Страница 12 из 14
– Грейс, этого нельзя делать, я тебе не позволю. Клянусь тебе, мы что-нибудь придумаем.
Мысль о Грейс, продающей виолончель, казалась мне безумием, ведь она занималась музыкой. Мне трудно было даже осознать уровень ее отчаяния.
– Ты не понимаешь.
– Ну так объясни мне.
Она скрестила руки на груди.
– Я помогаю своим родителям. У них там ужасная ситуация, хуже, чем было при мне, и я посылаю им что могу из моего студенческого займа. У меня почти кончились деньги на семестр, а тут позвонила мама и сказала, что их вот-вот выселят из дома. У них были деньги на аренду, но тут сестра сломала зуб, который надо было чинить, а кредит им не дали, и пришлось заплатить чем было. Я не могла вынести мысли, что моя сестренка будет ходить в школу, мучаясь от боли, со сломанным передним зубом.
Я был потрясен, но это не значило, что Грейс должна подвергаться каким-то небезопасным медицинским экспериментам.
– Это не твоя проблема.
– Это моя семья. Я прочла про это исследование, и поняла, что могу заработать нужное за неделю. Они платят за каждый день. Я быстро все соберу, выкуплю виолончель, и все будет в порядке. Но я должна это сделать, Мэтт. Нет тут ничего страшного.
– Это очень страшно, Грейс. Ты же не знаешь, как на тебя подействует это лекарство.
– Ты все равно не понял.
– Я пытаюсь. У меня есть какие-то деньги. Я выкуплю твою виолончель.
– Я не могу тебе этого позволить. Тебе самому нужно на пленку и фотобумагу.
– Не волнуйся, у меня есть запас. – Я понимал, что Грейс страшно неприятно позволить мне выручить ее. Она была очень независимой. – Иди переодевайся. Со мной все будет нормально.
Она скрылась и зашуршала за занавеской. Скоро она появилась оттуда, неуверенно улыбаясь.
– Ты небось думаешь, я ненормальная.
– Мне нравится твой психоз, – я обхватил ее за плечи. – Но я никому не позволю делать из тебя подопытную крысу.
Когда мы проходили мимо стола с закусками, она прихватила горсть пакетиков с сухими сливками для кофе из миски и спрятала к себе в сумку. Она таскала эти пакетики везде, где могла, размешивала в воде и заливала хлопья на завтрак. Я улыбнулся и покачал головой. Дурацким голосом она сказала:
– Ничего такого, я просто делаю покупки.
Настроение внезапно поднялось, мы оба засмеялись и выбежали из дверей. Но мысль, что Грейс посылает родителям деньги, которые ее отец, скорее всего, тратит на свое пиво, продолжала убивать меня.
Мы пошли в банк, где я снял со счета последние три сотни долларов. Я не сказал Грейс о том, что на моем счету осталось минус восемь центов. Она отвела меня в ломбард, куда заложила виолончель. Мужчина средних лет, стоявший за стойкой, приветствовал нас, как старых знакомых.
– Привет, Грейс.
Я неодобрительно поглядел на нее и прошептал:
– Он тебя знает? – Она нахмурила брови:
– Типа того.
– Пришла забрать виолончель?
– Ага, – кивнула Грейс.
Я передал человеку за стойкой триста долларов. Он ушел в заднюю комнату и через минуту вернулся, неся виолончель в ее огромном чехле. Грейс подписала бумаги, и мы вышли. Оказавшись на улице, я обернулся к ней:
– Постой тут. Я на минутку.
Я снова зашел в ломбард и попросил у человека листок бумаги.
– Вот мой телефон. Пожалуйста, не давайте Грейс больше закладывать виолончель. Она – замечательный музыкант. Виолончель нужна ей для занятий. Пожалуйста, просто позвоните мне, я приду, и мы все уладим.
Тем вечером, когда Грейс ушла к себе, я спустился в лобби и позвонил отцу из телефона-автомата.
– Сын?
– Привет, пап.
– Ну здравствуй. Как в Нью-Йорке, уже на всех произвел впечатление? – Сарказм сочился из каждого его слова. Он никогда не умел скрывать свое пренебрежение.
– Я звоню, потому что мне нужно помочь одному другу. Не мог бы ты одолжить мне денег, чтобы ссудить ей? – Я совершенно наплевал на свою гордость. Просто закрыл глаза и ждал, что он ответит.
– Ей? Это твоя подружка?
– Нет, пап. Это совсем другое.
– Ты хочешь мне сказать, что у девушки из-за тебя проблемы?
Я глубоко вздохнул.
– Она мой самый близкий друг здесь, и у нее нет никаких средств к существованию. Не как у нас с Алексом. Она учится только на свои деньги. Она изучает музыку, она музыкант, и ей нужна новая виолончель, но не на что ее купить.
Мне пришлось немного соврать, но я не хотел вдаваться во все детали.
– Знаешь, я должен еще платить за свадьбу твоего брата.
– А что, родители Моники не принимают участия в оплате свадьбы?
– Ну, мы хотели пригласить их на вечеринку по случаю обручения, а потом еще предварительный обед, и открытый бар для всех, и…
– Ладно, пап. Я понял. Нет проблем.
Секундная пауза.
– Ну ладно. По крайней мере ты начинаешь ценить то, что мы делаем для тебя. Сколько тебе нужно?
– Несколько сотен долларов.
– Я переведу их завтра тебе на счет. Знаешь, Маттиас, я ведь хочу тебе помочь. Только потому, что ты избрал для себя самый сложный из возможных путей…
Я рассмеялся. Он был неисправим.
– Я найду работу и все тебе верну. Спасибо, пап. – Я повесил трубку.
Как ни противно было звонить отцу, но все это теперь уже было не важно. Все, о чем я мог думать, была Грейс с ее тяжелой работой и всеми жертвами, на которые она шла ради того, чтобы играть свою музыку. Она верила в нее, верила, что все будет стоить того, а что такое вера без испытаний? Вот чему я у нее научился – верить в себя и в свое искусство.
Я чувствовал к Грейс то, чему еще не было определения. Я мог произносить это слово миллион раз, но теперь, когда я осознал это, оно звучало совсем по-другому. Когда я думал о том, что было между нами, мне было не важно, что это выглядело как дружба. Я любил ее.
8. Ты изменил меня
ГРЕЙС
Хоть я и довела до мастерства умение быстро передвигаться в толпе с огромной виолончелью в чехле, тем утром я все же опоздала на занятие. К счастью, профессор Порнсайк хорошо ко мне относился; его уроки всегда были удовольствием для меня, хотя и не потому, что я была его любимчиком, как дразнила меня Татьяна. Все, что надо было делать, – это играть на виолончели, единственная вещь, которая всегда легко мне давалась. Обычно я просто закрывала глаза, забывала обо всем и уносилась вместе с музыкой. Но в эту пятницу все пошло не так.
– Вы снова опоздали, Грейсленд.
– Грейс, – поправила я, вытаскивая виолончель и смычок из чехла. На смычке висело несколько порванных струн. Я попыталась быстро их натянуть, но Дэн подошел и навис прямо надо мной. Его защитного цвета штаны были затянуты ремнем выше чем надо, а оранжевая рубашка-поло маловата на пару размеров. Я раздраженно посмотрела на него, чтоб дать ему понять – мне мешает его ненужное внимание.
– Ну что? – спросила я.
Он выхватил смычок у меня из рук и начал его рассматривать.
– Да он нейлоновый.
– Я знаю.
– Грейс, ты играешь ведущие партии. Для этого нужен хороший смычок. Зачем ты пользуешься этим дерьмом? – Часть его усов прилипла к верхней губе и дрожала в такт словам.
– Я член Общества защиты животных. Я не могу пользоваться смычком из конского волоса.
Я видела, как Татьяна, сидевшая впереди меня, затряслась всем телом от беззвучного смеха.
Порнсайк тоже осклабился:
– Да ладно. Правда?
Я вздохнула:
– Я куплю новый смычок на той неделе. – Вообще-то я не могла позволить себе такую роскошь, но он был прав – нейлоновые смычки на самом деле дерьмо.
– Договорились. Итак, давайте начнем урок с «Канона» Пахельбеля.
Татьяна громко фыркнула. Нас всех от него уже тошнило. Кажется, все учителя музыки сговорились готовить из нас участников струнного квартета, лабающего на свадьбах. «Канон» Пахельбеля, «Музыка на воде» Генделя и «Свадебный марш» Мендельсона были настолько глубоко вбиты нам в головы и в руки, что я буквально начала считать, что они отражаются на моей способности играть что-то другое.