Страница 70 из 72
Самая сложная часть задачи - обеспечить непротиворечивость наших с Архангельским показаний, поскольку они относились к сфере чистого художественного вымысла. Мы могли по разному ответить на вопросы: на каком боку лежал Мефодий, была ли на нем обувь, как выглядел клочок бумаги с запиской, какие предметы лежали на столе в гостиной, каким образом Архангельский донес покойника до машины, как мы ехали к больнице, и т. д. и т. п. Дабы избежать этой неприятности, я решила воссоздать воображаемую картину в действительности.
После долгих уговоров, перемежаемых угрозами и воззваниями к высшим силам, Прошка согласился изобразить Мефодия. Подозреваю, что главной причиной его поразительной уступчивости была обильная пища, которую он должен был поглотить в этой роли. Пока я ездила на Петровку, они с Лешей обошли с десяток магазинов и купили продукты из составленного мной списка. Благодаря Лешиной обязательности и хорошей памяти им удалось ничего не перепутать и купить все. Теперь салаты с закусками в точности повторяли ассортимент блюд на вечеринке Генриха.
Мы поднялись к Архангельскому в квартиру. Прежде чем начать представление, я потребовала у хозяина образец почерка Мефодия. Серж долго рылся в письменном столе, но таки нашел исписанный корявым почерком листок с названиями журналов, которые Мефодий просил его принести несколько месяцев назад.
Тут уместно вспомнить, что моя художественная карьера началась с подделки документов. Я выдавала прогульщикам безупречные справки от нашего факультетского врача, изготовляла в целях розыгрыша различные удостоверения и официальные письма и даже рисовала проездные билеты, по которым бдительные бабульки беспрепятственно пропускали народ в метро. Сейчас весь свой талант я направила на создание фальшивой записки Мефодия. Конечно, записку Серж потом уничтожит, но зато, описывая ее следователю, он не будет затрудняться в подборе слов.
Когда все было готово, я вручила Прошке пакет с едой и бутылкой, записку и ключи от квартиры Архангельского. По моему замыслу все время Прошкиного моноспектакля мы, то есть я, Леша и Серж, должны были просидеть на кухне. Когда Прошка закончит выступление, на сцену выйдет Архангельский, постарается запомнить все, что увидит, сделает то, что ему положено по сценарию, и позовет меня. Я, в свою очередь, огляжу место действия, исполню свою роль, после чего мы с Архангельским сядем в "Запорожец" и поедем сначала к больнице, а потом на Петровку.
- Когда откроешь бутылку, вылей портвейн в унитаз, - строго напутствовала я Прошку. - С тебя еще станется выпить эту гадость!
- Что я - враг себе, что ли? - возмутился Прошка, забирая у меня пакет. И тут же уточнил с беспокойством: - Надеюсь, вы не влили туда атропин?
С прогоном сценария мы справились быстро. Прошка, проникнувшись важностью стоящей перед ним задачи, в рекордно короткий срок опустошил баночки с салатами, после чего устроился у Сержа на кровати и притворился бесчувственным телом. Архангельский сыграл свою роль блестяще. Он так естественно чертыхнулся, удалившись к себе в спальню, что мы с Лешей едва удержались от аплодисментов. Треньканье параллельного аппарата, установленного на кухне, возвестило мой выход. Я подняла трубку, выслушала маловразумительную речь Сержа и выбежала в прихожую. Мы обменялись репликами, которые по нашему представлению приличествовали случаю, и Серж проводил меня в гостиную. Я быстро изучила оставленный Прошкой натюрморт и подошла к дверям спальни. "Покойник" лежал поверх светлого ворсистого покрывала в грязных ботинках (маленькая Прошкина месть убийце). Он довольно точно воспроизвел позу Мефодия, обнаруженного нами злосчастным субботним утром в гостиной Генриха. Смятая записка валялась на полу, куда бросил ее Серж.
- Порви на мелкие кусочки и спусти в унитаз, - распорядилась я.
Серж безмолвно исполнил указание и вернулся в спальню. Прошка немного подпортил мрачную атмосферу последней сцены. Когда Архангельский брал его на руки, он непристойно хихикнул (боязнь щекотки). Да и вес его не очень соответствовал весу настоящей жертвы. Вряд ли Серж стал бы так отдуваться, неся Мефодия от спальни до порога квартиры. Но в остальном я осталась довольна.
- Все. Поставь Прошку на место, и бежим к машине. Время поджимает.
Серж послушно поставил Прошку на пол, мы позвали Лешу, сгребли со стола в гостиной бутафорию и очистили помещение. Леша с Прошкой отправились ко мне домой ждать результатов, а мы с Архангельским влезли в "Запорожец" и поехали к больнице. По дороге я в подробностях изложила наши тамошние приключения. На сей раз мы оставили машину за чугунной оградой и проникли за ворота беспрепятственно. Я провела Сержа нашим маршрутом, объяснила, где стояла "скорая" и где "Запорожец", показала, в каком направлении убегала от шофера и как потом возвращалась. Мы вернулись к машине.
- Варька, я когда-нибудь говорил тебе, что горжусь знакомством с тобой? проникновенно спросил Архангельский. - Да что там знакомством! Я горжусь просто тем фактом, что дышу с тобой одним воздухом и имею возможность ходить по тем же улицам!
- Угомонись, Серж. Оставь свой пыл для Петровки.
В четверг, двадцать восьмого ноября прокуратура прекратила дело Подкопаева с заключением: "самоубийство". Мы сумели-таки перехитрить дотошливого следователя Петровского. Вероятно, если бы он напористее давил на гостей Генриха или всерьез озаботился фактом исчезновения Леши, у него что-нибудь и получилось бы, но он сосредоточил весь нерастраченный запас своей въедливости на нас с Архангельским, а мы стояли насмерть. Помимо тщательно проведенной мной подготовки нам немало помогло то обстоятельство, что Архангельский после Генриха действительно отправился к подружке, и соседи заметили, как он возвращался утром четырнадцатого. Правда, как и следовало ожидать, с телом Мефодия на руках его никто не видел, как не видел никто и прихода Мефодия тринадцатого вечером, но ведь не все же замечают соседи! Зато окулист в поликлинике опознала Мефодия по фотографии и, сверившись с картой, подтвердила, что он обращался к ней за несколько часов до "варварского разгрома", учиненного в ее кабинете ноябрьской ночью. Леша до самого четверга просидел у меня на даче - мы не осмелились подвергать его бесхитростную душу суровому испытанию допросом у Петровского.