Страница 6 из 8
– Рут, мы вместе… – Эрик посмотрел на нее, внимательно.
Почему-то, сегодня, все ей казались очень внимательными. И даже милыми. Давно забытое чувство облегчения, после… нет, подожди, не делай таких выводов.
***
Велосипед плохо справлялся с земляной дорогой, раскисшей от дождей. Глина, вперемежку с травой, наматывалась на колеса, забивалась в спицы.
Она пыталась крутить изо всех сил, но от нажимов на педали, становилось только хуже. Переднее колесо глубоко зарылось.
В прошлой жизни, она, скорее всего, была сторонником велосипедов. Толком не помнила, был ли у нее велосипед, ездила ли она на нем. Но, точно помнила, что осуждала машины. Особенно такие, с двумя большими трубами сзади, мощные и громкие.
Машины для сексистов. Сексисты! Сейчас бы парочку сексистов. Она бы даже не отказалась от двух миллионов… миллиардов сексистов.
Нажала на педали слишком сильно, переднее колесо наполовину закопалось в грунт. Не удержала равновесие, упала.
– Рут! Рут! Рут! – Эрик слез со своего велосипеда, побежал к ней. – Ты в по-р-я-я-дк-е-е-е…
Лежала, прижавшись щекой к траве. Мокрые стебли приятно холодили кожу. С этого ракурса увидела верхушку крыши, вероятно, фермерского дома, в глубине, за разросшимися деревьями. Что это? Кажется, фруктовые. Вишня или слива!?
Железо, рыба, вишня.
Неповторим и привлекателен.
Живанши.
Эрик что-то тараторил над ухом. Она лежала, не хотела вставать. Провела взглядом по противоположной стороне поля, увидела, среди кустарника, покатую поверхность, явно принадлежащую бочке. Не очень большой, но добротной. Владельцы фермы были людьми практичными и с достатком.
Скорее всего, протестанты. Раньше всех убили себя, между прочем. Вера в ответственность перед бытием стала их же приговором.
Бытие хочет убить тебя?
Будь ответственен. Убейся сам!
Воспользуйся специальным предложением на веревку и мыло в…
Стеби, стеби, стеби… хватит! Хватит, Рут!
– Эрик, я нашла бочку.
Она показала ему направление. Сама решила сходить на ферму. Почему-то захотелось посмотреть, что там.
***
И правда, перед домом росла вишня, сильно заросшая. Когда-то, аккуратно купированные ветки и побеги, теперь росли буйно и беспорядочно.
Природа отвоевывала этот мир. Снова, забирала себе. Медленно, но неизбежно. Мощно!
У сексистов опять ничего не получилось. «Вэ-восемь» не успели разрушить озоновый слой.
Нарвала пригоршню. Попробовала, кислая! Не смогла есть.
Судя по остаткам загороди вокруг стволов, раньше за деревьями следили. Вокруг каждого ствола небольшое «гнездо», защищающее от зайцев и сусликов. Кто-то был хозяйственным чудиком. Эндрю бы оценил!
Прошла через сад, дошла до дома. Не богатый, но основательный. Точно, протестанты. Ничего лишнего, все для дела.
Поднялась по ступенькам. Даже не скрипнули, только краска висела лохмотьями, да дерево почернело от сырости.
Вошла. В центре гостиной – большая лужа, почти озеро, от стекающей сверху воды. Центральная часть крыши не выдержала. Стропила остались, но настил провалился. Как будто, владельцы, прямо из гостиной, запустили небольшую ракету, которая, вылетая, сделала дырку ровно по центру.
(Гордись дырой в… своей крыше!? Хватит, ты пришла не для этого. Для чего?)
В центре гостиной стояло пианино. На крышке остались фотографии. Изображения на них почти полностью размылись, выцвели.
Какие-нибудь, дядя Дейв и тетя Марджери. И как это может вдохновлять на Шопена!?
Села на скамейку, к инструменту, открыла деку. Та скрипнула, но открылась, представив взгляду целый ряд клавиш. Некогда белые, теперь приобрели «прокуренный» вид, а черные были похожи на вытянутые мышиные тельца, серые, в мелкую «шерстяную» насечку. Мертвые клавиши убитого инструмента! Начала представлять рекламный ролик, в котором отец и сын достают из захламленного сарая старое пианино, сдувают толстый слой пыли, реставрируют. Что-то про преемственность поколений. Возможно, накопительный траст или…
Кое-что отвлекло… по одной из клавиш пробежал муравей. Большой и рыжий. Ей показалось – очень жирный. Неприятно жирный муравей, с мощными мускулистыми лапами.
Довольно музыки.
Ваша, Планета.
Нажала на одну из клавиш. В ответ раздался трущийся звук и, вслед за ним, резкое «дз-я-я-у-н-н-ь». Порвалась струна. Гадостного муравья не задело, он деловито перебежал поближе к ее пальцам.
Посмотрела на стертые расплывшиеся лица дяди Дейва и тети Марджери. Они ухмылялись. Хотя, так только казалось. Отдельные черные пятна на, пошедшем волнами, от влаги, картоне…
Пятна не могут ухмыляться, Рут! Не могут… не могут… не мог-у-у… не…
Внутри тряхнуло, как электрическим током. С силой, хлопнула крышкой. Звук был такой, как будто упал грузовик, полный мебели.
Но, даже сквозь этот сильный звук, услышала ломающийся, трескающийся рыжий панцирь.
Получай, сука!
Открыла крышку, проверила. От муравья осталось жирное пятно и пара чешуек, размазанных по «никотиновой» клавише.
В жопу эко-мир! – кивнула пятнам Дейва и Марджери. Те кивнули в ответ «Вот и молодец! В жопу!».
***
Наверху оказалось две спальни. Одна, хозяйская. Большая кровать, на толстых деревянных ножках, немного вычурных, расставленных врозь. Скорее всего, послужила трем поколениям.
Послужила!? На ней трахались (пусть и стыдливо) три поколения долбанных протестантов. Три поколения… преемственность поколений! Такое же абсурдное сочетание, как и «Стейнвей энд санс». Ни того, ни другого, ни третьего больше не будет. Не может быть.
Кровать была застелена! Вот люди! Есть такие, кто даже за пять минут до большого взрыва, застилают кровать и ставят на посудомойке «hold on».
– Милая, у нас еще есть арахисовое масло и тосты. Убрать их для следующей цивилизации?
– Да, дорогой! И не забудь перекрыть воду для полива. Ты знаешь, что в гараже слабый кран…
Ба-а-а-у-у-м-м!
Я ВСЕ перекрыл.
Обращайтесь!
Ваш, Большой Взрыв.
Встала на кровать прямо в кроссовках, в центр кремового покрывала, оставив два извилистых червяка от подошв. Попробовала попрыгать.
Бря-я-нк б-у-у-м-с… – звук был, чем-то похож на порвавшуюся струну. Видно, лопнула пружина.
Лопнула пружина, которой у меня нет. Со временем, найду, починю.
Мастерская Энди.
Со временем, со временем, со временем… – что-то ее здорово цепляло в этой фразе. Как будто, нет никакого «со временем». – Времени больше нет, потому что мы ничего не оставляем после себя. Ничего!
Никаких следов. Ни шезлонгов, ни минетов, ни рекламы. И нет больше Евы Мендэс с бананом по горло. Поэтому, у нас больше нет никакого «со временем». Никаких шансов.
Упала на кровать, попа сразу стала мокрая. Запахло болотом и протестантством.
Скатилась вниз, на пол, открыла тумбочку на той половине, которая была женской, судя по заплесневелой баночке крема.
Почитать перед сном. Отвлечься, расслабиться. Что же ты читала, милая!? Может какой-то детектив? Даже протестантским женам нужно что-то, кроме «спокойной ночи, дорогая».
Из верхней полки, достала тяжелую, сильно отсыревшую книгу, в толстом основательном кожаном переплете, пахнущем болотом, как и кровать.
Провела по заглавию. Книга была ей знакома. Нет. Эту книгу она читать не будет. Хватит уже рассказов про непорочное зачатие.
Следующий ящик оказался пустым. Ни таблеток, ни журналов, ни даже расчески. В нижнем были еще две черные книжки. Она приняла это за книжки.
Первую сразу отшвырнула. Судя по кожаной обложке, та тоже была божьим бестселлером.
Вторая была меньше, но толще, без надписей и изображений. Вблизи оказалась, не книгой, а коробкой.
Встряхнула. Ничего, в ответ – глухой звук.
Сразу не удалось открыть. Потом, догадалась, потянула. Коробка выдвигалась наподобие пенала. Когда открыла, не поверила глазам.