Страница 8 из 17
– Что скажете, коллеги? – поинтересовалась Алла, первой нарушая молчание.
– Прям цыганочка с выходом! – ухмыльнулся Ахметов. – Нежданчик…
– А мне вот кое-что странным показалось, – задумчиво покачал головой Белкин.
– Ну, Александр, поделитесь с нами, – предложила Алла.
– Не знаю, заметили ли вы, но Дарья назвала Томина папой, а вот Бузякину…
– Она ни разу не назвала ее мамой – только матерью, верно! – перебил Шеин.
– Да, как-то не вяжется с дочерним горем и непреодолимым желанием наказать преступника, – пробормотал Ахметов. – И все-таки с этой Гординой поговорить необходимо!
– Согласна, – кивнула Алла. – Может, мы сразу все и узнаем: послушаем ее версию, выясним насчет алиби.
– Ну, Алла Гурьевна, – хлопнув себя по ляжкам, сказал Антон, – похоже, тут и в самом деле попахивает преступлением!
Иван Гурнов открыл калитку, и навстречу ему из дома вылетел огромный лохматый зверь. Если бы патологоанатом не знал, что Владимир Князев держит гигантского ирландского волкодава, он, несомненно, наложил бы в штаны и рванул за забор. К счастью, мужчина и собака были знакомы, поэтому Иван лишь ласково потрепал ее по холке и умело предотвратил его наскок себе на грудь (стоя на задних лапах, Жук был одного роста с долговязым Гурновым).
– Ну, и где твой папка? – спросил он и, по понятной причине не дожидаясь ответа от пса, двинулся к дому. Однако не успел Иван дотянуться до ручки, как дверь распахнулась и на пороге нарисовался невысокий, стройный молодой человек восточной наружности.
– Ты кто? – изумился Гурнов, отступив назад и едва не навернувшись на ступеньках.
– Я Сархат, – спокойно ответил незнакомец. – А вы?
То, что юноша – именно Сархат, а не Семен или Антон, было ясно и без паспорта, однако Иван был настолько удивлен, увидев в доме друга незнакомого человека, что не сразу нашелся что ответить на такой наглый вопрос. Он знал, что у Мономаха есть домработница, но мальчишка-гастарбайтер, ведущий себя здесь как дома, – дело другое!
– Ты меня в дом-то впустишь? – не отвечая на вопрос, поинтересовался Иван.
– Если вы к дяде Вове, то к нему нельзя, – вполне дружелюбно, но твердо заявил Сархат. – Спит он. Устал очень после суток. Вернее, после двух.
– Я в курсе, – поморщился Гурнов. – А долго спать вредно для здоровья – это я тебе как врач говорю!
– А, так вы тоже… погодите, а вас, случайно, не Иваном зовут?
Вот это да! Выходит, парнишка в курсе его существования, а сам Иван – ни сном ни духом?
– Точно! – кивнул он и, устав стоять в дверях, отодвинул Сархата в сторону и втиснул свое высокое тощее тело в дверной проем. Видимо, их короткая перепалка разбудила Мономаха, потому что из гостиной раздался его заспанный голос:
– Кто там пришел, Сархат?
– Совесть твоя, – отозвался Иван, входя в комнату. Мономах сидел на диване и ерошил руками короткий ежик волос, пытаясь окончательно проснуться. – Я, понимаешь, вкалываю, как раб на плантациях, пытаясь тебе угодить, а ты трубку не берешь!
– Почему – как раб? – непонимающе уставился на друга Мономах. – И как ты хочешь мне угодить? Который час?
– Половина одиннадцатого. Вечера, естес-с-сно.
– Ого!
– Ну да, даешь стране угля – хоть мелкого, но много!
Гурнов скинул пальто и опустился в мягкое кресло, сложившись пополам, словно кукла-марионетка, и скрестив тонкие ноги с острыми коленками.
– Так что ты там говорил про раба? – повторил вопрос Мономах.
– Я сделал вскрытие твоей девочки – ну той, балетной.
– Когда ты успел?!
– Как только, так сразу. Под шумок. Сам понимаешь, бардак, со всеми этими пострадавшими в аварии, трупы складывают пирамидкой… Но я решил, что с теми товарищами все ясно, а вот с пациенткой твоей… Короче, я решил подсуетиться, пока ее родаки не разнесли больничку к чертовой матери!
– У них какая-то шишка знакомая есть в комитете?
– Слава богу, не у них, а у кого-то из знакомых, но и этого достаточно, чтобы напугать Муратова!
– Да, он легко пугается, – скривился Мономах. – Особенно если чувствует, что можно перевалить с больной головы на здоровую!
– Ну с тобой у него ничего не выйдет, хоть он из штанов выпрыгнет от усердия: с девчонкой определенно произошел несчастный случай.
– Не самоубийство?
– Нет, и я докажу это любому следаку.
– Следаку?
– Один уже скачет по больнице, кузнечик, со всеми балакает. До тебя, значит, еще не добрался?
– Меня Нелидова отправила домой отсыпаться. А с тобой он разговаривал?
– Да, и я сказал ему то же, что говорю тебе: несчастный случай. Думается мне, он придерживается той же точки зрения: баба с возу, кобыле легче! Ты ж понимаешь, с самоубийством возни больше и для них, и для нас.
– Почему ты так уверен? – перебил Мономах. – Я понимаю, если бы девочка вывалилась из окна, но она зачем-то выбралась на крышу!
– Этого тебе ни одна гадалка не объяснит! – развел длинными руками Гурнов. – Черт знает, что там в ее глупой голове могло… Слушая, я ж забыл совсем!
Вскочив с места, Гурнов кинулся в прихожую, где оставил сумку. Вернулся он с бутылкой дорогого коньяка.
– Вот! – гордо водрузив ее на стеклянный столик, сказал он. – Ты меня поишь-поишь мейрояновскими подношениями, а я все не отвечаю. Верно, считаешь меня скупердяем?
Доктор Севан Мейроян и в самом деле частенько угощал Мономаха армянским коньяком, которым снабжала его многочисленная ереванская родня.
– Брось, мне одному столько не осилить! – отмахнулся он.
– А твой приживал что, не пьет? – выгнул лохматую бровь патолог.
– Не спаивай мне молодежь!
– И в мыслях не было – нам больше достанется. Слушай, а откуда он вообще взялся, этот твой Салават?
– Сархат, – поправил Мономах. – Так, пришел…
– Приблудился то есть?
– Ну, можно и так сказать. Крышу с ребятами отремонтировал, а теперь по мелочи подсобляет.
– Он у тебя живет?
– В подсобке. Там есть свет и отопление.
– Я даже не сомневаюсь! Оно тебе надо?
– В смысле?
– С гастарбайтерами вечно проблемы!
– Он хороший парнишка.
– Да я не о том, Вовка! Ты что, вместо отца ему решил стать?
– У него есть отец, только он… ну, за границей, как ты понимаешь.
– Я-то понимаю, только вот, сдается мне, ты по Артемке скучаешь, вот и приютил у себя «сиротку»!
– Да не сирота он, говорю же!
– У нас-то здесь – считай, что сирота, но это не твоя печаль. Ты не обязан подбирать иностранных рабочих, давать им кров и трехразовое питание. Он как, за твой счет кормится?
– Нет, разумеется! – возмутился Мономах. – Во-первых, он работает, строит с бригадой дачи по соседству. Кроме того, по хозяйству помогает мне и Марии Семеновне.
– Так тебе, значит, одной домработницы не хватает – еще домработник понадобился? – хмыкнул Гурнов. – Ну ты рабовладелец!
– Давай вернемся к причине твоего визита, ладно? – поморщился Мономах.
– К бутылке, в смысле? Стаканы-то есть у тебя?
Мономах сходил за бокалами, и Иван разлил коньяк.
– Ты спрашиваешь, почему я настаиваю на несчастном случае? – уточнил он, пригубив напиток и посмаковав его на кончике языка. – Лимончик есть?
– Лимончика нет.
– Жаль… Так вот, у балеринки твоей были проблемы с весом – да ты и сам в курсе, так?
Мономах молча кивнул.
– Килограммов семь до нижнего предела нормы не хватало, ее ветром могло сдуть!
– Мамаша считает, что Калерия могла плохо воспринять мою угрозу кормить ее насильно.
– Эта неудавшаяся «Жизель»?
– С чего ты взял…
– Брось, видно же невооруженным глазом: походка, осанка, шея…
– Я, видишь ли, по костям больше, чем по походке!
– Ну а я, как специалист во всех областях, заявляю: у мамаши определенно балетное прошлое. Сама – сухостой, это ладно, в конце концов, возраст позволяет, но дочка, недавно вышедшая из подросткового возраста, ничего не ела, а мать и не думала волноваться!