Страница 17 из 20
– На самом деле ходить я как раз могу, – возразил Эван, – но только когда у меня «хорошие дни». – И он принялся с совершенно излишними подробностями объяснять мне, каково в данный момент его физическое состояние, и что для него «хорошие» или «плохие» дни, и в чем суть его лечения, и до чего мучительна эта непреходящая боль в суставах… Слушая его, я судорожно рылся в памяти Попрыгуньи, пытаясь отыскать некую точку отсчета в ее дружбе с Эваном.
Но Попрыгунья вместе со своими воспоминаниями ухитрилась забиться в самый дальний уголок своего ментального пространства и, свернувшись там клубком, без конца повторяла: «Все равно этого быть не может!» и «Да пошли вы все на фиг!». К сожалению, ни одна из этих фраз никак не могла мне помочь в нынешнем, весьма затруднительном положении.
– И давно ты в этом мире? – наконец спросил я.
– Достаточно давно, – сказал Один.
– А как ты сюда попал?
Он пожал плечами.
– По-моему, примерно так же, как и ты. По реке Сновидений, которая, как известно, пересекает все миры – и существующие, и существовавшие, и те, что еще только могут когда-нибудь возникнуть. – И Один так ласково мне улыбнулся, словно был мне любящим братом или закадычным другом. – Величайшие умы этого мира воспринимают реальность как некое древо с роскошной кроной, в ветвях которого содержатся сведения обо всех возможных результатах любого из возможных деяний. Не правда ли, весьма похоже на наши представления о мире?
– Это же Иггдрасиль! – воскликнул я. Ну да, это был самый настоящий Иггдрасиль, Мировое Древо, к ветвям которого – согласно древним преданиям – подвешены все Девять Миров.
Генерал улыбнулся.
– Быстро соображаешь. На первый взгляд здешний мир может показаться весьма отличным от того, который мы покинули, однако у них много общего. Недаром даже здешние названия наук подозрительно созвучны с рунической терминологией асов. И вообще, в обоих этих мирах очень многое пересекается, а немалое количество элементов и вовсе являются общими. – Один широким жестом повел рукой, как бы охватывая весь Молбри. – Возьми хоть этот городок. Согласно теории множественности миров, непременно должна существовать некая версия и самого этого городка, и его обитателей в любом количестве альтернативных миров. Возможно, и в нашем с тобой прежнем мире она существует.
– Хм… – Что ж, это, по крайней мере, звучало ничуть не менее правдоподобно, чем та теория создания мира, которую меня когда-то заставили усвоить (она, если не вдаваться в ненужные подробности, состояла в том, что весь процесс Созидания происходил благодаря некой гигантской корове[27]).
– Мало того, – продолжал Один, рассеянно гладя лохматого белого пса, так и льнувшего к его ногам, – согласно еще одной теории – она здесь именуется «квантовой» и в том числе включает некое условное понятие «кошка в коробке»[28], которая одновременно и жива, и мертва, – наши боги и сейчас вполне могут быть как живыми, так и мертвыми. Эван обладает достаточными знаниями в подобных областях и поделился этими знаниями со мной.
– А мне кажется, – возразил я, – что здешняя наука – это самая большая свалка всевозможной информации, о какой мне довелось слышать с тех пор, как Мимир Мудрый, лишившись своего тела, вернулся в Асгард из Ванахейма[29].
Один улыбнулся. Когда-то мы прозвали его Молчаливым, но сегодня он был прямо-таки невероятно разговорчив – я, во всяком случае, никогда его таким не видел с тех пор, как он вытащил меня из царства Хаоса. Наверное, думал я, на нем сказалось длительное пребывание в Нифльхейме, где он вновь открыл для себя такое удовольствие, как умная беседа.
– Нам, собственно, нужно понимать одно, – сказал он. – То, что миры существенно расширились, а в связи с этим возникли такие возможности, каких мы никогда даже и не предполагали.
– Например?
– Например, возможность вернуться в наш мир. И восстановить свой божественный статус. И отыскать друзей и соратников.
Я не выдержал и рассмеялся ему в лицо.
– Наших друзей? Погоди минутку, а это не те ли самые ребята, что прирезали моих сыновей, затем устроили на меня загонную охоту, а потом бросили в темницу?
– Прошлые обиды, – пожал плечами Один. – Ты дал клятву.
Я немного подумал и спросил:
– Но если – по определению – каждая из бесчисленных ветвей Мирового Древа являет собой по сути один из множества возможных исходов одного и того же деяния, тогда и данная конкретная реальность вполне может оказаться такой, где я имею полное право преспокойно нарушить свою клятву и продолжать жить дальше, богатый и счастливый, где-нибудь на тропическом острове?
Один покачал головой.
– Нет.
– Почему ты так уверен?
– Потому что у меня имеется план.
Ну естественно! Когда это у нашего Генерала не имелось плана?
– И, осмелюсь предположить, согласно твоему плану, мы продолжаем счастливо существовать в нашем нынешнем обличье, никуда не сходя с избранного пути, дабы не встретиться, скажем, с гигантскими змеями, или с повелителем Хаоса, или еще с чем-либо столь же ужасным, способным легко нарушить равновесие, установившееся в нашей жизни?
– Да, но не совсем, – уклончиво ответил Один.
– Вот как? И что же с нами случится?
– Мы умрем. А может, и не умрем.
– Ну прямо гора с плеч, – язвительно заметил я.
Он только усмехнулся. Даже при полностью изменившемся обличье[30] усмешка его осталась узнаваемой; я бы, во всяком случае, сразу ее узнал где угодно. Такая усмешка обычно появлялась на лице нашего Генерала, когда в карманах у него было пусто, – это была усмешка азартного игрока, который намерен поставить на кон свою последнюю монету.
– Представь себе, что этот мир и твое временное тело, – сказал он, – это и есть та коробка, в которой влачит свое жалкое существование упомянутая кошка, которая еще не совсем мертва, но уже и не совсем жива. Если план сработает, эта кошка выберется из коробки на волю и останется жива. А мы получим возможность все начать сначала.
– А если она, эта кошка, уже умерла? – спросил я. Честно говоря, вся эта чушь насчет полумертвых кошек начинала действовать мне на нервы.
Один – или, может, Эван? – пожал плечами.
– Ну, умерла так умерла. В любом случае она не может вечно оставаться в коробке. Да и мы с тобой никогда не были предназначены для жизни в столь тесном пространстве.
Я задумался. В рассуждениях Одина явно был смысл. Жизнь без страданий – новшество весьма приятное, однако эта новизна вскоре померкнет. И, как я уже догадывался, мне будет не хватать тех вещей, благодаря которым я и стал Локи – моего прежнего обличья, моей магической силы, моих рун, моих заклинаний. И потом, долго ли проживет Попрыгунья? Ну лет пятьдесят. Ну от силы семьдесят. А мне-то что тогда делать? Куда деваться? Вернуться в Нифльхейм? Или в Хель, где я могу хоть целую вечность провести? Нет, мне требовалось нечто большее. И куда более постоянное.
– И ты полагаешь, что мы сможем вернуться домой? – снова спросил я. – Неужели такое возможно?
Он снова пожал плечами.
– Думаю, да. Мне кажется, мы даже сможем вернуться именно в то место, где некогда высился наш ныне разрушенный Асгард. Так сказать, к истокам могущества асов. – Он помолчал, явно давая мне время, чтобы я смог хорошенько проглотить наживку, – я прямо-таки видел эти «рыболовные крючки» с сочной наживкой, они торчали буквально из каждого утверждения Одина, и все же я не устоял: наживка оказалась слишком соблазнительной.
Восстановить заново наш мир! Расставить всех по местам, точно фигуры на шахматной доске… Заново отстроить Асгард… Освободить богов; начать жизнь сначала, начисто забыв о прошлом и следуя отныне только новому сценарию…
27
Согласно этой теории, мир был создан из тела антропоморфного существа Имира (слово «ymir» означает «двойной»), который возник из растаявшего инея вместе с коровой Аудумлой, выкормившей Имира своим молоком; затем под мышками у Имира родились мальчик и девочка, а его ноги «породили» сына, и эти первые люди оказались великанами «из мороза и инея».
28
Один имеет в виду понятие «кот Шрёдингера» – мысленный эксперимент, предложенный австрийским физиком-теоретиком и одним из создателей квантовой механики Эрвином Шрёдингером, 1887–1961, Нобелевская премия 1933.
29
Когда асы послали великана Мимира шпионить в лагерь ванов, более древнего племени, владеющего рунами, ваны в итоге отрубили Мимиру голову и послали ее назад, асам, а Один, сохранив эту голову с помощью колдовства, спрятал ее в источнике Мудрости у корней ясеня Иггдрасиля и постоянно пользовался ее советами. Мимир прячет в этом источнике глаз Одина, который похитил у него, дав ему напиться.
30
Одину вообще свойственно часто менять обличье, о чем свидетельствуют и его разнообразные прозвища: Хаар («высокий»), Игг («страшный»), Гримнир («скрывающийся под маской»), Харбард («седая борода»), но при нем всегда его хтонические слуги – вороны, волки и восьминогий конь Слейпнир, способный странствовать меж мирами. Один одноглаз (а, согласно некоторым мифам, иногда и слеп), ходит в синем плаще и надвинутой на лоб широкополой шляпе; живет он вместе со своей дружиной в чертогах мертвых, Вальхалле.