Времена цвергов

– Кто – они? – спросил Рейнмар. – Маги?

Магов он встречал в отцовском замке, они иногда казались страшноватыми, иногда смешными. Особенно развеселил прибывший в Шимдорн откуда-то с юга маленький человечек в парчовом халате до пят и тюрбане величиной чуть ли не с пивной бочонок. Молодежь, что жила при семействе барона, потешалась над его пегой бородой и забавной повадкой выступать, задрав нос. Человечек ехал на север, чтобы там служить придворным магом у селленбергского бургомистра, остановился же в Шимдорне для короткого отдыха. Служил ему черный человек, вызвавший большое любопытство у придворных дам баронессы. Так бы и остался в памяти этот человечек потешным уродцем, если бы в последний день своего пребывания в замке не разогнал парчовыми рукавами грозовую тучу, которая могла побить градом крестьянские поля.

Шварценелль нарочно пришла в Шимдорн, чтобы посмотреть на мастера магии, и очень была недовольна шутками молодых придворных. Маг с юга не был целителем, как она надеялась, но он умел договариваться с дождем и снегом, нагонял и разгонял облака, что для графа, у которого в Селленберге хватало костоправов и знахарей, было куда важнее; графские земледельцы выращивали на продажу рожь и ячмень в огромных количествах, и он нанял именно того знатока, от которого для урожая предвиделась большая польза.

Молодому человеку и не полагается разбираться в тайнах, сказала она себе, пусть для него все обладатели странных способностей будут равны, беда невелика, лишь бы хоть немного уважал.

– Они владеют магией, но ее природа мне, конечно, непонятна, юнкер Рейнмар. Они – те, кто жил здесь очень, очень давно, еще до того, как из пещер вышли хозяева цвергов и сами цверги, до того, как они получили власть над вольфкопами. И что-то они о цвергах знают такое, чего не желают рассказывать. А магия… Как я поняла, раньше они обходились без нее, потом она понадобилась. Или же она была иной. Они, я думаю, вырастили ее в себе, как выращивают капусту на грядках. И она каким-то образом связана с растениями. Понимаешь, они очень, очень стары, от старости их тела истончились. И они, как растения, кормятся солнечными лучами. Во всяком случае, обычной пищи почти не употребляют. Их женщины, что смотрят за старцами, – те могут съесть и кусочек козьего сыра.

– Они – не люди?

– Нет, не люди. Хотя нашей речью владеют. Мне было сказано: раз пришла, то что у тебя на продажу? Я ответила – мой скромный дар. Было сказано: и впрямь скромный, целительница ты не из знатных, но ты готова с ним расстаться – так что выбирай иное. Я выбрала… Было сказано: жди знака, знак явится сам. Вот я и ждала. А когда увидела тебя с перетянутой рукой, то поняла – вот он, знак! Пора!

– Что – пора?

– Я двенадцать лет этого дня ждала. Я знала, понимаешь, знала, что будет беда. И у меня хранилось средство от беды – то, что убивает цверга наповал, то, что разрубает шкуру вольфкопа.

– Что же ты раньше не пустила его в ход? – возмутился юный рыцарь.

– Не могла. Дать-то мне это дали, а как употребить – не объяснили. Просто дали, назвали имя, показали картинку внутреннему взору – меч, с клинком, который словно вырастает из чаши с кровью, но клинок – зеленый, – и сделали так, что я перестала их видеть. Потом были зеленые искры, пятна, смысла их я не поняла. Я по-всякому пробовала, я хотела с этими зернами договориться… Только теперь я уразумела…

– Поздно, голубушка. Я уже не боец. Иди к кому-то другому. Убирайся, пока я не кликнул стражу.

– А я говорю – не поздно! В самый раз. Сейчас все поймешь! Я этот Зеленый Меч дорогой ценой купила, я Русдорф без лекарки оставила. Но – вот, смотри…

На шее у Шварценелль висел замшевый мешочек, а из этого мешочка она достала три черные фасолины и выложила на ладонь.

– Ну и что это?

– Он, Зеленый Меч. Да не смотри на меня так, я еще не выжила из ума! Его нужно посадить, чтобы дал росток. Я как только не сажала и чем только не поливала. Думала уже – обманули меня, невесть чем заплатили. Сказали – вот оружие, чтобы твой Русдорф защищать, а оружия-то и нет, а Русдорф разорили, и биться некому… А когда я тебя на Амштенском лугу нашла – мешочек этот вроде сам зашевелился. Тут-то я и догадалась…

– И почему я только тебя слушаю? Почему не велю прогнать? – уныло спросил Рейнмар. – Ты ведь сумасшедшая, тебя нужно отдать страже под надзор.

– Ты за руку свою отомстить хочешь? И за Эцли, и за Драммеда, и за Матти?

– Я сейчас в реку тебя скину! – воскликнул, вскочив, Рейнмар. – Не было такого, чтобы надо мной кто издевался – и жив остался!

Шварценелль исчезла. Он посмотрел вправо, влево – нет. Тогда он сел на скамью и опять затосковал.

– Угомонился? – сказала стоявшая за его спиной Шварценелль. – А теперь слушай. У вас, у рыцарей, говорят, что меч – продолжение руки. Так это можно сделать – если посадить зерно в твою рану. Оттуда и вырастет Зеленый Меч. Вот такая это, оказывается, магия. Чаша с кровью, из которой появляется меч, понимаешь? И станешь ты бойцом – на зависть всем северным графствам и западным баронствам.

– Ты врешь, лекарка. Тебя подослали…

– Зачем мне врать? Я вот ношу эти три зерна, ношу – а я ведь не вечная. Помру – и они погибнут. И наши села останутся без защиты. Пойми ты, эта битва – еще не битва, это цверги только мимоходом русдорфцев побили. А если они повадятся ходить на запад? Тогда и Шимдорну достанется.

– Замок хорошо укреплен.

– А если посреди замковой площади цверги из земли полезут?

Рейнмар вдруг представил себе это – и ему стало страшно.

– Так это что же – война?

Войну юноша представлял себе иначе – по миниатюрам в рукописных книгах из дедовой либереи. Дед собирал воспоминания о походах на юг и заказывал художникам картинки. Отродясь не видавшие оружия страшнее, чем перочинный ножик, художники изображали войну чистенькую и опрятную, кровь из-под копыт белых коней не долетала до начищенных доспехов всадников.

Когда он повел своих людей в атаку на вольфкопов, то и не представлял, насколько все будет грязно, страшно и больно.

– Наконец-то ты понял. А я уже двенадцать лет это знаю. Ну, так что же, рыцарь?

Рейнмар ничего не ответил, только стал ходить по узкой тропинке, с которой два шага в сторону – и улетишь в реку.

– Я должен посоветоваться…

– С кем? Как будто старый барон знает повадки цвергов и вольфкопов! Они же до Шимдорна ни разу не доходили, только до Экеу и Мерсдорфа. Вот живет у вас кривой Хаги-сторож – он с цвергами дрался. Но ты его не спрашивай – он в том бою двух сыновей потерял. Очень не любит, когда спрашивают… Ну так как же?

Шварценелль не знала или не помнила, что барон успел повоевать, прежде чем женился на баронессе. И она, столько лет прожив без мужа, выгнанного за шалости, позабыла мужские повадки. А что приятнее старым бойцам, чем сесть дружеским кружком да обсудить все новости военного дела, собранную в Селленберге огромную баллисту или способности приведенных из Гофленда наемников. Разумеется, барон знал, как воюют с вольфкопами и цвергами; побывав в Русдорфе, он расспросил раненых.

Рейнмар действительно хотел посоветоваться с отцом. И хотел – и боялся, что барон отговорит его от странной затеи. Было тут над чем поразмыслить…

Королева у артейских цвергов была – красавица. Долго высматривали, таились в замковом саду, на когтях поднимались ночью к окошку ее спальни, потом, как водится, похитили и унесли в пещеры. Королева должна быть похищена – чтобы с детства знать, что такое смертный страх и истребляющая этот страх ярость. И королева должна быть людского рода – потому что требуется красота, какой у цвергов нет и быть не может.

Понятие о красоте у них было стародавнее. Может, оно лишь и осталось с той поры, когда цверги еще не стали цвергами. И хранителями знания о красоте были альвриги – они решали, когда и где брать новую королеву. А слово трех старших альвригов – закон, ему повинуются младшие альвриги и командиры десяток.