Гросье искренне улыбалась, держа на руках милую девочку в ситцевом платьице и с волосами собранными в два хвостика. В состоянии ли теперь Гросье так улыбаться?
В тот день женщина не пошла на работу, в прочем, как и на следующий. Она готовила мне вкусную еду, включала на стареньком компьютере фильмы и выводила на прогулки. Окутывая меня практически материнской любовью, эта женщина пыталась привести меня чувство, будто видя насквозь мою боль. Лишь однажды она задела эту тему.
- Клоди, может, ты хочешь рассказать о том, что происходит с тобой? - мы сидели на кухне и пили имбирный чай. Гросье его очень любила и, кажется, считала этот чай панацеей.
- Нет, - я отрицательно помотала головой. Сделав глоток чая, я поморщилась, понимая, что он получился слишком сладким, из-за большого количества меда. Нужно было добавить еще лимона.
- Если захочешь поговорить, я всегда готова выслушать, - сказала Гросье, будто напоминала, что она всегда будет рядом и ее поддержка никуда не денется. Я вяло кивнула, после чего женщина отвлеклась на телевизор, комментируя какую-то глупую передачу.
Я не хотела ехать домой, а Гросье не собиралась меня прогонять, поэтому я и дальше жила в ее квартире, обустроившись на диване. Но, поскольку у меня не было вещей, я попросила женщину съездить ко мне в квартиру и взять кое-какую одежду. Наверное, я вела себя слишком нахально, но Гросье выполнила мою просьбу.
Мы часто гуляли по улицам. Иногда я ходила сама. Телефон я так и не включала, но всегда, неизменно, брала его с собой. Обычная привычка. Банальная привязанность.
Вечером четвертого дня, Гросье поехала на работу, чтобы сделать кое-какие дела. Я собиралась полежать на диване и безразлично посмотреть в потолок, уже в который раз пересчитывая трещины на побелке, но потом встала и поковыляла к выходу. Растрепанная и выглядящая словно бродяжка я пошла гулять, дыша ночным, душным воздухом.
Я шла, куда глаза глядели, положив руки в карманы штанов и прикрыв глаза. Мимо меня проходили люди, в мраке ночи, кажущиеся мне лишь тенями. Изредка, по тротуару, загрязненному мусором, пробегали бродячие псы. Они поворачивали в мою сторону свои лохматые головы и так же нелепо убегали прочь. Из приоткрытых окон жилых домов, доносилась музыка, крики, смех. Люди продолжали жить, в тот момент, когда я уже лишь существовала.