Страница 11 из 25
– Непременно. А кого спросить?
И в ответ я слышу то самое имя, которым звалась Таинственная незнакомка, и понимаю, что это она и есть! И еще понимаю, что видел ее не только в хипповой тусовке, но и раньше, на танцах в «Лыуна». Как же я ее не узнал-то? И тут – что за мистификация? Ведь я видел накануне сон, ходил искать – и на́ тебе!
А тут Света опять:
– Ну что, нашел свою красавицу?
– Да, – говорю, – не поверишь, но нашел!
– И где нашел?
– В дурдоме!
– Ого! И что, теперь ты к ней побежишь?
– Не думаю. У нее уже возраст не тот. Вот если бы была точно как та девочка! Ну или немного постарше…
Однако история с Незнакомкой получила продолжение. Через несколько лет выяснилось, что мама этой герлы была когда-то (до моего рождения) женой моего папы… Вот такая кармическая связь. Не сестра ли? Есть тут что-то эсхиловское…
В 1973 году я поступил на филфак в таллинский педагогический институт, а вскоре после этого познакомился с Юлькой. Мы шли с Энди по Суур-Карья к «Арарату» за вином. Прямо перед магазином чуть не столкнулись с двумя девицами. Одна – в оранжевом вельветовом плаще с капюшоном, другая – в длинном черном пальто с мехом.
– Девушки, вы не в «Арарат» случайно?
– Нет, случайно не в «Арарат».
– Может быть, составите компанию двум одиноким идальго? – включил Энди свой талант ловеласа.
Девицы переглянулись. Та, что в оранжевом, что-то горячо зашептала подруге на ухо… Вино покупали уже вчетвером, после чего отправились на флэт к нашему знакомому, на угол Суворова и Мичурина, где уже третьи сутки подряд шла вялотекущая гульба. «Оранжевую» звали Юлия, ту, что в черном пальто, – Ирина. Юлька и в самом деле была рыжей. Ее слегка раскосые зеленые глаза чем-то напоминали кошачьи.
Я стал приобщать ее к хипповой субкультуре, прежде всего через рок-н-ролл. В первый раз мы вместе пошли в ТПИ (политех) на Keldriline Heli, которые теперь назывались Väntorel («Шарманка»), но квакали при этом (в смысле гитарного эффекта «вау-вау») с удвоенной интенсивностью. Это была первая группа прогрессивного рока в Эстонии, если не во всем Союзе. В зале царила полная эйфория: я редко видел одновременно такое количество глубоко удовлетворенных лиц.
Юлька была вне себя от восторга, а я вспоминал концерт этой группы в эстонском лесу – первый крупный сейшн в моей жизни. Вообще надо сказать, что рок-концерты обладали для нашего поколения функцией своеобразной психотерапии. При том что собственно эстонская рок-музыка была в массе своей все же несколько тяжеловатой и немного заумной, в ней почти не было четких ирландских или зырянских ритмов. «Вянторель» – приятное исключение. По сравнению с ними Meie или Ruja – просто кислотный загруз.
Следующим этапом инициации стала для Юльки наша совместная поездка в Питер. В поезд сели уже на хорошем взводе, в пути догнались. Общий вагон, толпа, пьяная компания питерских подростков в соседнем отсеке. Юлька стала косить под эстонку, невпопад выдавая обрывки каких-то бессмысленных фраз. Но это было не важно. Нам, как и положено, периодически передавали батлы с разнообразными напитками, от вина до водки, и так до самой Нарвы. Мы почти не спали и на перрон Варшавского вокзала вышли в совершенно остекленевшем состоянии. Голова – лучше не вспоминать. В то время местный пипл собирался на Петроградской стороне, у кафе «Рим», что рядом с памятником изобретателю радио Попову. Туда и отправились. Точнее, не прямо в «Рим», а на хипповый флэт неподалеку, на Большом проспекте. Дверь никто не открывал. Полезли в окно – слава богу, первый этаж. Толкнули раму – окно распахнулось. А внутри – полна горница людей! Лежат прямо на полу, вповалку, человек пять-шесть. Рубятся с перекумару, надо полагать…
Флэт на Большом был своеобразной коммуной, куда шастали вмазаться или пофакаться все кому не лень. Официально здесь была прописана какая-то девочка, которой никто никогда не видел. Во всяком случае, я-то точно. Тут было три комнаты, из которых одна представляла собой более-менее нормальное пространство, даже с какой-то мебелью, а две другие, несмотря на относительно большой метраж, были высотой метра полтора, так что ходить по ним приходилось сильно пригнувшись или на четвереньках. Два таких пенала, совсем без мебели. Даже странно: откуда такое чудо? Причем потолок был обычный, а вот пол – приподнят где-то на метр по сравнению с остальной частью квартиры, и в соседние комнаты вела небольшая лесенка в три ступени. Ну ничего, спать или просто рубиться тут можно было вполне. Не удивительно, что сюда периодически наведывались местные менты: то участковый в поисках «хозяйки», то целый наряд мог нагрянуть в поисках наркоманов.
Вот и сейчас, только-только я разбудил публику, только-только пыхнули терапевтический косяк, как вдруг – стук в дверь. Одна из девочек, как бы подружка хозяйки, пошла глянуть в глазок. «Менты!» – раздается из коридора ее истошный вопль. А тут ребята уже шприцы разложили… Все моментально повскакивали с мест и бросились к окну: как-никак первый этаж. Опытные менты могли бы уже караулить народ на улице, но эти, видимо, попались молодые и зеленые. Народ моментально, прихватив манатки, повыпрыгивал из окна; мы с Юлькой – одни из самых первых. Ну и естественно, все отправились в «Рим». Так начались наши «римские» каникулы.
В «Риме» или около него, на лавочке у памятника, собирались подчас до двух десятков человек – хиппарей и сочувствующих, то есть людей с хайром, в джинсне и фенечках, а также прилично одетых, но со шприцами и травой на кармане. Это были еще досайгоновские времена (то есть до освоения «Сайгона» на углу Литейного и Рубинштейна). Тут же пыхали, тут же мазались в кустах или в сортире. Одним из самых активных «римлян» был Игорь Жгиров – сын генерала. Всех очень прикалывало его происхождение. А Игорь, чтобы искупить карму советского номенклатурного сынка, зажигал не по-детски и периодически сообщал народу о разных сейшнах, тусовках, вариантах. В те времена узнать о знаковых для нашего круга событиях можно было только через знакомых: где какая группа играет, кто откуда приехал, где флэт свободный есть, где – дача.
Сходили на питерский сейшн в Академию художеств. Выступала культовая группа «Санкт-Петербург»[17]. Но вход только для студентов, по студенческим билетам, – странная идея, никак не вяжущаяся с либертарными идеалами рок-культуры. Впрочем, мероприятие и не анонсировалось как рок-концерт, но все, кто знал через своих, пришли. Пробирались через какие-то задние двери, окна, щели…
И вот идет наша компания, человек десять, по длиннющему коридору, на звуки музыки. Вдруг неожиданно перед нами, вынырнув откуда-то из-за угла, появляется шеренга оперов с красными повязками ДНД:
– Стоп! Кто такие? Куда?
– На концерт, – робко лепечет кто-то из наших.
– Концерт только для своих. У вас документы есть?
– Нет…
– Тогда, – командует старший, – кругом!
Мы начинаем послушно разворачиваться. Спорить мазы нет, тем более – сопротивляться.
– А теперь – бегом марш!
Опера́ начинают гнать хипповое стадо назад, к выходу. Топот в коридоре стоит неимоверный, словно скачет стадо мустангов. Опера координируют скачку: как-никак в эдаком лабиринте и заблудиться можно:
– Вперед, налево, вперед, направо!..
Звуки музыки удаляются и глохнут в нашем топоте. Коридоры темные… После очередного поворота я вижу некий шкаф. Инстинктивно хватая Юльку за руку, заскакиваю за этот шифоньер, прижимаясь к стене. Пипл мчится дальше. Из-за угла выскакивают комсомольцы и тоже проносятся мимо. Мы спасены! Резко заворачиваем за угол и бежим назад, на звуки музыки… Где-то через полчаса в зале появляются еще несколько наших – пролезли-таки. Но вообще, откровенно говоря, мне как-то не по себе. Какое все-таки свинство – все эти опера, повязки, документы, скачки вприпрыжку…
А ведь могли и по голове настучать. И тут я понимаю, что весь этот пипл вокруг – и студенты, и опера, и даже наши хиппы – дети жертв сталинского режима, не обязательно жертв фактических. Ведь и сами палачи тут тоже жертвы: ментальные, психические, кармические… Вспоминаю рассказ одной старой эстонки, как таллинцы были шокированы поведением только что прибывших и расквартированных в Прибалтике советских красноармейцев и моряков. Причем не поведением в отношении местного населения (хотя тут тоже все понятно), но внутренними разборками. Пехота и флот устраивали по непонятным для эстонцев причинам между собой массовые побоища с применением тяжелых ударных предметов. Бились в кровь, чуть ли не насмерть. Откуда такая нечеловеческая ненависть? Ясно, что не от хорошей жизни…
17
Одна из старейших советских рок-групп (образована в 1969 году в Ленинграде) и первая, исполнившая целую программу из собственных песен на русском языке. Основатель, лидер и единственный постоянный участник – Владимир Рекшан.