Экспансия-1

По худому лицу Барбье пробежала улыбка:

– Начинаем, слава богу… Я так ждал этого, Мерк…

Наблюдение, пущенное людьми Гелена за Барбье, в тот раз ничего тревожного не установило, «объект чист»; в «Цур пост» его ждал Мерк, получив информацию, что и за ним самим сегодня никого нет, сумел оторваться от американцев еще на выезде из Мюнхена, обычно его пасли весьма тщательно.

Из Фрайбурга выбрались вечером, один из друзей Отто Габсбурга, отпрыска австро-венгерских монархов, подвез на своем «майбахе» до той деревеньки, откуда начиналось восхождение; в горы отправились ночью; на рассвете добрались до хижины, возле которой Гелен уже разбил свой лагерь.

– Спасибо, Мерк, – сказал Гелен, гревшийся у костра. – Ложитесь спать, вы совершенно вымотанный, даже глаза запали. Можете взять у меня в рюкзаке шоколад, американцы пичкают им меня, а я его ненавижу.

Гелен поднялся; по-прежнему, не глядя на Барбье, пошел по лугу к подъему; ночные холода делали высокие травы особенно пахучими, явственно ощущался аромат желтого жидкого меда, панацея от всех хворей, альпийское разнотравье, что может быть прекрасней и живительнее?!

На краю обрыва, возле серых валунов, он резко остановился и заговорил, не оборачиваясь, зная, что Барбье идет следом:

– Послушайте, Мертес, вы глупите на каждом шагу. Не считайте американцев наивными детьми, пусть в это верит на том свете ваш Геббельс…

– Наш Геббельс, – поправил его Барбье.

Гелена это удивило, он медленно обернулся:

– Вы считаете возможным возражать мне?

– Бесспорно, – ответил тот. – Мы же теперь намерены строить новую, демократическую Германию, а демократия предполагает всеобщее равенство и право каждого на защиту своей точки зрения.

– Ну и наглец, – протянул Гелен. – Да вы просто-напросто наглец, Мертес!

– Вы прекрасно знаете мою фамилию, господин Гелен. Ваш помощник работал со мною в Лионе, зачем вы так… Вы продолжайте, я вас слушаю самым внимательным образом.

– Да нет, таким, пожалуй, вы мне не нужны, я раздумал говорить с вами.

– А я нет. Вам придется говорить со мной, генерал, потому что оружия вы с собой не носите, Мерка я ощупал, следовательно, убрать меня не сможете. Я спущусь вниз и – если меня возьмут американцы, которые, как сказал Мерк, за мною следят, – скажу им, что вы пригласили меня на конспиративную встречу. Тайком от них. С соблюдением всех мер предосторожности. Они двойной игры не любят. Как и мы.

– Это вы мне угрожаете, да? – осведомился Гелен, снова отвернувшись от Барбье. – Вот, значит, какой у вас метод. Хватко, но не результативно. Вы норовите взять свое нахрапом, наглостью. Но это вы могли делать с девками, которых подкладывали под тех, кто имел связи с партизанами в Лионе. Со мною такие фокусы не проходят. Перед тем как было решено пригласить вас на эту встречу, я положил в служебный сейф план операции по вашей вербовке, поскольку вы представляли интерес для американцев. Однако вы отказались от сотрудничества. Следовательно, я передаю все материалы на вас американцам и помогаю им в создании стройной системы доказательств вашей вины и обосновываю необходимость вашей выдачи Франции, где вами займутся люди Тореза. Это все. Идите вон.

Барбье долго молчал, потом, хрустнув пальцами, тихо сказал:

– Простите, генерал. Вы должны меня простить… Сейчас во всем винят только нас, «ваш Гитлер, ваш Геббельс», а все остальные, оказывается, только тем и занимались, что организовывали против них заговоры. А ведь это не так. Что мог без вас Гитлер и этот несчастный Геббельс? Да ничего… Нервы не выдерживают, появляется злость отчаянья… Простите, пожалуйста…

Гелен долго молчал; именно такие мне нужны, думал он; хваток и бесстрашен; законченный наглец; фанатично предан прошлому; не предаст, значит; гестаповские фокусы я из него выбью, научится светскости, это, в конце концов, не самое трудное.

– Где Зикс?

– В лагере.

Это был СС оберштурмбаннфюрер, давний друг Барбье; именно он первым провел экспериментальное опробование душегубок; в Минск приехал Вальтер Рауф, и они задушили две тысячи советских детей, – сначала решили посмотреть, как это будет действовать на детские организмы; испытание прошло блестяще; Зикс написал рапорт в Берлин, всячески возносил изобретение Рауфа: никаких криков, никаких айнзацкоманд, расстрелов; от гетто до кладбища пять километров, за это время все задохнутся в кузовах, все тихо и конспиративно.

Когда из Берлина пришло поздравление, друзья устроили дружескую пирушку и отправили телеграмму Барбье: «Принимаем поздравления, желаем тебе счастья, твои братья». (После победы Зикс был арестован американцами и передан в руки правосудия; Гелен после первой встречи с Барбье обратился к американцам с просьбой выпустить Зикса для организации «оперативной работы по сопротивлению большевизму». Однако военные юристы восстали; из четырнадцати обвиняемых эсэсовцев десять были повешены; Зикса с трудом удалось избавить от петли; его освободили три года спустя – за «хорошее поведение»; на следующий день после возвращения в Мюнхен он был зачислен в штат «организации» Гелена как специалист по борьбе с «красным террором».)

– Где Манке?

– В лагере.

(Этого удалось вытащить через год; работал руководителем резидентуры в Западном Берлине, контактировал с литовскими и украинскими националистами.)

– Аугсбург?

– Эмиль?

– А что, есть еще какой-то?

– Нет, нет, я не знаю никого, кроме Эмиля.

– Ну так и отвечайте.

– Он на свободе.

– Это мне известно. Он принимает участие в вашей авантюре?

– В какой именно?

И тут Гелен обернулся.

– В той самой, – гневно сказал он. – В любительской. Два паршивых фанатика ездят по стране, пользуясь наивностью американцев, и, видите ли, собирают «старых борцов» из гестапо Мюллера и разведки Шелленберга, чтобы начать подпольную борьбу за великую Германию. На кого поднимаете руку, Мертес?! С сегодняшнего дня будете получать указания человека, который придет к вам от Мерка. Ни одного шага без его санкции не сметь предпринимать. Ясно?

– Да.

– Это что такое?! – Гелен снова обернулся; лицо, словно маска гнева. – Как вы отвечаете мне, борец за демократию! Я спрашиваю, вам ясно?

– Так точно, генерал!

На этом встреча закончилась; путь вниз, в долину, был для Барбье самым унизительным; он ощущал себя маленьким и жалким; понимая всю безнадежность положения, достал из бумажника десять долларов, купил бутылку вонючей водки, видимо, яблочная, плохой очистки, выпил ее, не закусывая, хотя взял из дома плоский пластмассовый пакетик с хлебом, намазанным маргарином; пошел на вокзал и, забившись в угол, заставил себя расслабиться, досчитал до трехсот и уснул.

Он не понял, сколько времени спал; вздрогнул, почувствовав, что рядом с ним сел кто-то. Глаз не открывал; ощущая тяжесть в висках и противную сухость во рту, подумал, что отдыхал он совсем недолго, обмен веществ с рождения был отменный, двух часов сна хватало на то, чтобы вывести из организма хмель, никаких последствий, ни головной боли, ни покалывания в печени; он ощущал на себе взгляд того, кто сел рядом; человек казался ему очень больший; почему-то был убежден, что у него маленькие голубые глаза.

Глаза, однако, у его соседа – человека среднего роста – были черные, лицо – знакомое, где-то видел уже, только не мог вспомнить, где и когда.

– Так вот, по поводу инструкций, – сказал человек. – Тот, кто привел вас в горы, просил поместить в «Гамбургер нахрихтен» и в кёльнском «Курире» следующее объявление… Запоминайте, ни одно слово не может быть произвольно изменено: «По вполне доступной цене продается пленка для малогабаритных фотоаппаратов, типа «Лейка», «Засс» и «Квик». Обращаться по адресу: Кассель, Бисмарк-штрассе, семь, и Гамбург, Ауф дем Кёленхоф, два». Запомнили?

– Повторите, пожалуйста, еще раз.

Человек повторил.

– Теперь запомнил.

– Вы поняли смысл этого объявления?