Аквамарин

Какое-то время были споры, можно ли поднять Развалину и если да, то как и в особенности за чей счет. Это тянулось лет десять, не меньше, ну, по крайней мере, достаточно долго, чтобы оставшаяся под водой часть корабля была плотно заселена кораллами и рыбами. По правилам неотрадиционалистских зон Развалину не стали поднимать. С тех пор это своего рода остров из стали, который ржавеет себе потихоньку в море, огромная металлическая скала, обиталище птиц, которые гнездятся в ее поднимающихся высоко к небу ржавых руинах и покрывают коричневые рассыпающиеся борта ровным слоем помета.

Однако если послушать наших учителей, то можно решить, что этот корабль был установлен исключительно в назидание нам, чтобы помнили, что будет с каждым, кто пренебрегает Принципами неотрадиционализма.

Не проходит и недели, чтобы кто-то из учителей не указал нам на Развалину и не напомнил о том, что всё это случилось лишь потому, что корабль был слишком большой, а управляла им смехотворно малочисленная команда, которая к тому же была под воздействием веществ. Капитан, его штурман и все остальные приняли тогда новое средство, чтобы обходиться без сна, – по приказу судоходной компании, что впоследствии избавило их всех от тюремных сроков. Их заставляли работать сменами по девяносто шесть часов, нон-стоп, тут они и потеряли связь с реальностью. Говорят, в метрополиях такие средства принимают до сих пор. Они стали еще лучше. Теперь у людей не едет крыша, и они могут бодрствовать и работать хоть по сто двадцать часов, если есть такая потребность. Что, правда, не имеет никакого отношения к человеческим возможностям.

Миссис Дюбуа всё еще спрашивает о Принципах. Сейчас речь идет о том, какие технические средства следует отвергнуть и почему. Хорошо, значит, конец ритуала уже близок. Джудит Карденас как раз подробно рассказывает, что технические импланты и генетические манипуляции, целью которых не является борьба с болезнями, категорически запрещены. Но она не говорит, что из-за этого мы существенно ограждены от гостей из других зон. Тем, у кого есть такие импланты – скажем, мозговой интерфейс или кожный дисплей, – вообще запрещено пересекать нашу границу. Это же касается и людей с синей кожей, перьями вместо волос или кошачьими ушами.

С наркотиками всё сложнее. Алкоголь и табак считаются традиционными наркотическими веществами, потому что они не первое тысячелетие присутствуют в жизни людей и, стало быть, разрешены, пусть и только совершеннолетним. Все остальные наркотики, особенно синтетические, запрещены. Нельзя ввозить даже сенсорные камеры – такие штуки, в которых тело неделями может лежать, пока сознание блуждает по виртуальным мирам. Тут, правда, еще идут споры о том, почему, собственно, нельзя.

Ну вот наконец-то опрос позади и миссис Дюбуа переходит к новому материалу. Речь идет о роли охраны природы в неотрадиционализме. На дом задавали сочинение на эту тему, не менее пятисот слов. У меня пятьсот двадцать. Когда миссис Дюбуа скачивает сочинения с наших планшетов, она обнаруживает, что у Майрона Картера не написано и десяти слов. Один заголовок, и всё. Сейчас у кого-то будут проблемы.

– Вот мне любопытно, – начинает она свою тираду. В ее голосе появляются нотки, от которых хочется скорее искать укрытие. Но Майрон ничего такого не делает, напротив, он развалился за партой, как будто бы ничего не происходит. – Я-то надеялась, что ты хотя бы к концу года возьмешься за ум. Но, судя по всему, эта надежда была напрасной.

Миссис Дюбуа скачивает протокол работы в планшете Майрона.

– Так, посмотрим: ты ходишь в секцию серфинга. То есть в среду во второй половине дня был свободен. И в четверг тоже. Две половины дня, совершенно ничем не занятые, в которые ты мог бы что-нибудь написать. Или хотя бы надиктовать, если уж письмо кажется тебе утомительным. Вместо этого ты всё это время провел на Большом пляже, слушал музыку, вечерами смотрел фильмы – нет, я не буду сейчас смотреть, что это за два фильма, лучше мне этого не знать. А вот учебник ты открыл на пять минут и над домашним заданием корпел – невероятное дело – две минуты! Целых две минуты!

Она швыряет планшет на стол перед собой.

– И теперь объясни мне, почему я за это не должна поставить тебе неуд?!

Но Майрону Картеру, который всегда утверждает, что он редкостный счастливчик, не приходится отвечать. Именно в эту секунду дверь с грохотом распахивается и в класс врывается миссис Ван Стин, директриса школы. По ней видно, что она просто вне себя. Она частенько бывает вне себя, поэтому ее любят называть Паровой Машиной. Но сегодня Паровая Машина практически готова взорваться.

– Извините за вторжение, коллега, – начинает она, и при этом возникает ощущение, что еще чуть-чуть – и у нее из носа и ушей начнут вырываться клубы пара. – Я бы ни за что не стала этого делать, если бы у меня не было веской причины.

– Конечно-конечно, миссис Ван Стин, – тут же отвечает миссис Дюбуа. Она сама выглядит напуганной. Ван Стин встает перед классом, ее гневный взор переходит с одного ученика на другого. Наступает звенящая тишина. Все с трепетом ждут, что же сейчас произойдет. Ее взгляд находит меня и – останавливается.

– Лидс! – ревет директриса. – Саха Лидс!

У меня внутри всё леденеет.

– Как тебе вообще могло прийти в голову утверждать, что твои одноклассники столкнули тебя в бассейн для рыбы перед Тоути-холлом?

3

Все уставились на меня. Кажется, что мир сузился до одних глаз. Я не знаю, что сказать, и поэтому не говорю ничего. Да я и не смогла бы из себя выдавить ни слова. Миссис Ван Стин перестает сверлить меня взором, упирает руки в свои могучие бока и окидывает взглядом весь класс, набирая побольше воздуха в легкие.

– В этой школе, – внезапно выдает она театральным шепотом, – царит дух неотрадиционализма, а значит, братства и взаимного уважения. Все наши усилия служат благородной цели поднять всеобщее качество жизни и поддерживать на самом высоком уровне. Каждый день мы учим вас быть готовыми прийти на помощь и уважать ценность человеческой жизни. И это нам прекрасно удается: много наших выпускников выбирают работу в медико-санитарной службе или службе спасения на водах.

Ее голос буквально сочится пафосом. Если бы от пафоса оставались пятна, пол в классе был бы испорчен навсегда.

– Конечно, без ссор не обходится, – продолжает она. – В конце концов, юность – время страстей и гормональных бурь, с которыми бывает непросто совладать. И всё же я с уверенностью заявляю, что норма повседневного общения в этой школе – улаживание конфликтов в диалоге, а не при помощи насилия.

Она даже и не подозревает. То есть вообще не имеет ни малейшего понятия. Ее взгляд снова устремлен на меня, глаза гневно сверкают.

– И при всём том, – продолжает она, шаг за шагом подходя ближе ко мне, и теперь ее голос грохочет, как раскаты грома, – утверждать, что одноклассники столкнули тебя в воду и бросили на произвол судьбы… Это такая подлая клевета… Это просто чудовищно. Чу-до-вищ-но. Никто в этой школе… я повторяю: никто!.. не поступил бы так.

Миссис Ван Стин нависает надо мной.

– Что ты можешь на это сказать? – грохочет она мне в лицо.

Я всё еще парализована, но как-то мне удается открыть рот.

– Я ничего такого никогда не утверждала, – выдавливаю из себя.

– Что? – Ее глаза вот-вот вылезут из орбит. – Эту историю пересказывают во всех классах. Якобы тебя вчера столкнули в бассейн для рыбы, столкнули одноклассники, которые прекрасно знают, что ты не умеешь плавать.

– Я ничего такого не говорила, – повторяю я.

– Тогда откуда же все эти слухи?

– Не знаю.

И я действительно не знаю.

В этот момент в классе раздается звонкий голос:

– Это я. Я рассказал.

Оборачиваются все. Директриса, миссис Дюбуа, ученики и я. И все смотрят на обладателя голоса. Это Пигрит Боннер, тщедушный мальчишка с кожей цвета чая с молоком. Он где-то полгода как перешел в наш класс, после зимних каникул, и до настоящего момента ничем особо не выделялся, кроме того, что часто носил одежду из современных синтетических материалов, которая здесь, в Зоне, не особо приветствуется. К тому же он на год младше нас, потому что перепрыгнул один класс, но при этом контрольные пишет лучше всех.